– Вот и я говорю, – Раиса поставила передо мной чашку чая. – Надо бы жирка нагулять малость. А то вон Анжела пышечка-красавица какая! А ты, Маша, догоняй.
Анжелу перекосило от злости. Она резко встала, отодвинув стул. Но в этот момент зазвонил ее телефон.
– Алло! – прошипела она.
Но через пару минут разговора ее лицо расплылось в улыбке.
– Моя двоюродная сестра родила, – радостно сообщила она. – Ее мать позвонила только что. Они все в больнице в Хайфе. Приглашают приехать.
– Ай, какая радость! – воскликнула Раиса. – Так прямо сейчас и поедем. Тебе сейчас удобно, Амир?
– Нет, мне нужно посидеть с документами, – покачал головой он. – Так что давайте сами. У нее сын или дочь?
– Сын, – сообщила Анжела.
– Ну значит все равно придется ехать на обрезание. Там и поздравлю. А сегодня давайте сами. Без меня. Полтора часа туда, полтора обратно, плюс в больнице еще час точно. Нет, не успею.
– Маша, одевайся, – скомандовала Раиса.
– Ээээ… это не самая хорошая идея взять туда Машу, – Анжела села за стол и принялась задумчиво теребить скатерть. – Мать моей двоюродной сестрёнки – родная сестра моей мамы. И она не очень любит Машу, так как хорошо помнит ее мать. Она и с моим папой едва здоровается после того, как он признался, что мать Маши…
– Достаточно! – оборвал ее Амир. – Мы поняли. Значит Маша останется дома со мной. А вы поезжайте. Сейчас сообщу водителю, чтобы машину подготовил.
Мы с Амиром остались наедине за столом. Он отпил чай, пристально глядя на меня поверх чашки. По спине пробежал холодок. Я вскочила и принялась убирать со стола, стараясь не встречаться с ним взглядом. Я как раз перемыла всю посуду, когда Раиса и Анжела, оживлено болтая, быстро пошли к воротам. Послышался звук отъезжающей машины.
Всё! Мы наедине. Я быстро поднялась в свою комнату и заперла дверь на ключ. Что делать, если он придёт? Сказаться больной? Соврать, что голова болит и акклиматизация еще не закончилась? Да, это выход.
Ручка двери заходила ходуном.
– Марья, открой! – послышался из-за двери голос Амира.
Сердце ухнуло в пятки. Пытаясь восстановить дыхание, я медленно произнесла:
– Мне очень болит голова. Хочу отдохнуть.
– Я просто посижу рядом. Нужно поговорить, – он снова начал дергать ручку двери.
Какое счастье, что я догадалась запереть дверь! Но радость моя была недолгой. Щелкнул ключ в замке, ручка повернулась и Амир распахнул дверь.
- 16 -
Казнить нельзя помиловать
– Ты чего закрываешься от меня? – Амир зашёл в комнату.
– Не люблю открытые двери. У меня агорафобия – боязнь открытого пространства.
– Это зря. Твоя дверь должна быть всегда открыта для меня, – улыбнулся он. – И бояться ты должна только одного: моего гнева и неудовольствия. Дай лоб пощупаю. Может, заболела? В октябре у нас здесь очень много вирусов, – он положил руку на мой лоб. – Нет, всё в порядке.
– Я просто плохо спала. Хочу отдохнуть. Не мог бы ты оставить меня одну?
– Вообще-то мужья и жены обычно спят вместе, – он обнял меня и прижал к себе. – Ты бы начала привыкать, что ли? Хочешь отдохнуть? Вместе и отдохнем. Разденься, будет удобнее, – он расстегнул красный пояс на моей талии.
– Да я так прилягу. Просто полежу немного и всё, – я попыталась выскользнуть из его объятий.
– Так не нужно, – он взялся за верхнюю пуговицу моей блузки. – Дай хоть посмотреть на тебя.
– Нет! – я схватила его руку и попыталась убрать от пуговицы.
Мне не удалось даже чуть-чуть сдвинуть его пальцы.
– Какая ты недотрога! – он перехватил мою руку второй рукой. – Раньше это забавляло. Но сейчас начало подбешивать. Всему есть предел, Машенька.
– Пожалуйста, оставь меня одну, – взмолилась я. – Очень голова болит. Мне нужна таблетка.
– Тебе нужен мужик. Причем давно. Оттого у тебя и голова болит. Дозрела, а рядом никого. Это хорошо что ты меня дождалась и никому не дала. Но сейчас хватит ломаться, слышишь? – он попытался поцеловать меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я в этот момент хотела упереться руками ему в грудь и невольно сделала шаг назад. Забыла, что он до сих пор крепко держит мою блузку. От движения назад тонкая ткань затрещала, пуговицы посыпались на пол и блузка распахнулась.
– Я тебя предупреждал, что со мной играть нельзя. И сопротивляться тоже! – глаза Амира вспыхнули, лицо пошло красными пятнами.
Он схватил меня за грудь и толкнул на кровать.
Я упала на спину, немедленно перекатилась на край и хотела вскочить . Но он бросился на меня, коленями придавил мои ноги, разорвал на мне юбку и взялся за трусы.
– Нет, не нужно! – закричала я. – Пожалуйста!
– Мы почти женаты, – зарычал он, целуя меня в шею. – Сейчас или через две недели – какая разница? – одной рукой он разорвал на мне белье.
Я сопротивлялась изо всех сил, но он был огромный, тяжелый и вообще никак не реагировал на мои попытки сбросить его с себя. Он их просто не замечал. Рыча от возбуждения, Амир целовал мою грудь, шею, живот, бедра. Потом навалился всем телом, прижал меня к кровати и я вдруг почувствовала, как он возбуждён. Еще немного – и я, действительно, стану его женой.
Я ничего не видела. Не могла дышать. Повсюду был он и его мощное агрессивное тело, которое стремилось слиться с моим. Мое лицо уткнулось в его плечо. Он нависал надо мной, как огромная гора. Как женщины соглашаются на такое? Быть внизу, в положении бабочки, распятой на картонке гербария? И когда я почувствовала, что ему почти удалось, то из последних сил выгнулась под ним дугой и закричала:
– Остановись, Амир! Я же твоя жена. За что ты меня так унижаешь? Почему силой? Почему? Господи, помоги мне! Ты же верующий! Соблюдаешь заповеди. Как же ты можешь так поступать со мной? Разве этому учит тебя твой бог?
Он замер, тяжело дыша. Я боялась пошевелиться, чтобы не распалять его еще больше. Он и так весь горел и пылал. Амир выдохнул, одним прыжком вскочил на ноги и застегнул брюки.
– Бес! – прошептал он. – Полуденный бес! Да что в тебе такого особенного, что я чуть не взял грех на душу? – он схватился за голову, покачнулся, бросился к стене и изо всех сил ударил по ней кулаком.– Не знаю, что со мной! Не понимаю. Как? Бесов нужно изгонять. Элоим! – закричал он, глядя в потолок. – Господи, зачем ты меня испытываешь!
Амир бросился к двери, вылетел в коридор и крикнул оттуда:
– Запри дверь и оставь ключ в замке. Не отпирай, даже если попрошу. Мне нельзя быть с тобой наедине. Будь проклята ты и твой бес!
Я вскочила, заперла дверь, оставила ключ в замке и сползла на пол. Всё тело болело от его рук. На груди наливался багровым гигантский засос. Закрыв рот обеими руками, я тихонечко завыла. И вдруг внизу, в саду, послышался не то стон, не то плач. Не дыша, я на цыпочках подошла к окну.
Амир дрожащими руками наматывал на левое предплечье тфилин – черный ремешок, который используют для молитвы. Обмотав руку, он прикрепил ко лбу коробочку, соединенную с ремнем на руке, накинул на себя талит – белое молитвенное покрывало, и принялся истово молиться, раскачиваясь вперед-назад. Из всей молитвы я понимала только два слова, потому что слышала их, когда молился мой отец: "элоим" – господь мой и "рахэм" – смилуйся.
Я подняла с пола разорванную юбку и вынула из кармана крестик. Зажав его руках, я начала просить бога избавить меня от этой свадьбы, от Амира и от всех остальных. И в эту минуту вдруг ясно поняла, что моя жизнь окончена. Я не смогу быть его женой. Не выживу в первую брачную ночь и во все последующие. Как мне жить? Зачем? Если меня предал даже родной отец! Это из-за него я так страдаю. Из-за него должна прожить остаток своих дней в каждодневных муках, с ужасом ожидая ночи. Я осторожно положила крестик на кровать. Нельзя держать крест в руках, если чувствуешь острую ненависть. А я в эту минуту возненавидела своего отца. И если бы он сейчас был здесь, то, наверное, я даже смогла бы плюнуть ему в лицо. А потом сказать, как его ненавижу!
