…посылали в Рим заранее нанимать дома, приличествующие для консулов и преторов, рассчитывая сразу после войны занять эти должности. Особенно неудержимо рвались в бой всадники. Они очень гордились своим боевым искусством, блеском оружия, красотой коней, а также численным превосходством: против 7 тысяч всадников Помпея у Цезаря была всего лишь 1 тысяча. Количество пехоты также не было равным: у Цезаря было в строю 22 тысячи против 45 тысяч у неприятеля.
Легионеры Цезаря тоже страстно желали битвы. Желали не потому, что были уверены в победе или ненавидели врага. Они устали от долгих скитаний, от голода и прочих лишений, им стало безразлично: победа или смерть. Скорая битва — было для них единственным, что могло бы внести какое — то разнообразие в безрадостную жизнь.
Цезарь с успехом использовал любое настроение своих солдат — даже смертельное отчаяние. Он понял, что если подождет еще несколько дней, то легионеры, превратившиеся в озверевшую, уже зараженную вирусом бешенства толпу, растерзают его самого. Цезарь, как никто другой, умел идти по тонкой доске над извергавшим раскаленную лаву вулканом. Более того, эту лаву, смертельную и для него, он заставлял течь в нужном направлении и обрушивать свою страшную силу на врагов.
Согласно Плутарху, Цезарь объявил солдатам, что два легиона идут на соединение с ним, а под Афинами находятся 15 когорт. Гай Юлий спросил воинов: стоит ли ждать подкреплений, — он всегда советовался с собственными легионерами в сложнейших ситуациях. «Солдаты с громкими криками просили его не ждать, но вести их в бой и приложить старания к тому, чтобы они могли как можно скорее встретиться с неприятелем».
По римской традиции, предполагалось выяснить волю богов. После заклания первого жертвенного животного жрец объявил, что в ближайшие три дня борьба с неприятелем решится сражением. Цезарю требовалось большего, чтобы вселить в сердца солдат веру в успех; он спросил жреца, не замечает ли он каких — то признаков благополучного исхода битвы. Жрец покорно произнес:
— Ты сам лучше меня можешь ответить на этот вопрос. Боги возвещают великую перемену существующего положения вещей. Поэтому, если ты полагаешь, что настоящее положение вещей для тебя благоприятно, то ожидай неудачи, если же неблагоприятно — жди успеха.
Цезарь лишил своих легионеров надежды на спасение путем бегства, — так поступали многие военачальники, сжигая за собой мосты, корабли…
— Прежде всего нужно, — обратился Цезарь перед битвой к солдатам, — чтобы я увидел, что вы помните свое обещание победить или умереть; поэтому разрушьте, вступая в бой, возведенные вами укрепления, засыпьте ров, чтобы у нас ничего не оставалось, если мы не победим, чтобы враги видели, что вы не имеете своего лагеря, и сознавали, что у вас нет иного выхода, как занять их лагерь.
Цезарь все же послал для охраны палаток 2 тысячи совершенно престарелых людей — от них в трудной битве было бы мало пользы. «Остальные, — рассказывает Аппиан, — выйдя в глубоком молчании, разрушили укрепления и свалили их в ров. Помпей, увидев это, осознал всю смелость противника и со стоном сказал себе, что им приходится тягаться со зверями и что верное средство против зверей — это голод».
Помпей рассуждал правильно: если бы он воздержался от битвы еще несколько дней, то войско Цезаря перестало бы существовать само по себе. Но соратники вынудили несчастного военачальника выступить навстречу войску, готовому рвать зубами всех на своем пути.
Цезарь, по сообщению Плутарха, уже был готов двинуть свои войска вперед, когда заметил одного из центурионов, преданного ему и опытного в военном деле. Центурион ободрял своих солдат и призывал их показать образец мужества. Цезарь обратился к центуриону, назвав его по имени:
— Гай Крассиний, каковы у нас надежды на успех и каково настроение?
Крассиний, протянув правую руку, громко закричал ему в ответ:
— Мы одержим, Цезарь, блестящую победу. Сегодня ты меня похвалишь, живым или мертвым!
Отдав последние распоряжения, Цезарь занял место в строю своего любимого 10–го легиона. Он всегда вел его в бой лично, когда положение было критическим. Сейчас настал именно такой момент и прославленный военачальник без лишних колебаний поставил на карту собственную жизнь.
Войско Цезаря напоминало стаю бешеных волков, но ее вожак просчитал все самые опасные моменты, он мыслил гениально, как никогда. Как он и предполагал, Помпей попытался добиться успеха с помощью конницы, имевшей семикратное превосходство. Всадники Помпея мгновенно смяли немногочисленную вражескую конницу и принялись окружать 10–й легион. И тут их ждал неприятный сюрприз — по знаку Цезаря из засады вылетело три тысячи специально отобранных наиболее смелых и опытных пехотинцев.
Плутарх рассказывает:
Они, против обыкновения, не метали копий и не поражали неприятеля в ноги, а, по приказу Цезаря, целили врагам в глаза и наносили раны в лицо. Цезарь рассчитывал, что молодые солдаты Помпея, кичившиеся своей красотой и юностью, не привыкшие к войнам и ранам, более всего будут опасаться таких ударов и не устоят, устрашенные как самой опасностью, так и угрозой оказаться обезображенными. Так оно и случилось. Помпеянцы отступали перед поднятыми вверх копьями, теряя отвагу при виде направленного против них оружия; оберегая лицо, они отворачивались и закрывались. В конце концов они расстроили свои ряды и обратились в позорное бегство, погубив все дело.
Своей пехоте Помпей запретил двигаться с места. На первый взгляд тактика его была вполне приемлемой: вначале бурный натиск неприятельской пехоты необходимо сбить, и фронт растянется, тогда солдаты должны будут в сомкнутых рядах напасть на разрозненные части врага. Неприятельские копья причинят меньше вреда, если солдаты останутся в строю, а не пойдут вперед при вражеских залпах. Солдаты Цезаря же от двойного пробега сильно устанут. Надежды Помпея непременно исполнились бы, будь его противником не мыслящий нестандартно Цезарь, а в атаку не шли, словно загипнотизированные им, самые отчаянные на земле солдаты.
Цезарь был не только блестящим полководцем, изворотливым политиком, но и великолепнейшим психологом. Его необыкновенные победы противоречили всем законам войны, всем правилам ведения битв, — вовсе не премудрости военной науки играли главную роль в его действиях. Гай Юлий прежде всего учитывал настроение своих солдат, их привычки, он мастерски умел пользоваться человеческими инстинктами.
Некоторые хвалили тактику Помпея защищаться правильным строем от нападавших. А по мнению Цезаря, удары, «нанесенные с размаха», — более эффективны, более сильны, к тому же от бега люди становятся храбрее, тогда как при неподвижности войско падает духом.
В ночь накануне битвы на небе появилась комета: огненный факел пролетел над войском Цезаря и исчез за лагерем Помпея. Цезарь сразу объявил это событие хорошим знамением, Помпей также посчитал комету предвестником своей победы. Однако мог ли быть победитель, когда не на жизнь, а на смерть сражаются братья?
Кометы, солнечные и лунные затмения часто являются накануне грандиозных битв, даже в ночь рождения Наполеона комета окрасила кровавым цветом небосвод. Это не предвестники чьей — то победы или поражения — небо возмущается поведением людей и дает им последний шанс задуматься и одуматься. Увы! Вся нелепость этой общеримской бойни хорошо видна лишь по прошествии тысячелетий, но даже небо не властно над величайшими человеческими пороками — властолюбием, честолюбием. Битва на Фарсальской равнине повторится сотни и тысячи раз во всех уголках земли на протяжении дальнейшей истории человечества.
Плутарх сообщает:
Уже с обеих сторон был дан сигнал, и раздались трубные звуки, призывающие к битве. Большинство участников думали лишь о себе, и только немногие — благороднейшие из римлян, а также несколько греков, прямого участия в сражении не принимавшие, — с приближением страшного часа битвы стали задумываться о том, как далеко завели римскую державу алчность и честолюбие. Здесь сошлись друг с другом братские войска, родственное оружие, общие знамена, мужество и мощь государства обратились против него же самого, показывая этим, до чего слепа и безумна охваченная страстью человеческая натура! Ведь если бы эти люди захотели спокойно властвовать и наслаждаться плодами своих побед, то большая часть суши и моря была бы уже подчинена их доблести. Если бы им было угодно, они могли бы удовлетворить свою страсть к трофеям и триумфам, утоляя жажду славы в войнах против парфян и германцев. Поле их деятельности представляли бы Скифия и Индия, и при этом у них было бы благовидное прикрытие для своей алчности — они бы просвещали и облагораживали варварские народы. Разве могла бы какая — нибудь скифская конница, парфянские стрелки или богатство индийцев устоять перед натиском семидесяти тысяч римлян под предводительством Помпея и Цезаря, чьи имена эти народы услышали гораздо раньше имени римлян — так много диких народов они покорили своим победоносным оружием?! Теперь они сошлись на бой, не щадя своей славы (ради которой принесли в жертву даже отечество): ведь до этого дня каждый из них носил имя непобедимого.
