Тыманчу. Они приготовили по кресту для каждого, для всей Семьи. Тут же был ящик с инструментом: пилы, топоры, молотки, гвозди …
Безумцы! Как они собирались захватить нас, кадровых военных, фронтовиков? С помощью заклинаний? Бойцами среди них можно было условно признать только двоих – Кучера и Бороду, и то они были гражданскими. Видимо, большие надежды возлагали на Распутина. Рысь назвала его Демон. И он отправил Тыманчу с запиской. Что же в ней было? Он сообщал, что задерживается? Или призывал их к себе, в наше становище?
Тыманча с покалеченными запястьями не мог мне помочь, и я один перетащил тела в часовню. Рысь и Вождь лежали далеко – доставил их лошадью, волоком. Собрал и подложил под крыльцо часовни сухую траву, хворост. Мощные бревна долго сопротивлялись маленькому огню. Наконец костер вырос до вселенского пожара. В клубящемся рыжем аду что-то гудело, стонало и подвывало. Лошади храпели и ржали, рвались у коновязи. Тыманча сидел в траве, положив забинтованные руки на колени, и с восторгом глядел в огонь …
Август 1918 года
Стойбище тунгусов
Ванюшка в волнении размахивал левой рукой, когда говорил. В правой держал карабин стволом вниз.
– Идите! Идите, куда шли! Хотите – на север, хотите – на юг. И этого заберите, вашего черта! Царица болеет, царенок болеет. Мы все тут заболеем из-за вас!
С Ванюшкой пришли старейшина и еще десяток тунгусов. Четверо – с карабинами. Поодаль толпилось население – старики, женщины и дети, полсотни человек.
– Болезни эти не заразны, – сказал доктор Боткин.
За его спиной стояли трое вооруженных револьверами офицеров, повар Харитонов и лакей Трупп.
– Не заразные они? А почему вылечить не можешь? Доктор, а вылечить не можешь! – продолжал Ванюшка. – Нехорошие болезни! Ваши собаки убежали, наши собаки убежали. Плохо от вас, от вашего черта плохо!
А началось с того, что исчезли собаки Романовых. Все три.
Они жили в чуме вместе с хозяевами, но могли выходить и входить, когда им вздумается. И вот, проснувшись утром, Романовы своих собак не нашли. Искали всем стойбищем – и русские, и тунгусы. Не нашли. Вряд ли их задрали лайки тунгусов, они относились к мелким шавкам Романовых с дружеской снисходительностью. Неужели собаки просто убежали в тайгу навстречу вольной жизни?
– Собаки не могут рядом с ним, – заключил Ванюшка, имея в виду старца. – Наши собаки тоже злые из-за него. Но ваши собаки жили с ним в одном чуме и сошли с ума. Совсем сошли. Сбежали, да …
– В тайгу, на верную погибель? – Лиховский тоже любил этих собак.
– В тайгу, на верную погибель, да, – с готовностью подтвердил Ванюшка.
Царевны и наследник плакали. А на следующий день пропали собаки тунгусов. Тринадцать лаек исчезли бесследно, но и это было только началом несчастий.
Ближе к вечеру того дня, когда уехал Анненков, Алексей играл с детьми. Прихрамывал, но уже скакал без палки, делал вид, что ловит малышей, с визгом кружившихся вокруг него. Поскользнулся и упал …
Доктор на руках принес его в чум и поставил диагноз – ушиб бедра и внутреннее кровоизлияние. У Алексея сразу поднялась температура, вставать он не мог.
Следующие сутки доктор и Александра не отходили от постели Алексея.
Старец так и не появился.
Вслед за Алексеем слегла Александра. Царь, царевны и слуги теперь молились о двоих. Александра не жаловалась и держалась до последнего, и только доктор Боткин и Николай знали, что все это время в тайге она была на пределе.
Тут и случился бунт. Тунгусы и русские стояли стенка на стенку с оружием в руках.
– Я лечил и вас тоже, – увещевал Боткин. – Савелия лечил, Колю-малого лечил. Разве им плохо? Им стало лучше. Спросите у Нюрки, стало Коле лучше?
Доктор Боткин строил фразы и даже интонировал голосом, будто подражал Ванюшке: то ли бессознательно копировал его, то ли намеренно подстраивался. Нюрка опустила глаза – ее сыну Боткин вправил многолетний вывих.
– Коле лучше, правду говоришь, – согласился Ванюшка. – Поэтому стрелять вас не хотим. Уходите!
Старейшина за спиной Ванюшки безмолвствовал, глядя на сопки за рекой.
– Стрелять? – переспросил Бреннер с тихой угрозой. – Ты в кого стрелять надумал? В царя? В самодержца российского?
Бреннер вышел вперед и встал рядом с Боткиным, возвышавшимся над тунгусами на пару голов.
– Александр Иваныч… – предостерегающе пробормотал Боткин.
– Он не царь. Больше нет царь… – сказал Никитка-охотник.
Это было неожиданно. До сих пор русские были уверены, что новость об отречении сюда еще не дошла.
– Ефимка из Братска вернулся. Нет больше никакой царь, – сказал Никитка-охотник.
– Это был мятеж. Бунтовщики захватили власть, – сказал Бреннер. – Но царь приехал и всех повесил и теперь объезжает свои земли и смотрит, кто ему верный, а кто предатель. Он здесь, в твоем становище, царь российский.
Никитка-охотник стоял на своем:
– А в Братске говорят другое, что царь в тюрьме сидит. Нет у него больше власти.
– Кто это говорил – на виселице болтается!
– Это разве царь? В нашем чуме сидит, в дырявый сапог по лесу ходит. Жена, сын болеет. Дочки сами стирают, – гнул свою линию Никитка.
– Молчать! – рявкнул Бреннер. – Ты что себе позволяешь!
– Александр Иваныч! – взмолился Боткин.
– Уходите. Добром просим, – сказал Ванюшка.
– Мы не можем уйти. Царица и наследник больны. Они не выдержат… – начал Боткин, но его перебил Бреннер.
– Смотри сюда, – сказал он, глядя Ванюшке в глаза.
И медленно вытащил маузер из кармана. Медленно поднял его стволом кверху.
– У тебя в стволе один патрон, а у меня в магазине десять. У нас шесть револьверов, у вас пять карабинов. Посчитай, сколько у нас выстрелов против ваших пяти. Считать-то умеешь?
Ванюшка смотрел на Бреннера, и лицо его стало совсем спокойным, безразличным даже. У остальных тунгусов тоже. Это был плохой знак. Женщины торопливо уводили детей за чумы.
– Отставить! Александр Иваныч, уберите оружие!
Из чума вышел Николай. Мундир на нем был тот же самый, поношенный, другого не имелось, но с золотыми погонами, украшенными царскими вензелями. На груди сверкали серебряные аксельбанты и целая коллекция орденов, сияющих драгоценными каменьями. И шашка на боку, позаимствованная у Каракоева. Ордена произвели впечатление на всех – даже на русских, отвыкших от парадного вида самодержца.
– Опустите оружие, господа офицеры, и вы, господа тунгусы, – сказал царь.
Все подчинились, хотя прозвучало это негромко и буднично.
– Моя жена и сын больны, но это никому не угрожает. Мы не можем уйти сейчас, они не выдержат дороги. Господин старейшина, не угодно ли вам отобедать со мной?
Вечером на торжественном
