— Вот, гляди, — сунул ему под нос княжескую печать Звездан. — Вышло такое дело, что зван я был ко князю нашему Всеволоду. И говорил мне князь: негоже, Звездан, что укрываются в нашем городе тати. Пришла-де мне от Ростислава из Киева такая весточка, что похитил дружинник у боярина Стонега в Триполе лучшего его коня, даренного Романом, и след-де ведет ко Владимиру… Как увидел я твоего фаря, Несмеян, так и обомлел: точь-в-точь по приметам сходен он со Стонеговым конем.
Тяжело дышал Несмеян, в рот глядел Звездану.
— Ну так как же, — прихлопнул ладонью по столу Звездан, — сам вернешь коня али вести тебя на княж двор.
— Вона куды весть долетела, — хрипло пробормотал Несмеян. — Вона как все обернулось.
— Радуйся, что не на улице схватили тебя и что ты мой гость, — сказал Звездан, — не то слушать бы тебя не стали.
— Да не крал я фаря! — вдруг взвился Несмеян. — Не крал, и все тут.
— У половца взял? — усмехнулся Звездан.
— Про половца врал я, — признался Несмеян, — А вот то, что у Стонега увел, — наговор. Сам боярин мне его подарил.
— За что же?
— Бог весть. Шел я от Олешья, гостил у Стонега. Меды пили, вот как нынче у тебя. Боярин мне коня при прощании и подарил.
— Щедрый боярин.
— И я подивился. Но отказываться не стал — худой тогда подо мною был скакун.
— А после?
Замялся Несмеян.
— После-то что?
— Да вот, во Владимире пристал ко мне отрок — от Стонега, говорит, прислан, верни боярину коня…
— Что ж не вернул?
— Жаль стало. Привык я к нему. Да и как дружиннику без коня? Нынче сговариваюсь я с купцами, весною пойду на Волгу в Булгар. Не загуби меня, Звездан. Ну что тебе стоит? Вроде и не был я у тебя, вроде и не приметил ты фаря… А я заутра съеду из Владимира, только меня и видали.
— Нет, Несмеян, — твердо сказал Звездан. — Князю своему лгать я не стану. Но и печаль твоя мне понятна. Гость ты мой, а гостя обижать не след, христьянин я. Дам тебе другого коня, мастью похуже, но быстрого и выносливого. Не останешься ты на меня в обиде.
— И на том спасибо.
— А теперь, — сказал Звездан, — выпьем еще по чаше. Эй, Крив, уснул ты, что ли?
— Тута я! — вскочил горбун и схватился за черпак.
Горькой была для Несмеяна последняя чаша, еще горше будет похмелье.
2
Во Владимире у Негубки, куда ни глянь, всюду родичи и знакомцы. С утра до вечера переходи из дома в дом — все будут тебе рады, везде столы накрыты для дорогого гостя.
Негубка же был человеком рассудительным и хоть родичей и друзей своих не забывал, но и не баловал. Чаще других хаживал он к златокузнецу Некрасу.
Давнишняя дружба связывала их. Недаром говорят: друг другу терем ставит. Не раз выручал златокузнец Негубку из беды, не раз Негубка помогал Некрасу.
А тут едва ли не породниться собрались. Митяй Негубке был все равно что сын родной, а у златокузнеца дочь подрастала, Аринка. Не то чтобы уж очень с лица хороша, но статью пригожа, и нрав у нее был веселый и легкий.
У бывалого купца глаз завсегда приметливый: видел он, как маялся и краснел Митяй в присутствии Аринки. А там на хороводы стали вместе они похаживать, а там и вечером нет-нет да и шмыгнет златокузнецова дочь на огороды. Переглянутся дружки: знамо дело, поджидал ее у плетня Митяй.
— Не пора ли, Некрас, сватов к тебе засылать? — стал поговаривать Негубка, будто в шутку, а будто и всерьез.
Некрасу Митяй нравился. Серьезен, не то что иные. Опять же и хватка у него купцовская. Познав Негубкину науку, далеко пойдет.
И так, откровенничая друг с другом, сначала вроде бы между прочим, а потом не шутя порешили дружки: сходят Негубка с Митяем в Царьград — и самое что ни на есть время будет свадьбу играть.
Радовались купец с Некрасом предстоящему веселью, но молодым про то покамест не сказывали, однако, встречаясь друг с другом, к концу разговор обязательно сводили к свадьбе. Все уж обсудили: и к какому попу венчаться пойдут, и кого позовут в гости, и что Некрас даст в приданое за Аринкой, и какую долю выделит Негубка из своего товара Митяю для обзаведения.
В тот вечер тоже, как и всегда, сидели дружки за столом и тешились.
Среди приятного разговора в избу вошла Некрасова жена Проска с полными водоносами. Прислушалась, покачала головой и, сложив руки на животе, встала возле стола.
— Чего тебе? — недовольно спросил Некрас, потому что вести мужскую степенную беседу в присутствии бабы терпеть не мог и всякий раз злился, ежели Проска досаждала ему своими бестолковыми советами.
— Складненько у вас все получается, мужики, — сказала Проска, презрительно ухмыляясь. — И про попа все-то вы знаете, и про приданое, и в чем невеста к венцу пойдет, и как вырядите жениха, а про то и знать не знаете, что у Аринки не Митяй вовсе, а совсем другой на уме.
— Как? — разом воскликнули Некрас с Негубкой.
— А вот так. Встречается она на огороде с давешним паробком, что приводил ты к нам в гости, купец.
— Быть того не может, — пробормотал Негубка.
— Ты что это такое выдумала, старая?! — рассердился Некрас. — Али белены объелась?
— Как же, — усмехнулась Проска, — кабы белены, а то своими очами видела.
— Отстань, — отмахнулся от жены Некрас, — сослепу тебе почудилось. Ты лучше за сочивом пригляди, чем попусту языком молоть.
— Сочиву ничего не сделается, а забрюхатит девку паробок, никто другой ее за себя не возьмет.
— Митяй не забрюхатит, — спокойно возразил Негубка.
— Митяй не такой, — поддержал его Некрас.
— Да что ж это деется-то! — Проска всплеснула руками. — Я вам про одно толкую, а вы все про свое. Какой Митяй? Почто Митяя поминаете? Не с Митяем вечеряет Аринка у плетня.
— Дык с кем же? — привстал из-за стола Некрас. Негубка тоже приподнялся.
— Месяц ясный на дворе — гляньте сами.
— Нешто охота нам из-за твоей глупости на мороз выходить? — проговорил Некрас, снимая с крюка овчину.
Негубка набросил на плечи шубу, и оба дружка вывалились на крыльцо. Проска с ворчанием захлопнула за ними дверь:
— Избу выстудите, ироды!..
По замерзшим ступеням дружки нехотя спустились во двор, обогнули избу, у колодца остановились, приглядываясь. В конце огорода у плетня стояли двое.
Екнуло сердце у Негубки, Некрас крякнул и, крадучись, пошел по протоптанной дочерью тропке.
Про тропку эту оба дружка знали, даже посмеивались, подмигивая друг другу, — тогда вселяла она в них радость, теперь совсем другие мысли лезли им в голову.
Близко, на два шага от молодых, остановились Негубка с Некрасом. А ведь и верно сказывала Проска: где надо, у нее глаза острее ястребиных. От колодца высмотрела, а они только сейчас разглядели: нет, не с Митяем целовалась Аринка, не Митяю положила она на плечи свои бесстыжие руки.
Узнал Негубка Мистишу.
— Держи его! — закричал купец и кинулся к плетню. Отпрянули друг от друга молодые, Аринка заверещала.
— Ну, гляди мне, — схватил ее за выбившиеся из-под платка косы Некрас.
Негубка тем временем, неуклюже осклизаясь, полез через плетень — догонять убегавшего Мистишу. Да где ему состязаться с паробком! Покуда кряхтел да перелезал он, Мистиша был уже далеко.
— Ужо доберусь я до тебя! — погрозил ему издали кулаком Негубка.
Некрас волок упиравшуюся Аринку в избу. Купец шел рядом.
— А что я вам говорила, — встретила их у порога торжествующая Проска. — Всё не верили мне.
— Нынче поверили, — сказал, задыхаясь, Некрас и швырнул дочь перед собою на пол. — Гляди, мать, какую козу вырастили!..
Не снимая овчины, сел на лавку, решительно расставил ноги:
— Каково?
Аринка, скорчившись, глядела на него с полу затравленным зверенышем. Протяжно поскуливала и всхлипывала, рукавицей прикрывала распухшие губы.
— Ладно еще, ежели соседи не видали, — говорила Проска ровным голосом, ковыряясь кочергой в печи. Лицо ее, освещенное красными угольями, было спокойно-каменно.
Всхлипыванья становились все глуше. Не решаясь подняться, Аринка замерла на полу.
— Встань! — сказал Некрас.
Дочь вздрогнула и снова принялась хлюпать и всхлипывать.
— Вот завсегда с нею так, — объяснил Некрас Негубке, — ежели что не по ней, так сразу в слезы. И ведь знает, что виновата, а через слезы послабленья ждет… Кшить ты! — повернулся он снова к дочери. — Набралась овца репьев, так почто куды не велено лазить? Али с матерью мы тебя такому обхождению учили? Что девичьи думы изменчивы, про то я смолоду знал, да все думал, не про мою дочь говорено. Ан вишь, как оно обернулось. Выходит, и впрямь: бабий ум — перекати-поле… Будя реветь, встань! — сурово сдвинул брови отец.
По-прежнему прикрывая губы варежкой и подвывая, но теперь уже потише, Аринка поднялась с полу, но вдруг снова заголосила и пала матери на плечо.
