В комнату вошёл твёрдой походкой молодой человек. На вид ему было около тридцати пяти, стройный, среднего роста, с тёмными, почти чёрными волосами. Короткая причёска лишь подчёркивала худобу его лица и высокий лоб. Острый взгляд его сразу же оценил обстановку в мастерской и, увидев посторонних детей, Никколо застыл в ожидании.
– Заходи, заходи, не стесняйся. Это мои новые друзья, из Московии. Не смотри, что они дети, они дадут фору многим нашим взрослым. Да вспомни-ка себя, ты был не намного старше, когда мы познакомились у Вероккьо. Не так ли?
– Леонардо! – чуть расслабившись, ответил Макиавелли. – Ты всё такой же. Твои друзья – мои друзья. Рад знакомству, – и Никколо галантно раскланялся с детьми.
Те, в свою очередь, ответили поклонами. Затем Макиавелли обратился к художнику:
– Я бы с удовольствием продолжил нашу беседу, но дела, дела. Я ведь к тебе с тем и зашёл, – сказал Никколо и протянул художнику свернутую бумагу.
– Что это?
– Это письмо от Кристофоро Коломбо. Я позволил себе снять копию для тебя. Знаю, что тебе будет интересно. Почитай на досуге, а потом выскажешь мне своё мнение.
– С удовольствием, Никколо. Кстати, мне нужна твоя помощь. Взгляни на эту картину. Что ты думаешь?
– Маэстро, ты, как всегда, великолепен. Это чудо!
– Ты бы не мог повторить это в присутствии моих заказчиков?
– Без проблем! Хотя я не думаю, что моё мнение для них будет значимо.
– А не мог бы ты в таком случае предложить им выставить этот картон на всеобщее обозрение? Может, одобрение общественности окажет на них должное воздействие.
– Непременно. Сегодня же я исполню твою просьбу.
Будь спокоен. А что насчёт расчетов по Арно?
– Никколо, обещаю тебе, сегодня же ты их получишь.
– Отлично! А то уже Содерини беспокоится. Ну пока, мне нужно бежать. Гонфалоньер так нерешителен, я всегда должен быть под рукой.
– Пока, мой дорогой. Увидимся, – Леонардо простился с гостем и закрыл за ним дверь.
Увидев, что Оля застыла в благоговении, Умка спросила у неё шёпотом:
– Кто это?
– Ты что, не узнала? Это же знаменитый Макиавелли! – страстным шёпотом ответила Оля, – великий дипломат, он же автор «Государя» и «Истории Флоренции»!
– Ну и что такого, подумаешь. Мой папа тоже книжку написал. Диссертацией называется, – прошептала, пожимая плечами, Умка.
– Как жаль, что мне никто никогда не поверит, что я виделась с такими людьми…
– Когда вернёмся, мы обязательно всё расскажем дедушке. Он поверит, – успокоила подругу Даша.
Глава 24. На берегах Арно
– А давно Вы, маэстро, знакомы с Макиавелли? – спросила Оля, пытаясь угнаться за быстро шагающим впереди и погружённым в свои мысли Леонардо.
– А? Что? Простите меня. Со мной это случается. Какая-то мысль овладевает тобой и ты перестаёшь замечать окружающее. Вы спросили, как давно я знаю Никколо? Его пятнадцатилетним подростком привели в мастерскую Веррокьо и дали его мне на попечение.
Он мне сразу понравился: острый, насмешливый ум, точность мыслей – всё обещало светлое будущее юноше. И вот, глядите, он секретарь Синьории, правая рука Содерини. И это несмотря на то, что впервые Никколо был избран в Совет ещё при Савонароле… Да, этот «божий пёс» Савонарола сильно изменил Флоренцию.
– Божий пёс?
– Так за глаза называют доминиканцев. Случайная, но весьма точная игра слов. Домини канес – с латыни будет переводиться Божьи псы. Недаром им вверили заведовать Инквизицией. Слава Богу, к нам не докатилась ещё эта «священная война с еретиками», но, боюсь, Савонарола был лишь слабым предвестником будущей тьмы. В Испании эта чума уже вовсю свирепствует… Кстати об Испании, у меня же есть письмо оттуда. Осторожно!!! – вдруг остановил всех Да Винчи.
– Что случилось?
– Муравьи. Дорожка муравьев. Давайте обойдём её стороной. Они ведь так стараются… Мне бы не хотелось быть десницей судьбы, безжалостно уничтожающей их, даже не замечая того.
Ребята вслед за художником старательно обошли стороной цепочку муравьёв. С этого момента Дашка стала повнимательней смотреть под ноги, ей тоже не хотелось оказаться случайной убийцей.
– Давайте остановимся вон на том зелёном холме. С него открывается замечательный вид на весь город и реку, – предложил Леонардо. – Вам стоит передохнуть, а я пока прочту письмо.
Вид с холма действительно был прекрасен. Красные черепицы городских крыш контрастировали с густой зеленью деревьев и жёлтыми холмами вокруг города. Мутные воды реки, разбившись на несколько каналов, проходили сквозь город, вновь соединяясь в единый широкий поток, уходящий куда-то за горизонт.
– Она потом впадёт в море? – спросила Умка.
– Арно? Да, но не сразу. До этого она проходит сквозь вечно непокорную Пизу. В этом то и была моя главная задумка! Ведь если соорудить некое подобие шлюзов вон там, между холмами, то можно будет управлять течением реки, её разливами, но, главное, можно будет командовать и Пизой, ведь река – её единственный источник воды… У меня давно готовы все расчёты, и у меня уже есть опыт подобных работ. Ведь в Милане мне приходилось делать гораздо более сложные проекты, но у Синьории нет денег. У них вечно нет денег! Боже, как неуютно стало во Флоренции… Удивляюсь, как они наскребли что-то для скульптуры Микеланджело.
– Вы упоминали, что Вам нужно сделать какие-то замеры? – напомнила Даша.
– Честно говоря, они у меня давно готовы. Только срок ещё не пришёл. С этими господами надо знать, когда выполнять их поручения. Сделаешь слишком быстро – не оценят, будут думать, что переплатили, сделаешь медленно – станут требовать назад свои флорины… Конечно, герцог Моро был тот ещё меценат, но, по крайней мере, при его дворе был блеск и роскошь, не то что здесь…
– Нам так не показалось. На наш взгляд, очень даже неплохо, – стал защищать город Женя.
– Вы не видели Флоренцию в её истинном блеске в прошлом веке при Медичи.
– Кстати, о Медичи, – вступила в разговор Дашка, – я слышала, что у них в музее была очень любопытная картина. Речь идёт о картине Доменико Гирландайо. Эта такая круглая картина, на ней изображена Мадонна с младенцем и Иоанном Крестителем. Вам такая картина не знакома?
– Гирландайо? Я знаком со многими его работами, ведь мы начинали почти вместе… Вспоминаю эту картину. Не уверен, что это руки самого Доменико, но, во всяком случае, из его боттеги, точно. Но что вас привлекло в ней? С художественной точки слишком типично, ничего особенного.
– Скорее всего, Вы правы. Но главное, на ней присутствует странный объект справа над плечом мадонны в небе, и в него будто вглядывается пастух, стоящий внизу со своей собакой.
– Мы предполагаем, что это инопланетный корабль, – решил высказаться Бурулька.
– Инопланетный корабль? Вы хотите сказать, что подозреваете о наличии жизни вне Земли? Да Вы настоящий еретик! Не бойтесь, не беспокойтесь, я Вас не выдам. Но какова идея! Аж дух захватило… Недаром мне сразу показалось, что вы, мои хорошие, не так просты… Корабль с чужих планет… В этом что-то есть. Надо будет на досуге обдумать хорошенько…. А что касается картины, то вряд ли мы сможем её посмотреть. После изгнания Медичи из Флоренции их дворцы были разграблены, много картин либо сожгли, либо спрятаны по тайникам… Но я помню эту картину… Да, там было нечто над левым плечом Мадонны. А справа – три вифлеемских звезды… Никогда не думал о такой интерпретации… Вы, видимо, не очень знакомы со священным писанием. Там говорилось: «… и небеса разверзлись…» Мне кажется, именно это и попытался запечатлеть художник. Небеса расходятся и становится видно ночное небо… Но что вас навело на такую странную мысль?
– Ну это так, просто предположение… – попыталась выйти из щекотливой ситуации Оля.
– Делать такие предположения могут только люди с большим запасом знаний и свободой мышления… И все у вас там, в Московии, такие?
– К сожалению, не все.
– Да, и у нас такая же картина – свободомыслящих людей можно пересчитать по пальцам. От этого, честно говоря, и руки опускаются, ведь что бы ты ни делал, чем бы ни занимался – тебя не понимают. А всё, что непонятно, выглядит подозрительно и не вызывает доверия. Сколько проектов было погублено, сколько усилий потрачено без толку. Вот вам пример. Когда я вернулся во Флоренцию, я первым делом предложил прекрасный проект – поднять баптисерию Сен Джованни. Вы наверняка видели её. Такое восьмиугольное здание в центре площади.
– Да! Да, помню! – радостно отозвалась Даша.
– Вы обратили внимание, что из-за соседних зданий оно немного теряется. А ведь прекрасное сооружение. И всего только надо приподнять его, подвести к нему несколько ступенек – и всё! У меня было всё просчитано, всё выверено. Это вполне можно было сделать, но что я услышал в ответ – похвально, замечательно, но не реально… И таким людям мы вынуждены подчиняться. За сиюминутными проблемами они не способны увидеть завтра. И это касается не только меня. Вот письмо. Никколо сразу понял его значение, поэтому и передал мне, но разве в Синьории способны увидеть большую картину?
