И я отправилась в клинику Второго медицинского института. Женечка лежала в отдельной палате. Ужасная желтизна ушла с ее лица. Но выглядела девушка все равно отвратительно: глаза запали, щеки ввалились, губы по цвету не отличались от наволочки на подушке.
Когда я осторожно приотворила дверь, студентка устало подняла веки и тут же опустила их. Сев около Жени, я взяла ее за сухую горячую руку и тихонько проговорила:
– Женечка, ты меня слышишь?
– Да, – прошелестела Полякова, еле-еле ворочая языком.
– Кто тебя так, помнишь?
– Из милиции, – начала девушка и замолчала.
– К тебе приходили оперативники, – догадалась я.
Полякова слабо шевельнула головой, потом вдруг широко раскрыла глаза и довольно быстро и внятно произнесла:
– Это Яна меня велела убить. За что?
– Соколова? – изумилась я. – Ты ее видела? Женечка, постарайся рассказать мне все, чтобы я смогла тебе помочь.
Медленно, по капле выдавливая из себя информацию, то и дело закрывая от слабости веки, студентка рассказала о происшедшем. Картина вырисовывалась ужасная и непонятная.
Буквально через несколько минут после моего ухода позвонила Яна и сообщила, что вернулась, но вновь должна уехать по делам, и просила ее не разыскивать. Женечка спросила у подруги, знает ли она, что случилось с Максимом. Соколова заявила, что не желает иметь дела с убийцей и просит больше в ее присутствии не упоминать имени Полянского.
Потом сказала, что завтра увезет тетю на дачу, а подруга Танечка будет за ней приглядывать.
– Погоди, – изумилась Женя, – у вас же нет дачи.
– Знакомые пригласили, – пояснила Яна.
Потом она велела Жене сходить в понедельник в деканат и написать от ее имени заявление об академическом отпуске в связи с состоянием здоровья. Ничего не понимавшая Полякова обещала выполнить эту просьбу.
Уже почти собравшись на дачу, поздно вечером, в районе восьми, Женя принялась искать конспект лекций, хотела подготовиться к последнему экзамену. Перерыв весь письменный стол, она вспомнила, что дала тетрадь по теоретической механике Яне. Начала звонить подруге, но у Соколовых трубку не брали. Зная, что, усаживаясь к телевизору, Рада Ильинична всегда отключает телефон, девушка решила поехать на «Щукинскую». Далеко, конечно, но скоро экзамен, так что ехать необходимо.
В квартире у Соколовых долго не открывали. Испугавшись, что с Радой Ильиничной что-то случилось, Полякова принялась колотить в дверь изо всей силы, крича: «Тетя Рада, откройте, это я, Женя».
Наконец дверь тихонько приоткрылась, и выглянула Яна. Женя изумилась. Подруга выглядела как-то странно.
– Что тебе? – весьма нелюбезно проговорила Соколова, ногой быстро закрывая дверь в кухню.
– Конспект, – промямлила Женя, – в понедельник сдавать, а ты взяла и уехала.
– Родителям сказала, что ко мне поехала? – неожиданно грубо спросила Яна.
– Они на даче, – окончательно расстроилась подруга.
– Придется съездить за конспектом на другую квартиру, – процедила Соколова.
– Куда? – недоумевала Женя.
– Здесь близко, сейчас объясню, – сообщила Яна и быстренько выпихнула подругу к лифту.
На улице студентка подошла к довольно грязной вишневой «девятке». За рулем сидела худая черноволосая девушка, очень похожая на цыганку.
– Это Ляля, – сообщила Яна, – моя подруга, конспекты у нее, это совсем рядом.
Ничего не подозревавшая Женя влезла на заднее сиденье, Яна устроилась подле нее, Ляля с ревом рванула с места. Потом на голову Поляковой обрушился удар, и девушка потеряла сознание. Очнулась она, когда Ляля и Яна волокли ее куда-то почти в полной темноте.
– Слышь, Антон, – сказала одна из девушек, – в себя приходит, кончай ее, Медведев, да побыстрей.
Женечка хотела закричать, но горло сдавила тугая веревка, и свет померк.
И вот теперь, чудом оставшись в живых, она совершенно не понимает, за что Яна решила ее убить. Не понимала и я. Что это еще за Ляля какая-то? И потом, неужели Женю душил наемный любовник Антон Медведев? Может, парень по совместительству киллер? Куда подевалась сама Яна? Чем больше пытаюсь разобраться в этом деле, тем сильней сгущается туман.
Ясно одно, надо немедленно позвонить и предупредить Зайку, что Антон может оказаться опасным. Схватив мобильный, я не услышала гудка. Ну надо же, чтобы это произошло именно сегодня! Дело в том, что иногда забываю засунуть мобильник в зарядное устройство, и, естественно, он отключается. Со всей мыслимой скоростью, проклиная себя за глупость и легкомыслие, я понеслась в Ложкино.
Зайка преспокойненько играла с близнецами во дворе, удобно устроившись на большом пледе. Плюхнувшись рядом, я рассказала ей все.
– Значит, используешь меня в качестве приманки, – вздохнула Ольга.
– Совсем ненадолго, – успокоила я ее, – завтра поедем в город, а я прослежу за тобой. Ну и как-нибудь сумею познакомиться с красавчиком.
– С чего взяла, что он завтра меня где-то встретит? – поинтересовалась Зайка.
– Думаю, захочет поскорей выполнить задание, чтобы деньги получить. С утра отправишься к себе в институт, сядешь в библиотеке, и занимайся спокойно. Думаю, часам к двенадцати объявится. Ты, главное, не показывай виду, что мы знакомы, остальное пусть тебя не волнует.
– Кешка узнает, ругаться будет, – вздохнула Зайка.
– А мы ему не скажем, – усмехнулась я.
Уговорив невестку помочь, пошла в дом. Раз вернулась, воспользуюсь возможностью и попью холодненького.
В гостиной у выключенного телевизора тихо сидела свекровь номер два. Нина Андреевна выглядела усталой и расстроенной.
– Почему сериал не смотрите? – бодро осведомилась я.
Старуха вздохнула:
– Сегодня годовщина смерти мужа. В этот день всегда настроение на нуле. Да еще на кладбище не поехала.
– Почему?
– Да как же из вашего Ложкина выехать? Ни метро, ни автобуса, только на машине, если кто подвезет.
Я поглядела на огорченную старушку и поняла, что сегодняшний день для меня окончательно испорчен.
– Собирайтесь, поедем на могилу к Андрею Федоровичу.
Прах генерала Полянского покоится в колумбарии Донского крематория. В июне это место напоминает чудесный парк. Купив у входа цветы, пошли по аллее, ведущей на старую территорию. Я прихватила с собой раскладывающийся стул, и генеральша устроилась напротив ниши. Пусть посидит, решила я и принялась бродить вдоль стены, читая высеченные на досках имена и фамилии.
В голову невольно пришла банальная мысль: одним людям везет, другим – нет. Вот, например, Роза Ивановна Костина умерла в возрасте двадцати семи лет, а Петр Федорович Макаров проскрипел до девяноста восьми. Это просто несправедливо.
Я отошла довольно далеко от Нины Андреевны и остановилась в тени большого раскидистого дерева. Глаз наткнулся на знакомую фамилию – Кляйн. С овальной фотографии смотрела темноволосая женщина с тонким носом и нервным ртом. Заинтересовавшись, стала читать эпитафию: «Ты угасла как звезда, оставив яркий свет. Дорогой жене и матери от безутешных мужа и дочерей. Анна Владимировна Кляйн. 1935–1975 гг.»
Надо же, наткнулась на могилу матери Аделаиды и Амалии. Внизу на доске приписано более яркими буквами: «Генрих Карлович Кляйн, покойся с миром». Даты не было.
Вспомнив рассказ о банке из-под растворимого кофе, наполненной пеплом несчастного мужика, я вздрогнула и пошла побыстрей прочь. Но в босоножку попал камень и пришлось, прыгая на одной ноге, вытряхивать его. Закончив процедуру, машинально стала опять читать надписи. Да, вот снова: младенец Никифор, вообще только родился, зато мужик со смешной фамилией Заяц прожил аж девяносто лет. Родился в 1879-м, скончался в 1969-м. Надо же, какая долгая жизнь. Ай да Заяц, наверное, не пил, не курил, обливался холодной водой…
Внезапная мысль стукнула в мозги, словно молния. Заяц! Дожил до девяноста лет! Что там говорил на последнем свидании своим дочерям Генрих Кляйн? «Любите друг друга, ходите каждый день на могилу к матери, главное, чтобы от вас не убежал заяц, имейте в виду, что заяц может прожить до девяноста лет».
Бедные девочки так и не поняли, при чем тут симпатичное длинноухое. Но я, кажется, начинаю соображать, в чем дело!
Кое-как дождавшись, пока Нина Андреевна покинет кладбище, я доставила ее назад в Ложкино и стала звонить Амалии.
Женщина только что пришла домой и очень вяло отреагировала на просьбу приехать к Донскому крематорию. Но вся сонливость и усталость слетели с нее, когда я показала могилу Зайца.
– Значит, думаете, папа спрятал там ценности?
– Наверное, иначе зачем ходить на кладбище каждый день и почему он нес чепуху про девяностолетнего зайца!
– Честно говоря, мы с Адой подумали, что у папочки от пребывания в тюрьме рассудок помутился, – вздохнула Амалия. – Ну и как теперь проверить догадку?
– Открыть нишу и посмотреть!
– Легко сказать, – протянула Амалия, – это же не шкаф, просто так не откроешь. Там замуровано. Мы, когда к маме папин прах подкладывали, столько страху натерпелись! Представляете, рабочий ночью, в полной темноте вскрывал захоронение! Разрешения-то не было.
