больше не
потребуются. Но о тетрадке знают все. О ней говорят. Некоторые раненые солдаты из соседних
палат переписывают из неё целые куски, чтобы переслать своим подругам. А сёстры и санитарки
берут почитать, повздыхать, уронить слезу. И это длинное письмо позволяет им относиться к
человеку, уже давным-давно просто привычно лежащему в палате, почти как к живому.
«Здравствуй, моя милая Лизонька!
Это «здравствуй» я говорю тебе, моя Принцесса, каждое утро, проснувшись, и мне кажется, что
ты тоже просыпаешься во мне, и потом на весь день остаёшься рядом с моим сердцем. Я не знаю,
почему люди боятся откровенничать о любви, мне же хочется говорить о ней предельно открыто.
Знаешь, милая, оказывается, красивых ласковых слов так много… Я с радостью называю тебя и
богиней, и красавицей, и царицей. Раньше я и не предполагал даже, что эти слова можно
произносить с наслаждением. Раньше я даже и не догадывался, что счастье, оказывается, состоит
не только в том, чтобы слышать такие слова, но и в том, чтобы их произносить.
Знаешь, я не могу сказать, что моё счастье – это ты. Моё счастье – это мы. Я знаю, что лишь
тогда, когда мы будем с тобой вместе, мир соединится и обретёт для меня полный смысл.
Лизонька, я люблю тебя так сильно, сколько есть моих сил. Я хочу любить тебя яростно, так,
чтобы у меня кипела кровь. Хочу любить тебя абсолютно и идеально, веря только тебе, молясь
только на тебя. Хочу, чтобы весь мир замкнулся только на тебе. Я не хочу никаких, даже мизерных
сомнений: только ты и никто другая. Хорошо иметь в жизни своё главное дело. Но вначале я хотел
бы иметь любовь, как главный стержень жизни, а уж потом – дело и всё остальное.
Мы должны свято беречь друг друга. Я хотел бы, чтобы мы дали клятву друг другу не жить на
этом свете, если с кем-нибудь из нас что-то случится. И после этого мы не смогли бы уже
относиться друг к другу невнимательно и небрежно.
538
Я хотел бы пережить такую любовь, которая звенела бы в этом мире, как нежная струна, ибо
никто не делает мир – ни учёные, ни писатели – мир делают своей жизнью те, кто горячо и
искренно любят. Вот такой любовью я хочу жить. На меньшую я просто не согласен.
Я понял, что ты для меня – всё! Другие уходят и гаснут в памяти сами по себе – за этим
угасанием наблюдаешь равнодушно. Но если уйдёшь ты, то погасну и я. Я без тебя становлюсь
хуже. Если случается так, что на какое-то время я забываю тебя (ты в моей памяти будто
пульсируешь – то отойдёшь, то приблизишься), то во мне сразу, как мель на реке, обнаруживается
столько дрянного. Но вспомню о тебе – и плохого уже нет.
Не знаю, когда я снова буду в Москве. Не знаю, как и что у нас будет впереди. Как я хотел бы
показать тебе наше яркое забайкальское солнце, широкие жёлтые, золотые и серебряные степи! Я
хотел бы прокатить тебя по ним на мотоцикле, так, чтобы ты ощутила запах трав и запах ветра. Я
хотел бы остановиться потом около молоденького березнячка и отыскать в траве ягодки
земляники. Всё это у меня есть, и всё это я могу подарить тебе…»
И письмо это очень длинно…
Женщины, читающие тетрадку с влажными глазами, задумываются: выходит, что Лизонька, его
Принцесса, живёт где-то здесь, в Москве. Но где? Может быть, вон в тех домах, что напротив
госпиталя? Кто знает… Только она-то, конечно, думает, что он далеко. Есть что-то неправильное в
этом…А что думает, что знает он? Если только он, этот молодой получеловек, может вообще что-то
думать.
Одна из сестёр, уже выучившая отдельные места из тетрадки наизусть, берётся однажды за
тонкую стопку других его писем, перевязанных крест накрест шнурком от ботинка, и замечает то, на
что не обращали внимания другие, – чистую открытку с московским адресом, заполненную
красивым, каким-то просто классическим женским почерком. Открытка лежит в не заклеенном
конверте, на котором вместо обратного адреса мужской рукой написано: «отправьте эту открытку в
случае, если со мной что-нибудь случится». Но что послать? Пустую открытку, поздравляющую с
Новым годом, который был несколько лет назад? Да её на почте выбросят, как случайную. Видимо,
потому-то на неё никто никогда не обращал внимания. А, может быть, все, кто перебирал эти
письма, думал, что с ним ещё ничего не случилось? Почему он не успел ничего здесь написать?
Но! Но ведь девушку, которой адресована открытка, зовут Лиза! И именно ей написано это длинное
письмо.
И сестра, которую зовут Светлана, уже не может удержаться, чтобы не попытаться её отыскать.
Ей просто не терпится взглянуть на девушку, о которой в этой поэме написано так: «Слыша
хорошую песню – вспоминаю тебя. Видя танцующую девушку – вспоминаю тебя. Видя любую
красавицу – вспоминаю тебя. Когда мне не хочется никого вспоминать – вспоминаю только тебя.
Любуясь счастливой парой – думаю о нас». И это тоже заучено Светланой наизусть.
Она находит Лизу на её одиннадцатом этаже и, увидев в дверях, удивляется: Лиза – обычная
московская девушка.
– Я нашла вас по этому адресу, – сообщает Светлана, подавая открытку.
Лиза берёт в руки слегка помятый картонный прямоугольник, смотрит на его белую пустоту, на
краснощёкого Деда Мороза с обратной стороны и опускается на стул в прихожей.
– Вы кто? – спрашивает она через минуту, промокая глаза концом какого-то шарфика,
свисающего с вешалки. – Почему вы вручаете это лично? Вы почтальон?
– Я сестра из госпиталя. Открытка чистая. Это что-то означает?
– Это означает то, что больше я не должна его ждать, что я освобождена от всяких
обязательств. А почему из госпиталя?
– Потому что он там.
– В госпитале?! – вскакивая, говорит Лиза. – Я всё поняла! Едем!
– Ничего ты не поняла, – уже как свою давнюю знакомую осаживает её Светлана. – Подожди,
сейчас я всё расскажу.
Рассказ о Романе, о его истинном состоянии занимает не очень много времени.
– Вот его тетрадка. Это письмо тебе, – говорит Светлана. – Не сердись, что она затёрта. Её
читали по всему госпиталю. Только знаешь что? Когда прочтёшь, верни её нам. Хоть это и
написано тебе, но, мне кажется, оно должно находиться рядом с ним. Здесь, в тетрадке, его
больше, чем там, на кровати. Все, кто видит там это письмо, уже по-другому относятся к нему. Без
этой тетрадки
