милицию, рассказывая о том, как ее избили и изнасиловали, Михаил выезжал на вызов и с едва заметной улыбкой удовлетворения записывал их показания, предусмотрительно забывая указать некоторые важные детали. Его не волновали все эти истории — эти девушки выбрали свою судьбу. Обвинить он мог их только в том, что они потом бежали жаловаться на закономерные последствия своего выбора. Другое дело — девочки-подростки, женщины, веселящиеся в караоке или бегущие ночью за добавкой. Избитые жены, которые сбегали от мужа поздно ночью и готовы были прыгнуть в постель к первому встречному, чтобы только отомстить за измену. Уставшие от безысходной жизни матери-одиночки, которые садились после встречи с подругами в такси и готовы были ехать с ним куда угодно, лишь бы не возвращаться в бессмысленную проклятую клетку, в которую превратилась их жизнь. Когда Попков видел таких женщин, холодная ярость разливалась по его телу, но не могла обратиться в слова. Он часто заводил с ними «воспитательные» беседы, пытаясь донести до них, что нужно исполнять свой долг, несмотря ни на что и не привлекая внимания людей, что важно научить детей тому, как жить, собственным примером.
— …Если ребенок видит, что для тебя главное в жизни — радость и веселье, то кем он вырастет? Он ведь тоже будет таким. Будет твоя дочь прыгать от мужика к мужику, а ребенка своего к тебе отправит, это ведь неправильно… — повторял Попков на все возможные лады.
Ни разу эти речи не привели ни к чему хорошему. Еще ни разу никто не внял наставлениям улыбчивого водителя. Девушки садились к нему в машину после чьего-то дня рождения, поездки на шашлыки или встречи с подругами. По крови их гулял адреналин и алкоголь. Возвращение домой означало бы окончание праздника. Нужно было снова вернуться в мир с железным чайником на газовой плите, разбитой плиткой в ванной, пахнущим грязью, сыростью и пылью ковром и протухшей водой из прогнивших труб, из-за которой любая еда приобретала запах кислых щей. Нужно было вновь оказаться в тупике безденежья, так как, сколько бы они ни работали, денег никогда не хватало, чтобы изменить что-то к лучшему. Все всегда только разрушалось. И они тоже разрушались. Девушкам так сильно не хотелось домой, что они готовы были поехать куда угодно, так как ничего хуже собственного мира они представить не могли.
Субботним летним днем 1999 года Михаил и Елена Попковы собирались поехать на озеро, на пикник. Вот уже неделю город полыхал от жаркого летнего зноя. С понедельника по пятницу жители Ангарска изнывали от духоты на своих работах и надеялись на то, что короткое сибирское лето продлится вплоть до выходных. С погодой повезло. Михаил пообещал дочке, что в конце недели они поедут загорать на озере, и не собирался нарушать обещание. Другое дело, если мать все разрушит.
— Клоуном устроилась? — поинтересовался у жены Михаил, увидев ее возле зеркала в коридоре.
С лица Елены тут же слетела счастливая улыбка. Вернулось привычное, чуть настороженное выражение лица. Ей стало неуютно и холодно. Она машинально начала тереть плечи.
— Я просто смотрю: платье в пятнах, на лице краска, вот и подумал, что клоуном устроилась, — спокойно, нараспев сказал Михаил. Он делал так всякий раз, когда чувствовал, что возвращается заикание.
Еще секунду назад Елена была так рада, что на улице наконец лето и можно выгулять новое легкое платье с ярко-красными розами на белом шифоне. Теперь она отчаянно боролась с желанием спрятаться в привычный брючный костюм, который носила на работу. Иногда она чувствовала, что костюм уже стал частью ее тела, врос в нее, стал новой кожей. Сейчас без этого черного костюма в атласную полоску она ощущала себя черепахой, лишенной панциря, а все ведь прекрасно знают, что черепаху нельзя лишить панциря. Она и есть панцирь.
С раннего утра муж изводил Елену своими комментариями, и замечание про платье стало финальной точкой. Женщина не смогла сдержать слез и убежала в комнату. Заплакала и дочка. Минут через сорок Лена вышла из комнаты в ярко-синей безразмерной футболке с мышатами из мультфильма про кота Леопольда. В ней она обычно убиралась в квартире. Дочка ужасно расстроилась, что мама решила не надевать свое красивое платье, и Михаил подтрунивал над этим всю дорогу до озера.
— Клоуном-то хорошо работать. У тебя талант. Детям, видишь, как нравится…
Елена ничего не отвечала. Она мечтала только о том, как вечером они вернутся домой и можно будет закрыться ото всех. Если повезет, то муж уедет куда-нибудь, а дочь заснет, и никто не будет ее трогать, никто не назовет ее клоуном.
Приехав на озеро, Елена разложила на траве огромный плед, на котором легко могли улечься они втроем, достала помытые заранее фрукты и стала наблюдать за тем, как дочь купается с отцом. Пляж озера Ключ сейчас напоминал курорт. Уже часов с десяти утра тут сложно было найти место, чтобы разложить свое одеяло. Несколько предприимчивых старушек, торгующих сигаретами поштучно на Круглом рынке, подсуетились и приготовили горячую кукурузу, слойки и мороженое, которыми теперь торговали на пляже. В воде веселились дети, пытаясь оседлать надувные матрасы, а взрослые предпочитали сидеть на берегу, так как вода была все же слишком холодной для купания. Мальчишки постарше от скуки бегали к железнодорожной станции и развлекались тем, что «разглаживали» металлические монетки. Они клали их на рельсы и ждали поезда. Когда электричка уезжала, на рельсах лежал уже абсолютно гладкий металлический блинчик. Мальчишки радостно визжали, а затем неслись к родителям за новой порцией монеток. По краю пляжа повсюду были припаркованы машины, из которых на полную мощность играла музыка. Люди хотели слушать то, что им хочется, а для этого нужно было выкрутить динамики так, чтобы они разрывались от рвущихся из них децибелов. В общую эйфорию пляж впадал только от «Мумий Тролля». Как только у кого-то звучало: «Утекай… В подворотне нас ждет маньяк, он хочет посадить на крючок…» — все тут же делали свою музыку потише и радостно кричали слова популярной песни. В городе даже открылась пара дешевых забегаловок, названных в честь песен «Мумий Тролля». Отчего-то здесь, в Ангарске, лидера группы Илью Лагутенко считали своим парнем и любили так, как в Москве полюбили Цоя после смерти.
Девушки в купальниках послушно хохотали над неуклюжими шутками парней или загорали в ожидании, что к ним подойдет кто-то познакомиться. Михаил с брезгливостью наблюдал за тем, как девушки пьют наравне с парнями пиво из двухлитровых пластиковых бутылок; ложась на живот, расстегивают верх купальника, в надежде на то, что сибирское
