Я поймала брошенный искоса взгляд этих острых глаз и, как примерная ученица, выдвинула предположение:
— Месть?
— Правильно. — Он широко улыбнулся мне, как добрый дядюшка. — Наш парень Джефф мог по самые уши завязнуть в том, что случилось с Дженни, и не нужно быть гением, чтобы это понять. Как я слышал, он парень не промах. Мы знаем, Дженни с кем-то спала, а у него, без сомнения, была возможность с ней познакомиться, сказать ей, будто она особенная, заставить ее делать все, что он ни попросит. Не в первый раз учитель воспользовался бы своим положением, не так ли?
— Но это не совпадает с тем, что Дженни сказала Рейчел, — возразила я. — Или с фотографией, которую она ей показывала.
— Из того, что нам сказала Рейчел, — осторожно проговорил он, — я не всему верю. Дженни могла ей солгать, чтобы сбить со следа. И Рейчел скорее всего была не совсем правдива, даже теперь. Кто-то, вероятно, пытался увести нас в сторону. Мы не нашли ни этой фотографии, ни чего-то другого, что доказывало бы искренность Рейчел.
Я не могла поверить, будто Джефф спал с Дженни — это не по его части, — но знала, что старший инспектор прислушается ко мне не больше, чем к Рейчел.
— Дженни оказалась беременна. Вы можете сделать анализ ДНК, чтобы узнать, от кого?
— Не волнуйтесь, сделаем. Но пройдет какое-то время, пока мы получим результаты. И потом, сейчас вопрос состоит не в том, был или не был Джефф Тернбулл виновен в растлении Дженни Шеферд, а в том, мог ли кто-нибудь посчитать его виновным. Кто-то сложил два и два. Может, у него чуть больше информации, чем у нас. Не исключено, что это просто подозрение. Но как бы то ни было, этот человек желает как-то поквитаться за Дженни и не готов ждать, пока с этим разберется полиция.
Перед моим мысленным взором встал Майкл Шеферд, человек, преображенный горем, человек с тьмой в глазах, и я поняла: Викерс видит то же самое. Воображаю себе взрывную силу, которая могла вырваться на свободу, если бы это сочетание гнева, чувства вины и подозрений обрело цель.
— Энди, — сказал Викерс, кивнув в сторону Блейка, — пообщайся в свое время с заинтересованными сторонами. Мы не можем разбудить их среди ночи без каких-либо улик, но поговорить стоит, как вы думаете?
Я видела: все идеально сходится, — но по-прежнему была настроена скептически. Я никогда, ни за что в жизни не поверила бы, будто Джефф способен к растлению ребенка, и не только из-за его упорного ухаживания за мной. Это просто не соответствовало тому, что я о нем знала, его пылкому интересу к женщинам, а не к девочкам. Мне с трудом верилось в его способность совершить насилие и тем более убить. С другой стороны, несколько часов назад я видела его возбужденным и не могла отделаться от охвативших меня сомнений. Я не знала точно, на что был способен Джефф. Мне пришлось согласиться: в чем-то он провинился, ведь не случайно ему проломили череп?
Я и сама чувствовала себя виноватой. Я предполагала, что Викерсу неплохо было бы узнать о другом инциденте с применением насилия — о нападении на меня. Я не обладала его верой в силу совпадений, но это стало бы еще одной частью картины, которую он создавал. Однако не успела я открыть рот, чтобы рассказать об этом, как слова умерли, оставшись непроизнесенными. Первое и главное: мои причины не сообщать об этом все еще никуда не делись. Второе: он мог не понять этих причин. И третье: я по-прежнему не привязывала этот случай к данному делу. Если бы я оказалась права и именно Джефф был тем, кто на меня напал, что ж, теперь он выбыл из игры. Мне не придется волноваться на его счет, пока он в больнице.
Но самая главная причина, побудившая меня ничего не говорить Викерсу, оказалась более основательной: я ему не доверяла. И была абсолютно уверена, что и он не доверяет мне. Цеплялся ли он за смущение, которое я испытывала в связи с Джеффом, или у него имелись какие-то свои собственные соображения, но впервые в том, что он мне говорил, чувствовалась резкость. И мысль об этом заставила меня соблюдать осторожность. Я с трудом вернулась в настоящее, к реальности озябших ног и до ужаса одолевающей зевоты, и приготовилась потягаться умственными способностями с этим полицейским.
Викерс отдохнул, помолчав, но теперь он снова повернулся ко мне, блестя своими все подмечающими глазами.
— Если бы вам стало известно нечто относящееся к делу в свете сказанного мной — в смысле, если бы вы знали, будто есть связи, о которых мне следует знать, — вы сообщили бы мне, не так ли?
— Но ведь вы опускаете нечто очевидное, — скованно проговорила я, осознавая, что Викерс подталкивает меня в этом направлении, и если я уклонюсь от упоминания об этом, то вызову гораздо больше подозрений, чем ликвидирую. — Ведь я тоже знала Дженни. Учила ее. Я нашла ее тело. И все это, — я махнула рукой в сторону машины, не желая вдумываться, что это может означать, — случилось у моего порога. Поэтому я нахожусь в самом центре ваших совпадений, вам не кажется?
Викерс тонко усмехнулся, и я с грустью убедилась в правоте своих подозрений. Но он мне нравился… Я собрала все имеющиеся у меня способности к логике.
— Мне, однако, кажется, что в ваших рассуждениях есть ошибка.
Он поднял брови.
— Это не имеет ко мне никакого отношения. Мне ничего не известно о случившемся с каждым из них. — В моем голосе появилась легкая, едва уловимая нотка усталости. — Иногда бывают просто совпадения. Почему должна быть связь между двумя этими событиями? — Или даже тремя? Я еще больше утвердилась в правильности своего поступка, не дав в руки Викерсу это скромное оружие.
— Связь не обязательно должна быть, но пока я собираюсь допустить ее существование. Ваше нежелание или неспособность ее увидеть отнюдь не означает, что вы не знаете ничего, возможно, представляющего для меня интерес. Два подобных преступления — два жестоких нападения… разумеется, я собираюсь обнаружить связь.
— Я думаю, вы ищете схему, которой нет, поскольку прежде всего понятия не имеете, что случилось с Дженни. Добавьте это в ваше уравнение.
— У нас несколько линий поиска. В настоящее время мы не имеем права обсуждать их с представителями общественности, но данное расследование ведется очень активно.
— А с виду не скажешь, — ядовито заметила я. — Впечатление такое, будто у вас нет ни идей, ни доказательств и вы пытаетесь построить какие-то гипотезы, над которыми работаете с момента обнаружения тела Дженни. Я знаю, как работает полиция. Когда у вас нет доказательств, вы начинаете заниматься творчеством. — Мне вспомнилось лицо моего несчастного отца, с которым снова и снова беседовали. Облако подозрительности, окутавшее нашу семью… если бы полицейский, который вел расследование, постарался, оно могло быть развеяно. Я опять заговорила, негромко, со страстью: — Даже не думайте, что я намекаю на себя. Я никак с этим не связана и не понимаю, почему обстоятельства складываются так, что заставляют вас думать, будто я имею к этому отношение. Я знаю только одно: я с самого начала старалась оказать как можно больше помощи. Мне неизвестно, почему это случилось с Джеффом или почему убили Дженни, но если бы я располагала хоть какими-нибудь сведениями, то давно сообщила их вам.
— Посмотрим, — произнес Викерс, холодно глядя на меня. — Посмотрим.
— Вы закончили со мной?
— Пока да. Но вы еще можете нам понадобиться. — Викерс зашагал к автомобилю Блейка. — Не уезжайте никуда надолго, хорошо?
Я гордо проследовала к своему дому. Зеркало в прихожей отразило мои побелевшие от ярости глаза и растрепанные волосы. Губы оказались сжаты в тонкую линию, и я расслабила их только усилием воли. Я догадывалась о намерении Викерса вывести меня из равновесия, и это ему удалось. Но еще я понимала, что не знаю ничего полезного для него. Нападение на меня уводило в сторону, но теперь я не могла сказать ему о нем — ведь у меня уже было предостаточно времени это сделать. А значит, я скрыла от полиции, возможно, нечто важное и чувствовала себя из-за этого виноватой и выглядела виновной. Если я не поостерегусь, все может закончиться самым печальным образом.
Единственное, о чем мне вспоминать не хотелось, — это Джефф, но едва я себе в этом призналась, как не могла уже думать ни о чем другом. Я посмотрела на часы в кухне — почти пять — и отказалась от мысли вернуться в постель. Налив себе кружку чаю, я стала медленно, один за другим, перебирать факты. Джефф в больнице. Это плохо. Очень плохо. У него травмы головы. При этой мысли меня замутило. Он может умереть. Может и выжить, но вряд ли. У него перспектива навсегда быть скомпрометированным. Однако не исключено, что он полностью поправится. Мне хотелось верить, будто последнее наиболее вероятно, но я сомневалась. О Джеффе Блейк и Викерс говорили с мрачным видом. Я добавила себе молока и размешала, уже не уверенная, хочу ли выпить этот чай, но обязанная сделать это. Неужели они пытались заставить меня почувствовать себя виноватой, чтобы я рассказала им все, о чем мне стало известно?
