– Никто и ничто не могло ее спасти.
– А переродить? – тихо спросил Рокер.
– Что перерождать? Тело, лишенное души? – Печаль в голосе мужчины была почти осязаема. – Нет, это приговор, плата, которую должен заплатить один из нас за силу и власть всех остальных. Поэтому ближе к окончанию своего срока мы вообще старались не покидать замок, чтобы случайно не встретиться со своей возлюбленной и не узнать, что именно ей суждено стать жертвой нерожденных императоров. Свою истинную я встретил случайно и неожиданно, – без остановки продолжил Руфус. Он по-прежнему смотрел на свои руки, и казалось, что все это он рассказывал только себе, не обращая внимания на молчаливых слушателей. – Я нашел ее недалеко от этих самых мест. На нее напали звери, она была ранена, вся в крови. Я понял, что она умирает. И мне вдруг стало так жалко эту молодую девушку, что я просто почувствовал, что должен ее спасти. И я дал ей свою целительную кровь. Из-за ран на ее теле и лице мне никак не удавалось ее рассмотреть. Но когда она открыла глаза и наши взгляды встретились, мое сердце остановилось. Это была она, та, которую я ждал почти тысячу лет и очень боялся найти. А когда так неожиданно нашел, то уже не смог отпустить. Поэтому прямо в этой скале я сделал пещеру, где и поселил ее. – Руфус замолчал и закрыл глаза. Ни Сашка, ни Рокер не издавали ни звука. Император перевел дыхание и с грустной улыбкой продолжил: – Здесь было очень красиво. Недалеко был ручей и небольшое озерцо, где мы купались; было так много птиц и мелких животных; кругом цвели цветы и летали разноцветные бабочки. Ей нравилось здесь, и она называла это место нашим королевством. – В голосе императора появилась дрожь. – Я конечно же не сказал ей, кем являюсь в действительности. Мы были просто счастливы. Я наслаждался каждым днем и часом, проведенным рядом с ней. Я постарался скрыть от братьев то, что нашел свою истинную, поэтому все реже стал появляться в замке. Но быть императором – это работа, которую никто не сможет сделать за тебя. Поэтому мне все же приходилось иногда туда возвращаться.
Однажды я ушел, оставив ее одну на несколько месяцев, а когда мы снова встретились, ее глаза светились от любви, она улыбалась и была такой счастливой. А я ничего не замечал. Только ночью она призналась мне, что беременна. Я долго метался по пещере, как раненый зверь, не смея посмотреть ей в глаза, а она сидела на кровати и тихо плакала, не понимая моего состояния. Затем я опустился перед ней на колени и положил дрожащие руки на ее живот. Ошибки не было. Случилось то, чего я боялся больше всего в жизни.
Руфус замолчал, а Сашка чувствовал и переживал его боль, страх и отчаяние. Император так крепко сцепил свои пальцы, что они побелели. Рокер молча поднялся со стула, подошел к столику и, взяв чистый бокал, налил в него вина. Также молча он поднес его Руфусу. Тот какое-то время смотрел на бокал в руках Рокера и не замечал его, потом, с трудом расцепив побелевшие пальцы, взял его. Сделав всего один глоток, он уже собирался вернуть бокал все еще стоящему рядом Рокеру, но передумал и в один миг залпом осушил его. Вампир забрал уже пустой бокал из все еще дрожащей руки императора и, наполнив его вином, снова протянул Руфусу. Руфус кивнул Рокеру в знак благодарности. Похоже, император немного успокоился или, по крайней мере, взял себя в руки. Откинувшись на спинку кресла, он стал медленно потягивать вино. Император молчал еще несколько минут, скорее всего, ему просто нужно было время, чтобы снова собраться с мыслями. Сашка уже догадался, чем вся эта история закончится. Внутри его разгорался огонек тревоги и беспокойства, который, как навязчивый колокольчик, противно звенел в его груди и голове. Сашка прекрасно понимал, что император не просто так рассказывает им историю своей жизни. Студент начинал понимать, пусть пока и не совсем четко, причину всего этого действия. И он впервые испугался своего дара. А тем временем Руфус продолжил рассказ:
– Когда я осознал, что моя Рания будет матерью троих будущих императоров, я выбежал из пещеры, оставив ее одну без объяснений, растерянную и встревоженную. Я сразу же отправился в замок и все рассказал братьям, надеясь на их помощь, хотя и знал, что помочь они не смогут. В глазах Полока я видел только печаль и сочувствие, но во взгляде Нириана, пусть на один короткий миг, отчего-то промелькнули радость и облегчение. Я разозлился. Нет, я тогда просто взбесился. Да, я знал, о чем в тот миг думал каждый из них, и от этого мне становилось еще хуже. Еле сдерживаясь, я выскочил из замка. Не знаю, где я бродил и сколько времени прошло. Я пришел в себя возле небольшого поселка и увидел возле колодца молодую женщину, которая отчитывала подростка, смывая ему кровь с разбитой губы. Он улыбался ей такой знакомой улыбкой, и в его глазах была вся синь неба. Я уже знал, что почувствую, когда его кровь, смешанная с водой, коснулась моих ног. Почему не она, а моя Рания стала избранницей? Уже ничего не соображая от ненависти и ярости, я схватил бедную женщину, оттолкнув перепуганного мальчика, и перенесся обратно в замок. Братья были в тронном зале. Когда Нириан увидел ее, в его глазах первый раз за всю его жизнь появился страх. Я молча толкнул женщину прямо к нему, и, когда он нежно и осторожно обнял ее, мне ничего не пришлось объяснять Полоку. Потом я кричал, не слушая и не слыша его оправданий. Только со временем я вспомнил то, что он пытался до меня донести тогда. Он нарушил закон, потому что предчувствовал появление истинной, и решил опередить судьбу и найти возлюбленную раньше положенного срока. Его сыну было уже около ста сорока лет.
Рокер прикинул в уме: если Ширу сто пятьдесят восемь лет и это девятнадцать – двадцать по земному исчислению, то сыну Нириана было где-то лет семнадцать. А Руфус тем временем продолжал:
– Он знал или догадался, что если последнее столетие не будет к ней прикасаться, то она не сможет стать жертвой императоров. Поэтому и оставил ее с сыном в каком-то забытом поселке и пообещал вернуться через какое-то время, ничего не объясняя и не рассказывая. Она верила ему и покорно ждала его возвращения, воспитывая их сына. А я не смог предвидеть, не смог почувствовать, не смог защитить Ранию. Поэтому, нарушив основной закон императоров, Нириан спас свою истинную и тем самым погубил мою. Я не смог тогда его простить. Ярость и боль затмили мой разум. Бешенство клокотало во мне, сметая любые мысли и чувства. Я больше не мог контролировать свою силу. Полок стоял рядом со мной, пытаясь меня как-то успокоить и образумить, но я уже ничего не видел и не слышал. Моя сила вышла из-под контроля, сжигая все на своем пути. Полок перенес меня в сторожку недалеко от замка, и уже оттуда мы наблюдали за тем, как черный замок императоров таял, как ледяной дворец на солнце. – Руфус замолчал.
Сашка видел, как его била дрожь от нахлынувших и пережитых вновь воспоминаний. Даже Рокер за все время ни разу не перебил императора. Он постоянно хмурил лоб, усиленно о чем-то размышляя.
– Когда я остыл и осознал, что наделал, – продолжил свой рассказ Руфус, – было уже слишком поздно. Мы еще надеялись, что Нириан смог спастись, но когда вернулись в замок и обследовали оплавленные останки некогда величественного сооружения, то нашли в том месте, где когда-то был тронный зал, только две горки пепла. В одной из них блестел перстень Нириана, с которым брат никогда не расставался. Я погубил не только одного из императоров и его истинную, я убил будущее этого мира. Я стоял над пеплом и не мог прийти в себя от содеянного. И только когда Полок что-то сунул мне прямо в руки, я очнулся. Сердце Терриаса перестало биться. Оно умерло вместе с одним из своих императоров. На моих ладонях тогда угасала его жизнь и свет. Сердце снова, как и многие тысячелетия назад, когда его нашли первые будущие правители, распалось на три отдельных кристалла. Тогда я понял, что только новая тройня императоров в силах его оживить. Осознав это, я кинулся в пещеру, но опоздал. Рания уже умерла. Сила Сердца подпитывала и силы избранницы, давая ей возможность выносить детей. Но Сердце умерло и поэтому было больше неспособно поддержать мою возлюбленную. Ее душа сгорела, а тело так и не смогло родить новых императоров. Я убил, погубил все, что мне было дорого, все, что я любил в этой жизни и в этом мире. Тогда Полок отдал один кристалл сыну Нириана, объявляя его Владыкой высших, второй вручил мне, а третий забрал себе и исчез из Терриаса, чтобы не видеть, как он умрет, не чувствовать, как сила покинет наш мир.
Руфус медленно поднялся с кресла. Спотыкаясь и с трудом переставляя ноги, словно вся эта непосильная ноша давила ему на плечи, он подошел к картине и нежно прикоснулся к нарисованной девушке. От его прикосновения картина стала сдвигаться в сторону, открывая вход в еще одну небольшую пещеру. Там было очень темно, и почему-то оттуда веяло холодом. Руфус переступил порог, и по периметру пещеры голубым холодным пламенем зажглись факелы. В этом странном свете братья смогли рассмотреть ледяной гроб в центре абсолютно пустой пещеры. Они не решились войти в эту скорбную обитель и наблюдали со стороны, как Руфус, медленно шатаясь, опустился на колени возле гроба и дрожащей рукой провел по его поверхности. Через прозрачные ледяные стенки просматривалось тело девушки, одетой в то же платье, что и на картине. Сашка был уверен, что на ее лице сохранилась такая же грустная и обреченная улыбка. Сколько же часов, дней, лет он вот так же просидел возле ее тела, смотря на ее мертвую улыбку?
