площади. Ребенок-воришка.
Она.
Я зажмурился, вспоминая, как ее глаза, сверкающие зеленью весенней травы, наполнились влагой от предательства, когда я вонзил клинок ей в кишки. То, как она смотрела на меня до этого, будто бы зная о моей внутренней пытке. Как хотела забрать мою боль.
То, как она знала, сколь яростно возросло мое желание ею обладать.
Я сглотнул, давясь комом в горле. Кровь разогрелась и собралась внизу живота, когда я позволил предательским мыслям о ее лице захватить контроль. Она наверняка была каким-то злобным альвером, должно быть, опутала меня коварными чарами, чтобы породить в моей голове эту отвратительную одержимость.
Одержимость, сохранить которую я хотел сильнее, чем избавиться от нее.
Когда я проткнул ее своим клинком, мои руки как будто двигались сами по себе. Мой разум дико толкал меня вперед, но сердце пыталось клинок остановить. Мне никогда не избавиться от тянущего ко дну ужаса, заполнившего грудь при виде моего меча, воткнутого ей в живот.
Голос, не мой собственный, орал у меня в голове, что я выполнил свой долг. Но более глубокое ощущение, беспокойное чувство покалывало мне руки из-за неправильности всего этого.
Я ударил кулаком о стену, мышцы свело. Нельзя было отрицать, что я хотел эту воровку, да так сильно, что тоска по ней причиняла боль. В голову било какое-то предательское облегчение от осознания того, что она все еще живет где-то в этом мире.
Необходимость ощутить ее кожу на моей росла с каждой заблудшей фантазией. Ее губы будут теплыми, а вкус – опьяняющим.
Как она будет двигаться на мне?
Каково будет попробовать на вкус каждую часть ее тела? Провести языком по ее шее, груди, животу, словно я мог сделать ее своей. Каково будет скользнуть рукой ей между ног, уничтожая ее так же, как она уничтожала меня?
Боги, я чертов идиот, треклятый предатель.
Ей не было места в моем мире долга и чести. И все же голову кружили мысли о жарких вздохах, медленных, нежных поцелуях. Так близко, что я практически ощущал сладкий запах ее волос. Словно воспоминание, которое мой мозг выдернул из ниоткуда, будто мы уже вот так касались друг друга раньше.
Поспешными движениями я позволил воде прогнать мысли о воровке. Я перекрыл кран, оделся и выскользнул из умывален.
Как только я закрыл за собой дверь, мое плечо сжала рука. Тени укрыли мое тело при всплеске адреналина, но рассеялись, когда место страха заняла ненависть, едва я взглянул в его лицо.
– Сабэйн? Ты чего не спишь? – мое сердце упало. – Что случилось?
Светоносец выглядел слегка растрепанным, его туника была не заправлена, словно он одевался в спешке.
– Меня послали тебя разыскать, – его голос был хриплым и злым. – Очевидно, Мастер Церемоний желает устроить тебе аудиенцию в зале совета, и именно мою душу благословили требованием тебя привести.
Мои брови сошлись на переносице. Мастер Церемоний? В такой час?
Этот мужчина держался особняком и редко общался с другими, нося маску своего официального титула. Неудивительно, что Сабэйн смотрел на меня так, будто вот-вот разорвется надвое от зависти.
Я ему не ответил, лишь развернулся на пятках и пошел назад во дворец.
Перед залом совета стояли два скидгарда и, завидев меня, они тут же отступили прочь. Но прежде чем я успел войти в покои, в коридор кто-то вышел.
Бард Штром.
Лука говорил, что всегда находил этого человека напыщенным, амбициозным и отчаянно жаждущим отыскать себе местечко в ближайшем окружении Наследного Магната Ниалла. Но после Маск ав Аска Бард стал сдержанным и отстраненным. Мне не думалось, что Бард Штром как-то связан с предательством его брата, но я считал, что он принял на свой счет то, что его семью разодрали на клочки.
Новый наследник Дома Штромов, казалось, был бы только рад никогда больше ни с кем не разговаривать.
– Милорд, – сказал я, опуская голову в приветствии.
Как и всякий раз, когда наши пути пересекались, Бард Штром поджал губы, будто увидел привидение, но такое, от которого ему становится тошно.
– Боги, ну я просто не могу, – он покачал головой и метнулся от меня прочь.
Я смотрел ему в спину, пока позади меня кто-то не прочистил горло. Мастер Церемоний снял дорожный плащ. За него зацепилось несколько веточек, как будто он не так давно пробирался через кусты. На нем была маска, целиком скрывающая лицо. Отполированное фарфоровое лицо с жесткой бархатной тканью и с узором глубочайшего синего цвета. На каждом заостренном кончике висел золотой колокольчик, так что с каждым шагом за ним по пятам следовал причудливый перезвон.
– Не принимай его отношение на свой счет, – сказал он голосом, слишком глубоким для настоящего. Нити, составляющие ткань его маски, были пропитаны эликсирами, меняющими каждое слово. Он должен был быть призраком, неизвестным. Грозным символом маскарада. Одним движением пальцев он велел мне пройти за ним в глубь комнаты. – Барду о многом сейчас приходится думать.
Лишь когда двери за нашими спинами были закрыты и заперты, он снял маску. Йенс Штром провел рукой по лицу, стирая крупицы золотой пыльцы, оставшиеся от маски.
– Не сомневаюсь, тебе интересно, зачем я привел тебя сюда, Кейз.
Я сцепил руки за спиной.
– Признаю, это было неожиданно. Вы призвали меня под своим официальным титулом.
– Да, я обнаружил, что люди не встревают, когда полагают, что я занят официальными делами Черного Дворца, – Йенс указал на стул за длинным столом совета. – Садись.
Я подчинился и, поправив меч на поясе, уселся на стул с высокой спинкой.
– А разве мы будем говорить не об официальных делах, милорд?
– Нет, – Йенс откинулся на спинку своего стула и поставил пальцы домиком перед лицом, изучая меня, пока мой пульс не ускорился. – У меня личная просьба, и я должен просить тебя обдумать мои слова. Не бери их под сомнение сразу же. Я верю, что для этого между нами достаточно взаимного уважения, верно?
Я и правда уважал Дом Штромов. Но испытывал и мерзкое чувство вины. Йенс Штром хорошо со мной обращался, а я отплатил ему тем, что позволял постоянным мыслям о женщине, поспособствовавшей смерти его дочери, до краев заполнять мой мозг.
– Я о вас наивысочайшего мнения, милорд.
– Хорошо, – Йенс взглянул в ту часть комнаты, где несколько угольков все еще помигивали в камине. – Ты веришь в судьбу, Кейз?
– Я не очень-то на нее полагаюсь. Я верю, что выбор мы делаем сами.
Он улыбнулся и издал тихое «хм-м», затем вновь повернулся к углям.
– Когда-то я считал так же. Но со
