Победоносная Любаня меж тем засматривалась не столько в зеркало, сколько в дверной глазок. Конспиративно шурша бумагой и тканью, звонко чиркая «молниями», прихлопывая и притопывая, она выглядывала за дверью знакомую фигуру в черном пальто. К сожалению, какие-то сволочи выкрутили в подъезде лампочки, и на лестничной площадке становилось все темнее. Наблюдательнице приходилось полагаться больше на слух, чем на зрение.
Просигналить о приближении сестрицы Ольги должен был комбинированный звук – перемежающиеся стук и клацанье. Внимательная к деталям Любаня заметила, что на левом сапоге двоюродной сестры набойка стерлась больше, чем на правом, из-за чего один каблук на цементных ступеньках выбивал особенно звонкую дробь. Впрочем, сестрица могла прибыть и на лифте, поэтому к гудению подъемника Любаня тоже прислушивалась.
После одной особенно долгой паузы, во время которой Любаня успела вдумчиво примерить пару блузок и одну юбку, кабина лифта двинулась вниз. В этот момент Любаня энергично вертела попой, стряхивая с этой части тела и со всех прочих балахонистый летний сарафан. Услышав характерный лязг, она передумала разоблачаться, натянула балахон до шеи и ланью прыгнула к двери.
Лифт вновь зашумел, но проехал мимо. Зато на лестнице послышались шаги, образующие довольно сложный ритмический узор. Поднимались как минимум двое. Один человек шагал размеренно, увесисто и мягко, другой частил и запинался. Беспомощное шарканье периодически перебивал звонкий стук.
Любаня прильнула к окуляру и как раз успела увидеть мазнувший по двери одинокий растрепанный локон. Вся шевелюра в целом аппликацией влипла в широкое плечо, обтянутое темным флисом. Лиц граждан, торопливо поднимавшихся по лестнице в плотной склейке, Любаня не разглядела, но отчетливая несимметричность фигуры, слепленной из двух тел, явно выдавала крепко обнявшихся мужчину и женщину.
– Ну-ну-уу! – зловеще протянула Любаня, упирая в бока кулаки и возводя очи к потолку.
В этой выразительной позе она простояла секунд сорок. Затем из горних высей подъезда до нее донесся глухой деревянный стук. Любаня ожесточенно кивнула своим собственным недобрым мыслям, подхватила с пола первое, что попалось ей на глаза – крепкую деревянную вешалку, и выскочила из квартиры.
Участковый майор Ковальчук глубоко вдохнул аромат крепкого грузинского чая, зажмурился и открыл рот, приготовившись отработанным годами движением метнуть в него карамельку.
Захлебнувшийся в истерике дверной звонок лишил руку майора обычной твердости, и карамелька пролетела мимо, насмешливо чирк-нув по щеке.
– Твою мать! – страдальчески выругался участковый, отнюдь не имея в виду кондитерскую родню блудной конфеты.
Сердито сопя, он вышел в прихожую, открыл дверь и был бесцеремонно схвачен за рукав бабусей Семиной, которая мелко подпрыгивала на шипастом коврике в возбуждении, выдающем обострение хронического цистита.
– Идем, Юрий Саныч! – голосом Родины-матери, созывающей своих сынов на войну с захватчиками, вскричала бабка Семина и дернула рукой, как рыбак, подсекающий здоровенную рыбину. – Сам увидишь, что эта шалава творит!
Выдернутый из собственной прихожей участковый не успел даже переобуться и взять куртку.
– Скорее, бежим! – азартно скомандовала бабка Семина.
А ее верный пес и вправду бегал по лестнице вверх и вниз, то ли призывая людей следовать за ним, то ли не решаясь надолго задерживаться у ног опасно подпрыгивавшей хозяйки.
В приступе неконтролируемого энтузиазма та могла растоптать собачку в блинчик.
Бабка Семина в младые годы идеально подходила под описанный еще Некрасовым тип русской бабы, способной развернуть коня и развалить избу. Сил у нее с годами стало поменьше, но харизмы и живого веса только прибыло.
– Иду, иду! – обреченно бормотал участковый, влекомый могучей русской бабкой за рукав, как тот самый конь за повод.
– Может, поговорим? – с надеждой прохрипела Оля.
Вопреки охватившим ее чувствам страха и злости, бедняжка старательно улыбалась, потому что в книжках, которые она читала, утверждалось, что с человеком, проявляющим агрессию, нужно разговаривать подчеркнуто доброжелательно, спокойно и тихо.
Правда, это были книжки по детской психологии, и под агрессорами в них подразумевались скандалящие детсадовцы и истерящие младшие школьники. Оля не была уверена, что та же тактика применима к взрослым маньякам-убийцам, однако выбора у нее не было.
– Может, ты сама с крыши прыгнешь? – с необоснованной надеждой спросил в ответ Суворин.
– С чего это вдруг?!
– Так у тебя же проблемы в личной жизни! Репутация погублена, подруга померла, денег совсем нет, выглядишь, как чучело! Вот и в ночной клуб, видно, тебя не пустили – что-то рано ты вернулась, я тебя позже ждал, – объяснил Майкл, глядя в сторону.
Одной рукой он придерживал Олю за горло, а другой тянул шпингалет чердачного окна.
– Почему это не пустили? Очень даже пустили! – задергалась она. – Были мы в «Мыльне», и туалет тот самый видели, где ты Веру Репкину убил, а Елка тебя над мертвым телом застукала!
– Не убивал я эту Репкину! – Суворин рывком распахнул окно и обернулся. – Это случайно вышло! Я не хотел!
– Ну, предположим, – фыркнула Оля, совсем забыв, что она собиралась быть спокойной и доброжелательной. – А Елку ты тоже случайно отравил? Ни за что не поверю!
– Елку, конечно, не случайно, – сердито согласился Майкл. – А что мне было делать? Она ж меня узнала!
– Я понимаю: ты хотел убрать свидетеля и скрыть убийство Репкиной, – кивнула Оля. – Я вот сейчас поняла, что и машину к похоронам ты вычистил и вымыл до блеска лишь для того, чтобы удалить все следы пребывания в ней Елки и Веры. Но и ты пойми: ничего у тебя не получилось! Правда вышла наружу! О твоих преступлениях узнала не только я, так что это только вопрос времени, когда тебя повяжут!
– Врешь ты, Романчикова! – почти добродушно усмехнулся Майкл. – Знаешь, у тебя сейчас морда точь-вточь такая, как на контрольной, когда ты врала, что еще не решила задачку по второму варианту, чтобы не давать другим списать!
Он потянул ее к окну.
– Я не врала, – беспомощно пробормотала Оля, пытаясь тормозить ногами и с ужасом ощущая задувавший под пальто холодный ветер. – Я и сейчас не вру!
Надо же, она и не знала, что чердачное окно такое большое! Думала, в него только кошка пройдет!
«Может, закричать, позвать на помощь?!» – всколыхнулся внутренний голос.
– Заорешь – выброшу сразу! – предупредил ее догадливый Майкл. – Давай лучше сама, а? На счет «три»! – И тут же сказал: – Ра-ааз!..
«Вот сейчас правда не просто выйдет, а прямо-таки вылетит наружу!» – горько пошутил Олин внутренний голос.
Андрей Петрович Малинин, пребывая в задумчивости, сидел на чужом мотоконе, ощущая смутное недовольство своими собственными действиями. Вернее, своим собственным бездействием!
Самому себе Андрей уже мог признаться, что невезучая, нелепая, смешная, но хорошая девушка-учительница Ольга Павловна Романчикова ему очень нравится. Так почему же он ничего не сделал для того, чтобы провести вместе с ней приятный вечер – возможно, первый в долгой серии еще более приятных вечеров?
Может, позвонить ей? Или лучше зайти?
Андрей Петрович коварно усмехнулся.
Да-да, лучше именно зайти, смутив своим внезапным появлением саму Ольгу Павловну и переполошив ее уважаемых родственников! То-то все забегают, внезапно увидев на пороге представительного мужчину с букетом!
Точно: надо купить букет. Ольга Павловна такая старомодная, нельзя к ней идти без букета!
Андрей Петрович довольно хмыкнул, слез с мотоцикла, окинул взглядом улицу и двинулся в направлении, показавшемся ему наиболее перспективным для обретения букета – в сторону ближайшего подземного перехода.
Дивно раскормленный белый кот, дремавший на прилавке цветочной лавки в одном ряду с роскошными розовыми вениками, при появлении покупателя открыл и снова закрыл один глаз. Андрей Петрович заподозрил, что он не выглядит платежеспособным. Дедов тулуп, идеально подходящий для парных выступлений с русским медведем, сам по себе смотрелся не очень-то. Да и красный мотоциклетный шлем, который Малинин забыл снять, вовсе не добавлял ему респектабельности.
– Почем цветочки? – кивнув на ближайший вазон, с независимым видом спросил он юношу-продавца.
– Две сотни штучка.
– Четыреста за пару? – пересчитал Малинин.
На пару роз у него хватало, но он точно знал, что живой девушке две розочки дарить нельзя. А одной вроде маловато будет…
Кроме роз, в продаже были дорогущие орхидеи и очень странные, здоровенные, нездорового сиреневого цвета ромашки.
Побродив в зеленях под присмотром недоверчивого кота, Андрей Петрович принял мужественное решение купить Ольге Павловне не срезанные цветы, а живое горшечное растение. Название его он запамятовал, едва услышал, а вот вид оценил как незабываемый. Могучий побег жизнеутверждающе торчал из горшка на полметра вверх и яркостью окраски мог посрамить любую тропическую птицу. Наверное, поэтому белый кот расстался с ним без сожаления.
