– Эта была общая страница. Она сохранится в книге моей жизни; ты, я думаю, не захочешь вычеркнуть ее из своей. Но она закончена, и мы должны перевернуть лист. Я знаю, звучит патетично. Но бывают ситуации, когда только высокий слог может ничего не испортить.
* * *
Тот, кто инициирует разрыв, себя не избавляет от страданий. Марина пыталась латать бреши сторонними образами, но все вращалось вокруг горечи утраты. Своих иллюзий, своей чистоты. Ни на чей счет она не заблуждалась.
«Летучих нимф был полон пруд лазурный, дриадами одушевлен был сад», – шептала она строки Шиллера. – «И я, словно дриада, чудесным деревом цвела. Ты подрубил меня под корень. Потому, что хотел не меня, а с папиным богатством породниться. Так в древних мифах некто Эрисихтон в священной роще дерево сгубил. И кровь потекла по стволу, ветви сделались мертвенно бледны. Нимфа погибла, но возмездье предрекла. Эрихистон был наказан неутолимым голодом. Когда он съел, безумный, все вокруг, он начал поедать себя. И оттого погиб. Но у тебя, Максим, особый голод будет. Это будет голод по духовности. По тому, до чего ты не сможешь возвыситься. И никогда не утолишь его». – Надумала девушка такую комбинацию, и почти сама себя утешила.
«Сколько бреда вмещает моя голова!»
* * *
Анна Андреевна встретила Марину радостно.
– Ну, я вижу, поступок совершен, мудрая ты моя и решительная. – Марина, молча, прошла в гостиную, молча, опустилась во вчерашнее кресло. – Сейчас чай на травах, сама собирала. Чувствуешь аромат? – Анна Андреевна разлила напиток, присела.
– Так, а теперь послушай. Твое решение известно. Сама разобралась. А если бы не так, то я бы тебя сегодня предостерегала. Не простой он, Максим Петрович. И в его прошлом что-то темное есть. В поступках далеко не самостоятелен, кто-то направляет. Это доброжелатель, но предвзятый. А Максим далеко не управляемый, он из тех, кто рвется быть первым везде. Его «эго» превыше всего. Да, он любит тебя. Но при этом преследует цель, чтобы у него была замечательная во всех, очень важно, отношеньях жена. А стала б ты женой, и цель была б достигнута. И кто его знает, каким бы он стал. Он женится, но на той, что окажется сильней в своем эгоцентризме. А что из этого выйдет – не могу сейчас сказать, не знаю. Это достаточно далекое будущее. Главное, что вы разошлись. Потому что со всеми, кто с ним рядом, что-то отрицательное да случится. И еще – он помешан на Маяковском, все время о нем думает.
– А мне-то чего ждать? – спросила Марина тревожно и безнадежно.
– У тебя хорошо все сложится. Много путешествий, встреч. Ты будешь счастлива. У тебя чутье души безошибочное. Это свойство. Чтобы желанная судьба свершилась, надо суметь принять ее. Ты сможешь.
– А могу ли я чем-нибудь Максиму помочь?
– Скажи, пусть Пастернака почитает. Ну, а всерьез – ведь ты уже пыталась?
* * *
На факультете Вдовину ждал сюрприз. В деканате сказали, что специалисты из Америки, с которыми она работала весной, прислали запрос и приглашение – просят в течение семестра консультировать их на завершающей стадии научного труда. Колумбийский университет ждал.
– Так что решайте, Марина, будете вы академический отпуск оформлять, или командировку мы вам сделаем. Но ехать в Нью-Йорк обязательно. У нас с факультетом искусств Колумбийского университета предполагается обмен студентами. Они телемосты хотят проводить, много планов.
– Да я и не отказываюсь. Просто неожиданно очень.
– Чего ж тут неожиданного. Читаю из приглашения: «Исключительное умение не просто дать толкование трудного для нас фрагмента, но и проведение аналогий с более известными источниками. Госпожа Рябинина уже сейчас является глубоким ученым. Мы надеемся, что, кроме огромной пользы для нас, она сумеет получить у нас на факультете практику и станет прекрасным специалистом в области филологии». Нужно было письмо из Колумбийского университета, чтобы у нас открылись глаза – какое сокровище у нас подрастает. Они также направили приглашение в посольство. Надо подъехать с паспортом насчет визы.
– «Алика убью, только он мог надиктовать такую ахинею. Но здорово, черт возьми!»
А вечером Алик позвонил: «Ну что, старушенция, маляву получила?»
– Я убью тебя. Что перед факультетом на смех выставляешь – такие дифирамбы посылать.
– Э, нет. Там каждое слово – правда. Джордж и Диана именно так ценят твою помощь. Стали бы они сыр-бор городить, если бы ты им не нужна была. Пеняй на себя, что так хорошо древнерусскую литературу знаешь. Да еще и русская красавица. И как английским владеет, чтобы самое сокровенное в фолиантах раскрыть на иностранном наречии.
– Уж я тебе раскрою русскую душу, дай только добраться до тебя.
– Где раскроешь? На Пятой авеню? Или на Эмпайэр Стэйт Билдинге? – Там здорово – сто второй этаж и смотровая площадка – весь Нью-Йорк как на ладони. Только ее решеткой огородили, чтобы неповадно было приезжим души раскрывать. Встречу тебя в «Кеннеди».
* * *
А Ромин все думал и думал об одном: «Это была первая настоящая и стоящая страница. До этого я жил по служебным распорядкам и должностным инструкциям. Если такая страница закончилась, а жизнь отошлет меня к руководству по эксплуатации, я не смогу жить, как не могу жить сейчас». «Зачем я испил живой крови, лучше бы я всю жизнь питался падалью» – проносилось у него в голове, и каждый раз он будто сплевывал с отвращением. Он вспоминал, как истерически листал Пушкина, чтобы найти озвученный Мариною отрывок и мимоходом вставить в разговор продолжение. Как ходил к психологу, чтобы определить политику поведения и не выглядеть перед девочкой идиотом. Как понял, что искренность его чувства – это главное, и этого много. Не хватило лишь чуть – чуть. Максим Петрович не смог отбросить Максима Петровича. А теперь, не нужный никому, он был не нужен сам себе.
Позвонил Федорук. Постановочный период в балетной студии завершился. На пике вдохновения родились две миниатюры.
– Что так? – механически спросил Максим, и тут же встрепенулся – Едем.
Он влетел в зал и начал поедать все глазами, и не мог насытиться – так ощущал он свой неторопливый вход и приветственные обращения.
Сначала станцевала Тина. Воплотилось исступленное хождение по мукам. Заданная амплитуда метаморфоз предполагала широчайший разлет, а Тина еще перехлестывала. Музыка брала за душу, а танец Тины вырывал ее с корнем – так прочувствовал Максим.
А сверхпрограмным номером была «картинка» под названием «Катакомбы», которую Елена Ниловна станцевала сама. Не было сверхсложных танцевальных комбинаций. Все, как в музыке – аккорды, полуфразы. И томительные ферматы. Елена, как бы ниоткуда, появилась в загадочной упреждающей позе со взглядом василиска, так и переходила из одного астрального образа к другому, не открывая тайны, а извещая о ней. Максима обожгло сверкающей, пронзительною мыслью: «Елена Ниловна. Птица Феникс».
Ведь свершилось все, чего и быть не могло. От здравого порыва женитьбы на миллионах, дойти до романтической любви, до Пушкинской Татьяны. Или, как там? Все не так. Но смысл один.
И потом – этот Лебедь. Ромин сразу почувствовал, что что-то внутри не в порядке. Значит, нет аксиом, и другая идет перестройка.
И Максиму удастся прожить, что в мечтах заложил Игорь Разин?
«Так вот он, самый главный вопрос – утвердительно стучало у Максима в груди, – и Елена поможет мне на него ответить».
Простившись с Тиной, Ромин дождался Гусеву у выхода.
– Что ж, не смогли вернуться в юность? – внезапно прозвучал вопрос. – Назад, Максим, заказаны пути. А зрелость – вся ваша. Бескрайнее поле. Стройте планы.
– Буду Жар-птицу ловить. И не отпущу. Одно перо у меня уже есть. Она подарила…
* * *
Алик встретил Марину в аэропорте, и произошло это так радостно, на удивленье. Он подхватил ее на руки, бережно поставил, расцеловались. Чувствовали себя непринужденно, будто выросли вместе. Быстро добрались к машине. И понеслись по автостраде. Марина видела на карте: от аэропорта Кеннеди – по радиусу – в Манхэттен. Но они ехали другим путем.
Алик как с цепи сорвался. Неслись куда-то очертя голову, скорость запредельная. Назвать стрессом то, что испытывала Марина – не сказать ничего. Это был ужас.
Внезапно скорость упала. Они съезжали с улетного шоссе. Алик хохотал:
– Вот так вот, милая моя. Это ерунда, вот на «Феррари» тебя прокачу – век помнить будешь.
– Спасибо – выговорила Марина автоматически. Глаза не открывались, тело била дрожь.
– Да что с тобой, маленькая моя сестренка, не угодил?
Марина тяжело открыла глаза и смотрела на Алика ошарашено. Теперь ехали не спеша, постепенно вливаясь в автомобильный поток большого города.
– Слушай, прости меня, если что не так. Я всегда езжу быстро. И не подумал.
Девушка овладела собой, но сердце колотилось.
– Мне кажется, я была близка к тому, чтобы не успеть сказать Нью-Йорку ни здравствуй, ни прощай.
