Максиму позвонила домработница Лариса. Он не расспрашивал, сорвался. «Что вижу, то и пропускаю. И, чем внимательней, тем больше впечатлений» – какой-то бред вертелся в голове. Пока Максим летел к дому, сознание тяжелыми волнами перекатывало: «Беда… Беда…»
Какие-то люди в подъезде, распахнутая дверь в квартиру и чужие люди в ней. А в спальне. Нет, это не было страшно. Это было ужасно. Запредельное горе обрушилось на Максима и раздавило его. Елена была мертва. «И, чем внимательней, тем больше впечатлений». Реальная трагедия ее гибели выглядела настолько художественно выделанной, что горе воспринимало это как издевку. «А как же „Феникс, чудо-птица себя сжигая восстает из пепла“ – возникли в памяти любимые Еленины строки, – Пригвоздили, чтобы не сгорела и не восстала». Механически полез в карман за платком, а нащупал сложенный листок бумаги. «Что я вижу?». И, морозом по коже, пронзило: «Письмо»
Максим развернул. Это была распечатка вчерашней электронной почты.
Елена писала:
По истеченье срока давности,Раскрою я свои погрешности.Особо я отмечу странностиСвоей покорности и нежности,Тебе подвластных губ и рук.И одиночество вокруг.
Ромин заезжал вчера вечером. Елена была радостна и оживлена. Говорили о зиме, о праздниках, о любви. Максим спросил о послании.
– Это так, – отшутилась, – лучше всегда просить прощения. Это от смирения души. Я скучаю без тебя, вот и мучаю письмами.
Отмучилась.
* * *
– «Все отмени, извинись, я буду звонить» – Максим хотел выключить телефон, но на секретаршино взволнованное: «Что случилось?» выдохнул – «У меня умерла жена» и сам оторопел от выговоренных слов.
Через мгновение опять пошел прозвон. Максим ответил, механически, условно. Менеджер Немченко, участливый сотрудник, спросил, нужна ли помощь?
– Не понимаю, что ты хочешь? Я обращусь, если будет нужда.
– Но тут, Максим, есть много документов, которые ты должен подписать. Быть может, чтобы дело не стояло, нотариус поднимет доверенность на право подписи, ты делал на меня минувшим летом. Он освежит число, и я пришлю с курьером. Ты сможешь подписать. Я разберусь с завалом документов, их нужно бы оформить декабрем.
– Совсем что ль обалдел? Жену убили, а я что-то доверять? И заверять? Я подпишу приказ о твоем увольнении, чтобы не лез, такой заботливый.
– Да я хотел, как лучше, – не унимался Немченко.
– Не думал, что ты идиот, Сергеич! Теперь, спасибо, буду точно знать.
* * *
Квартира дышала смертью. Работали люди следствия. Беззвучно глотала слезы домработница Лариса.
Лариса принадлежала к тем преданным счастливицам, которые, поправ собственное «Я», вопреки назиданиям, творят себе кумиров, и живут в тени своих избранников, служа им беззаветно. Сначала она просто полюбила балет. Потом души не чаяла в Кате Максимовой. Потом боготворила Семеняку.
Но, когда Лариса увидела на выпускном концерте Академии танца Елену Гусеву, исполнявшую вариацию принцессы Флорины из «Спящей красавицы», весь восторг, все поклонение были отданы ей, окончательно и безраздельно. Елена не взошла на орбиту звезды, но спутнице не требовалась аттестация в картах небесного свода. Их отношения вписались в закон всемирного тяготения. Елена ценила любовь и верность. А для Ларисы было счастьем по возможности освобождать сказочную принцессу от прозаичного быта. Только лишь считалось, что Лариса домработница. Она была подруга и помощница. И все утро держалась, чтоб не рыдать навзрыд.
Надрывно пульсировали часы на стене. Прикрытое простыней тело Елены тоскливо отражалось в зеркале на потолке.
* * *
Но вот, наверное, главный, распорядился: «Уносите». Появились санитары. Максим пошел было за ней, но главный обратился: – «Мы можем побеседовать?»
Следователя звали Виктор Васильевич Гущин. Группу, им возглавляемую, определили на расследование. Гущин был опытным специалистом, за ним числилось много успешных раскрытий.
– Когда вы видели супругу в последний раз, Максим Петрович.
– Вчера. Заезжал, перед тем как ехать за город.
– Вы расскажите, что считаете важным, а что нужно, я спрошу, – следователь дежурно приготовился протоколировать.
– Больше недели я жил на даче, в Крекшино. Елена здесь. – Максим смотрелся полностью опустошенным. – Вчера она написала письмо по электронке, вот я и заехал – во взгляде возникла такая тоска, какой и представить себе невозможно.
– Вы переписывались? – спросил Гущин удивленно. Максим отвечал, хотя тоска в глазах теперь смотрелась мукой.
– Да нет, это так. Она натура художественная, прислала стихи.
– Что за стихи? – следователь взглянул в сторону Максима. – У вас с собой, помните?
Максим протянул листок. Гущин прочел и попросил сделать копию: «Только, когда криминалисты все обследуют». И удивился: «Она что, писательница была?».
– Нет, она была балериной. – Максим смежил веки. И вдруг вспомнил, и рассказал, что почему-то вчера Елена предложила: «Давай будем заполнять белые пятна. Ведь я хочу пьесу писать. Вот отроческие годы – мы взрослели параллельно, каждый своим путем. Расскажи мне – так, кратко, просто для информации. А, если будет интересно, то можно включить расширенный поиск. Если я соберусь». И он что-то рассказал о своей юности. Сегодня был ее черед.
– Так, Максим Петрович! Вы сколько времени вчера дома пробыли? – вернул к действительности голос Гущина.
– Приехал около восьми. В половине десятого, думал – пробки рассосались, поехал на дачу. – отвечал хозяин, и думал: «Что это? зачем?»
– Может, ее тревожило что-то, беспокоило? Кто-то угрожал? – пытался выяснить следователь.
– Нет, – Максим, вслух, вспомнил, как безмятежно прошла вчерашняя встреча. Как Елена улыбалась, как не хотелось уходить.
– Нет, она была спокойна. В квартире был порядок – завершил Ромин, глядя на разгром в спальне. Блуждающий взгляд остановился на бледно-зеленых хризантемах в золотистой высоченной стеклянной вазе, стоящих на столике в прихожей.
– Только цветов этих не было.
– Хорошо. – Гущин обернулся к сотрудникам:
– Как там, управились? Василий, сними у хозяина пальцы. – Вы простите, это необходимо, чтобы выявить чужие следы.
И обратился к домработнице.
– Елена Ниловна вчера отпустила в пять. Я не знаю, что за цветы. Пришла утром как всегда в восемь. Дверь была закрыта только на верхний замок, но так случалось иногда. Внизу – ничего странного. Я обычно прибираюсь внизу, готовлю завтрак. Потом Елена Ниловна приходила – Лариса закусила носовой платок, лицо жалостливо искривилось. – И тут я увидела осколки стекла на верхних ступенях лестницы, и приоткрытую дверь в спальню.
Две, расположенные на разных этажах, квартиры, Ромины объединили. На втором были спальня и кабинет.
– И что же вы сделали?
– Я тихонько окликнула, потом попробовала громче и начала подниматься. Все боялась – странно, страшно. А когда заглянула – и Лариса съежилась, плечи запрыгали. – Вы видели, я не трогала ничего. Во время Ларисиного рассказа Гущин подошел к букету. Хризантемы холодно красовались на высоких ногах. Их было восемь.
* * *
Спальня поутру была местом преступления, не вызывающим вопросов ни по характеру произошедшего, ни об орудии убийства. Повсюду валялись осколки стеклянных ваз, статуэток. Хозяйка, обнаженная, раскинулась на широченной кровати. Волосы растрепаны, голова запрокинута. Грудь ее, как осиновым колом у вампира, была проткнута тяжеленной, цельного стекла скульптурой, как бы обелиском. Он так и оставался в ране (так как воткнулся в пружины матраса), до того, как был бережно извлечен криминалистами для считывания следов.
– Так, а что это за стеклянные предметы, такое количество?
– Елена Ниловна любила собирать, – проплакала Лариса.
Максим Ромин, чуть слышно, рассказал:
– Это Муранское стекло. Есть островок рядом с Венецией, больше тысячи лет истории. Лена говорила, что когда Муранское стекло преломляет свет, то открывается новый мир. Она любила в этот мир окунаться, гостить там.
– Выходит – коллекция. И как собиралась? – Гущин боролся за истребление ненужных вопросов. Но, все же. Муранским стеклом была до смерти проткнута жертва.
– Дарили. Она покупала в Москве. Мы ездили в Венецию. А потом, она старалась каждый год, хоть на неделю, выбраться в Италию. С Татьяной ездила, подругой.
– Что ценного пропало в доме?
Только прозвучавший, этот вопрос стал главным. Максим ухватился за мысль. Решив – «что?», когда определят пропажу, станет ясно – зачем? и может быть – кто?
Ларисе разрешили осмотреть гардеробную, Максим прошел в кабинет. Встретились в спальне, без новостей: не было попытки взлома сейфа, нетронутым осталось его содержимое; дизайнерские туалеты, шубы драгоценных мехов в целостности и сохранности.
– Я не вижу ее побрякушек, драгоценностей. Что она носила постоянно – Максим взглянул на Ларису.
