Командарм нервно ходил по просторному «кубрику» оперативного отдела, требуя связать его то с одним штабом, то с другим. И тут прервалась связь с первым сектором. Это случилось сразу после того, как он получил сообщение, что комендант сектора полковник Новиков находится на переднем крае, лично руководит обороной высоты 440,8. Высота эта была в непосредственной близости от Балаклавы, она господствовала над местностью, с нее просматривались и подходы к Балаклаве, и деревня Камары — основная в оборонительном узле этого района, и все Ялтинское шоссе. Новиков был прав, лично руководя боем за этот важнейший пункт, и Петрову хотелось сейчас же мчаться туда, в первый сектор. Но он сдерживал себя: пока не прояснилось направление главного удара противника, следовало оставаться в штабе. Но и просто ждать не было сил. Требовалось кого-то послать в первый сектор, энергичного и сообразительного, кому можно было полностью доверять, на чью активность, в случае крайней необходимости, можно было рассчитывать. Таким человеком был начальник штаба Крылов. Но не мог командарм в такой момент отпустить Крылова из штаба. И тут он вспомнил о Ковтуне. Всего лишь майор, да к тому же без должности — так, порученец, посыльный при штабе армии. Но уже успевший показать себя.
— Майора Ковтуна ко мне! — приказал он. И ушел в свою «каютку», упер локти в карту, расстеленную на столе, стал разглядывать знакомую до последнего крючочка паутину линий и знаков.
— Разрешите? — Ковтун вошел раскрасневшийся, запыхавшийся. За ним следом втиснулся в каморку начальник штаба.
— Предстоит новая задача, — едва кивнув на приветствие, сразу начал Петров и указал на карту, исчерченную красными и синими линиями, стрелами, овалами.
Ковтун всматривался в карту, не поднимая головы, а командарм быстро и резко говорил ему о том, что немцы усилили нажим в районе Балаклавы, что кавалерийская дивизия с трудом сдерживает противника на Байдарском направлении, что оборона сектора еще не оформилась и Балаклаву прикрывают лишь разрозненные мелкие отряды, что положение там в настоящий момент неясное и что ему, Ковтуну, следует немедленно выехать туда, уточнить передний край, выяснить, что сделано, чтобы не дать противнику овладеть Балаклавой.
— Детально ознакомьтесь с положением на месте и информируйте меня или Крылова. А если нужно будет принять какие-нибудь срочные меры, принимайте их, сообразуясь с обстановкой, действуйте от имени штаба армии.
Ковтун вопросительно посмотрел прямо в глаза командарму, и тот без слов понял его вопрос: такое поручение было похоже на подмену командования сектора. Но не стал ничего разъяснять — не до церемоний было в этот момент.
— Идите, начальник штаба ознакомит вас с обстановкой.
Долго еще Крылов рассказывал Ковтуну о том, что было известно о положении в первом секторе, стараясь втолковать ему свои мысли и свои планы, чтобы уж если придется действовать от имени штарма, так не путаться в решениях. Наконец, пообещав, если возникнет необходимость, подбросить подкрепления и еще раз напомнив, что надо принять самые решительные меры, но ни в коем случае не допустить потери Балаклавы, он заторопил порученца в дорогу.
Ковтун помчался в Балаклаву на первом же подвернувшемся грузовике. Вдоль дороги тянулась изуродованная бомбами трамвайная линия. Странно выглядел стоявший посреди поля красный трамвай, издырявленный осколками. Едва миновали деревню Кадыковку, как вслед за грузовиком, догоняя его, запрыгали разрывы мин. Затрещали доски заднего борта, но грузовик уже проскочил открытое место и помчался вниз, к Балаклаве.
В штабе батальона Балаклавской школы морпогранохраны, который он сразу нашел по суете возле одного из домов, стоял гвалт: бегали бойцы, таскали какие-то ящики, грузили на автомашины.
— Что здесь происходит? — спросил Ковтун у первого же подвернувшегося под руку лейтенанта.
— Готовимся к эвакуации, — быстро сказал тот и затоптался на месте, заоглядывался, торопясь поскорей отделаться от любопытного майора, бежать по своим делам.
— Где командиры?
— Вон там, — махнул он рукой куда-то в угол и помчался по коридору к входу.
В кабинете, который нашел Ковтун в конце коридора, было полно бойцов и командиров. Но никто из них, сколько Ковтун ни расспрашивал, ничего не знал о положении на передовой.
— Там командир батальона, — сказали ему. — Никаких тревожных сведений от него не поступало.
— Отставить эвакуацию! — сказал Ковтун.
— На этот счет у нас есть указания от своего наркомата, — возразили ему.
— Отставить эвакуацию! — резко повторил он.
Этот батальон Балаклавской школы морпогранохраны вместе с батальоном обслуживания ВВС и другими подразделениями составляли еще окончательно не сформированный полк — единственный на этом участке фронта. И если здесь эвакуационные настроения, то почему им не быть в других батальонах? А при таких настроениях люди думают не о том, как отстоять позиции, а как уцелеть, и, значит, они будут отходить, забыв, что отходить некуда.
Хотелось тут же, немедля доложить обо всем в штарм, но памятуя наказ командарма все увидеть своими глазами, Ковтун, взяв связного, помчался на своем грузовике к переднему краю. Оставив грузовик в лощине, они со связным полезли по склону высоты, каменистому, поросшему жесткими кустами. С высоты открылось все поле боя. Видно было, как немцы пробирались вдоль берега к Генуэзской башне, стоявшей над обрывом у самого выхода из Балаклавской бухты. Левее шел бой: какие-то подразделения отбивали атаку немцев. С предпоследнего перед Балаклавой гребня били немецкие минометы, и бой шел уже в лощине: похоже было, что немцы пытаются всеми силами развить успех и выйти на последние перед Балаклавой высоты.
Командир батальона, которого Ковтун нашел на КП, подтвердил, что положение обстоит именно так, что исправить его могут только резервы, поскольку у него есть указание приготовиться к эвакуации. Связь работала и Ковтун прямо с КП позвонил в штаб армии, доложил командарму обстановку.
— Мобилизуйте абсолютно все, — жестко приказал Петров. — Используйте каждого бойца. Организуйте контратаку. По-одесски. Этому не мне вас учить. Балаклаву надо удержать во что бы то ни стало, любой ценой. И наведайтесь во второй сектор, особенно проверьте, надежен ли стык. Имейте свое мнение о том, где действительно нельзя обойтись наличными силами, куда нужно направить армейские резервы.
И все, и ни слова об эвакуационных настроениях в батальоне.
— Поняли? — спросил Ковтун командира батальона, пересказав приказ командарма. — Поняли, какая эвакуация ждет вас, если сегодня же не будет восстановлено положение?
Командир батальона стоял перед ним бледный, испуганный. Как видно, он только сейчас понял всю серьезность обстановки.
И человека будто подменили. То он с каким-то тупым спокойствием смотрел, как продвигаются немцы, а то вдруг стал энергичным и распорядительным. Вскоре были собраны все, занятые подготовкой к эвакуации. К месту сосредоточения для контратаки ушли и те люди, что находились на командном пункте. С вершины последней перед Балаклавой высоты Ковтун видел, как рассыпавшимися цепочками роты ринулись вперед по лощине. Контратака, по мнению Ковтуна, была довольно вялой, но немцы, как видно, и этого не ожидали, были застигнуты врасплох и побежали. До утерянного своего переднего края контратакующие не дошли, их остановил плотный минометный и пулеметный огонь.
Темнело. Это давало надежду, что немцы, обычно не воевавшие по ночам, больше в атаку не пойдут и бойцам удастся окопаться в лощине, закрепиться. Слева, от деревни Камары, доносились звуки боя, и Ковтун помчался туда, чтобы уточнить начертание переднего края на конец этого дня, доложить в штарм абсолютно точные сведения.
Ночью в Балаклаву приехал командарм. Комендант I сектора полковник Новиков и майор Ковтун встретили его возле того самого дома, где еще днем была эвакуационная суета. И хоть один грузовик все еще продолжал стоять у стены дома, доверху нагруженный ящиками, все же теперь тут во всем чувствовался порядок: без хлопанья дверьми беззвучно скользили связные и командиры, как и полагается, стояли часовые, — штаб жил и ночью.
Едва командарм вышел из машины, как всплеснулось пламя невдалеке и знакомый толчок взрывной волны ударил в забитые фанерой окна. Затем, через несколько секунд, грохнуло второй раз, и сразу же вразнобой еще несколько сухих трескучих разрывов мин. Это был обычный огневой налет по площадям, какие немцы нередко устраивали по ночам. В другое время Ковтун не обратил бы на него внимания, но сейчас, когда рядом был командующий, он испугался.
— Товарищ генерал, опасно тут.
— Я вижу, — ответил командарм с удивлением в голосе.
— Уехать бы надо.
