что ты только что сделал? Да тебе прямая дорога под трибунал и на каторгу. Я лично прослежу, — опять начал заводиться Гриша, пусть даже не с таким запалом, — чтобы лично полк конвоировал тебя пешком до Камчатки в шестипудовых кандалах.
— Только сперва я с удовольствием послушаю твои оправдания перед высшим командованием по поводу двух покалеченных подопечных.
— Молчать! Дашков, ты меня вывел из себя окончательно. Запомни: не видать тебе ни полётов, ни спокойной жизни в столице. Все вы такие, и ваш род всегда был таким, как ты.
— Да кто ты вообще такой, собака? — снова вспылил Ваня и хотел снова броситься на него, но Стёпа с Ваней Орловым удержали его.
Гладерика почувствовала, как к горлу подступает тяжёлый ком. Она была напугана и растеряна. Как она ни старалась сдерживаться, всё же через мгновенье с её щеки упала слезинка.
— Ещё раз вам всем повторяю: со мной шутки плохи, — говорил Гриша. — Я бы вас всех уже прямо сейчас отдал под трибунал. Тебя, Дашков, особенно. Почему я вынужден поучать вас как маленьких детей? Сколько, по-вашему, стоит аэроплан Друцкого, а? Ну, вы же не ответите… Вам всё поднесли на блюдечке — и вот чем вы отплатили.
Сквозь его сетования донеслись всхлипывания Гладерики. Девушка плакала, закрыв лицо руками. Плакала, но ничего не говорила.
— Дельштейн-Орлова, — обратился он к ней, — почему не слушаешь?
Но вместо ответа она расплакалась ещё больше.
— Говори больше, шут, — сказал презрительно Ваня. — Довёл девушку до слёз. Ты доволен?
— Гладерика… — уже намного мягче и с явным испугом в голосе сказал Гриша. — Прошу, отставить плакать.
Ваня Орлов подошёл к ней.
— Не плачь, сестричка, прошу тебя, — сказал он ласково, погладив её по голове. — Помнишь случай, как я чуть не сжёг весь дом, а нас потом отчитывала madame Бонне? Помнишь, с каким багровым от ярости лицом она смотрела на нас? Натуральный монстр! Чем Гриша сейчас похож на эту гидру тогда?
Гладерика вдруг ощутила некое едва ощутимое тепло, исходившее от дрожащей от страха руки своего двоюродного брата. Практически незаметное, оно всё-таки передалось ей.
— Случай и впрямь был страшный… — тихо произнесла она.
— Вот! То, что происходит сейчас, не намного страшнее. Ну же, Гладерика, выше носик, — сказал он и чуть нажал на её нос.
Сквозь слёзы Гладерика улыбнулась.
— Судари, — сквозь всхлипывания наконец произнесла девушка, немного придя в себя, — разве можно так? Гриша, мы очень виноваты перед тобой, перед Романом Ивановичем, перед Александром Фёдоровичем. Если ты исключишь нас из эскадрильи и представишь перед трибуналом, я покорно повинуюсь, ибо не знаю, как ещё искупить эту вину.
— Да, мы виноваты перед всем нашим командованием и перед Богом за такую провинность, — склонив голову, молвил Ваня Орлов. — Мы недостойны больше находиться в рядах эскадрильи. Признаю это.
Тем временем, Гриша окончательно успокоился.
— О вашем деянии будет доложено Роману Ивановичу. Это даже не обсуждается. Сейчас все, кто был в это время на аэродроме, будут вызваны на допрос в штабную палатку. Также моим приказом Дельштейн-Орлова, Дашков, Орлов, Кирсанов и Одинцов бессрочно заключены под стражу до особого распоряжения. Сейчас я бы хотел проведать пострадавших. Едва они излечатся, их так же ожидает заключение под стражу и суд. Всем всё ясно?
— Так точно.
— Для всех остальных — отбой!
Люди тут же разошлись по своим палаткам, а те, кто был в тот злополучный миг на лётном поле, остались стоять на холоде у штабной палатки. Ветер гулял по вновь стихшему аэродрому, на который только что свалилась тяжёлая и горькая ноша…
Глава 10. Совет
Утро конца июля в столице было на удивление тёплым и безоблачным. Весело и безмятежно кричали чайки, из порта слышались гудки пароходов, а городские улицы шумели обыденностью: то промчавшимся конным экипажем, то перекрикиванием барышень на рынке, то редким шумом автомобилей. Беззаботные люди наверняка бы потратили этот день на приятную прогулку по городу. К ним, однако, никоим образом не мог принадлежать Роман Иванович. Едва приехав, он надел парадную офицерскую форму и направился в здание двенадцати коллегий, где сегодня должно было пройти совещание по теме эскадрильи «Золотые крылья». Стоя в приёмной, он то и дело нервно вытирал пот со лба. Мимо него проходили высокопоставленные офицеры и чиновники, интересовались здоровьем и ходом дел, но на это он мало обращал внимание. Наконец, спустя полчаса томительного ожидания, секретарь позвал его в кабинет.
Открыв дверь, Роман Иванович увидел длинный стол, за которым, разложив бумаги, карандаши и перьевые ручки, сидели семь человек. Все как на подбор носили пышные усы, на их груди виднелись многочисленные ордена, а на плечах золотились эполеты. Роман Иванович склонил голову.
— Здравия желаю, досточтимые господа, — твёрдо и уверенно поздоровался он.
— Здравия желаю, ваше высокоблагородие, — поприветствовал его по чину председатель совещания, сидевший на торце стола за большим триколором. В нём Роман Иванович сразу узнал Сергея Юльевича Витте.
— Прошу, садитесь, — указал Сергей Юльевич на свободное место напротив него. — Полагаю, теперь все в сборе, и мы можем начинать наше совещание. Начать его я бы пожелал с выслушивания доклада Романа Ивановича о нынешнем состоянии дел в эскадрилье. Однако вчера появились обстоятельства, которые я бы назвал не терпящими отлагательств. Я считаю, что в связи с данным событием мы имеем право выйти за рамки регламента нашего совещания. Докладываю: в ночь на сегодня вследствие пневмонии скончался контр-адмирал, основатель, меценат эскадрильи «Золотые крылья», а также наш добрый друг Александр Фёдорович Можайский.
Все присутствующие разом поникли. У Романа Ивановича перехватило дыхание.
— Это невосполнимая утрата для нас. Наша Родина потеряла блестящего морского офицера, доброго человека и мечтателя, что приоткрыл нам тайну небесной выси. Перечислять все заслуги, что он сделал за все годы своей долгой жизни — бессмысленно. Уважаемые господа, я предлагаю почтить память Александра Фёдоровича минутой молчания.
Все поднялись со своих мест и, опустив голову, вслушались в тиканье часов, которые принялись отсчитывать отведённое время. «Упокой, Господи, душу раба Твоего Александра, — стал молиться про себя Роман Иванович. — И прости ему все согрешения его вольные и невольные, и даруй ему Царство Небесное. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь».
Несмотря на то, что все остальные стояли неподвижно и не смели пошевелиться, он перекрестился. Это воздействовало на остальных, и уважаемые господа так же прочитали заупокойную молитву и перекрестились. На несколько десятков секунд воцарилась мёртвая тишина…
По истечении минуты Сергей Юльевич продолжил:
— Молебен пройдёт на днях в храме Воскресения Христова на Васильевском острове. Всех,
