Обрыв там красивый. И на дом новый осталось бы.
– Дом ещё не разворовали?
– Тётка присматривает, она в другом конце деревни живёт.
Стах подождал, пока Чупа затянется, вынул из его рта сигарету, затянулся сам.
– Рану держи, не отпускай.
– Мужская программа минимум? – шёпотом спросил Чупа. Слова давались ему всё труднее: – Посадить дерево, построить дом, вырастить сына?
– Типа того. – Стах, снова поднёс ему сигарету. – Только зачем мелочиться – сажать, так парк, строить так церковь, растить сына, так будущего президента.
– С парком и церковью ты в пролёте, а с сыном… – Чупа медленно выпускал дым, в глазах у него мутилось то ли от слабости, то ли от того, что отвык от курения. – Иди к ней… Не набегался ещё?
Не отвечая, Стах курил, через раз давая затянуться Чупе. Солнце зашло, и на фоне бордового неба, глубоко провисающие высоковольтные провода казались Стаху уже не вантами моста, а ехидными смайликами издевательской эсэмэски, посланной ему на прощанье ушлёпками.
Знают, что ему не найти их, а это обиднее, чем потеря денег. Лет пятнадцать назад, когда почти весь горотдел ходил под Тимуром, менты сами приволокли бы ему сосунков. Теперь – руки коротки.
– Как думаешь, Чупа, не достать их?
– Нет. Завтра-послезавтра будут загорать где-нибудь на островах.
Стах услышал звук мотора уже в сумерках. Осторожно выглянул, чтобы убедиться, что это Дэн. Встал, подавая рукой сигнал. Заглушив двигатель, Дэн торопливо спустился с дамбы, присел перед Чупой, отнял скомканную футболку от раны, досадливо скривился, но тут же взял себя в руки:
– Видали мы и похуже. – Осторожно похлопал Чупу по ноге. – Доктора уже нашли, везут к Стаху на хату.
Стах зубами разорвал упаковку принесённого Дэном бинта, отплюнул кусок бумаги.
– Главное через кордоны проехать.
– Они шерстят только выезжающих. Мою машину всю перетрясли, а встречных не смотрят. – Дэн протянул руку за бинтом. – Дай. Мне сподручнее. Смотрю, тебя тоже зацепило.
– Есть немного. – Стах, морщась, полез за спину за пистолетом. – Ствол жалко. Придётся скинуть.
– Сунь под корягу, вернёшься в лучшие времена.
Наложив повязку, помогли Чупе надеть привезённую Дэном куртку, усадили на заднее сидение. Дэн наспех забинтовал Стаху руку, принёс ему из машины рубашку и куртку.
До города ехали молча. Стаху пяти минут хватило, чтобы скупо обрисовать Дэну картину, остальное время он курил, дымя в боковое окно.
С высоты холма ночной город казался яркой мозаичной картинкой, которая при подъезде стала рассыпаться на пятна уличных фонарей, на ослеплённые прожекторами билборды, на цветные витрины магазинов, связанные между собой темнотой проходных дворов и проулков как раствором, на который крепят мозаичные камешки.
Настроенная на «Радио Шансон» волна негромко, в два голоса нашёптывала прямо в душу о том, что «мы как два крыла свободной птицы», и о том, что «покуда вместе мы, нам не разбиться», и ещё о чём-то, что шло мимо сознания, сразу превращаясь в беспредельную, необъяснимую тоску.
Автомобиль тащился от светофора к светофору. Стах сидел, не поднимая взгляд, не сопротивляясь тоске и видя в желтоватом уличном свете лишь ноги идущих по тротуарам людей.
Дураку ясно: нет возврата в старую жизнь – начни новую. Лариса, старый домик у реки! Тишина и спокойствие. Что ещё надо? Нет – гнался за миражами, сначала надеясь вернуть прошлое, потом, боясь отпустить его жалкие остатки.
Он вспомнил упругий тёплый живот Ларисы, досадливо прикрыл глаза.
Столько лет протоптаться на пороге!
Когда добрались до дома, врач уже ждал в припаркованном у подъезда внедорожнике. В девяностые много пуль из братвы повытаскивал. Больше десяти лет Стах не видел его. Едва узнал.
Пока доктор суетился над Чупой, Стах ждал своей очереди в кресле. Перед закрытыми глазами мелькали ноги прохожих на тротуаре: кроссовки, каблуки-шпильки, разбитые туфли, а когда забылся – замелькали солдатские сапоги.
Во время длительного марш-броска часами видишь эту картину: десятки растоптанных сапог тяжело поднимаются от земли, приоткрывая взгляду каблук, и снова падают, взбивая пыль.
Потом привиделся Миха. В Афгане был роднее брата, пока не нашла его душманская пуля. Из Афгана выходили уже без него. На границе кто-то символически расстелил на грунтовой дороге серую застиранную простынь. И снова замелькали сапоги. Кто-то аккуратно, как об коврик под дверью, вытирал в простынь подошвы, кто-то яростно шаркал ногами, закручивая её каблуком. Так и осталась та скомканная и втоптанная в грязь простынь на границе.
Тогда казалось, вошли чистыми, оставив грязь у порога.
Стах испуганно встрепенулся от прикосновения, порывисто кинул руку за пистолетом, но нащупал за спиной лишь выбившуюся из джинсов рубашку.
– Тихо-тихо, – успокоил доктор. – Давайте глянем, что у вас.
Обработав рану и сделав пару уколов, наказал:
– Постельный режим. Желательно, чтобы вы лежали здесь вместе. У меня нет времени из конца в конец ездить, а перевязку в первое время делать надо ежедневно.
Кивая в знак согласия, Стах расплатился, проводил до двери.
– Чупа, ты как? – спросил, вернувшись в комнату.
– Терпимо, – негромко, но уже бодрее отозвался тот. – После укола полегчало.
Стах наскоро собрал самое необходимое в дорожную сумку, сунул Чупе под подушку пачку «зелёных».
– На лечение. Я исчезну на время. Перекантуйся у меня, пока не заживёт. Ключи в дверях, остальное знаешь. Дэн отвезёт меня и будет всё врмя с тобой.
Стах напоследок оглядел квартиру: на итальянской мебели по пыли можно пальцем рисовать, в хрустальной вазе – старый разбитый мобильник, квитанции на оплату коммунальных услуг, аннулированная кредитка. В соседней комнате и вовсе – боксёрская груша вместо люстры, зимние автошины в углу. Лариса здесь никогда не была, оттого и казалась эта «трёшка» символом свободы.
Стах отцепил от брелока ключи, сжал их в кулаке.
Всё! Сыт по самые не могу!.. Продать к чертям собачьим и этот «символ», и квартиру Ларисы продать. Построить уютный дом на месте старого бабушкиного, и катись на все четыре стороны тупая городская суета!
Кинул ключи на журнальный столик, пристроенный у дивана, чтобы Чупе не приходилось тянуться за телефоном и лекарствами.
– Захлопну дверь снаружи. – Он на прощание поднял руку и вышел вслед за Дэном из квартиры.
Ночной город дремал вполглаза: звенел дверной колокольчик магазина нон-стоп, курила у бара подвыпившая компания, горели шашечки такси. Туннель автомобильного света выхватывал из темноты влюблённую парочку, кое-где светились окна жилых домов, на автовокзале возле транзитного автобуса разминали спины сонные пассажиры.
Было около трёх ночи, когда Дэн подвёз Стаха к дому Ларисы. Поднимаясь в лифте, Стах почувствовал себя неважно, – видимо обезболивающее было короткого действия. Ларису не стал будить, – тихо щёлкнул ключом, ощупью нашёл выключатель и замер как вкопанный, – прямо у него под ногами, стояли мужские туфли. Чуть поменьше размером, чем у него.
Он смотрел на них как оглушённый, потом в спальне кто-то заворочался, зажёгся свет, и Стаха захлестнуло изнутри – до безумства, до тумана в глазах. Роняя с плеча сумку, он бросился вперёд, ладонью ударил
