Гена хмуро кивнул.
Теперь-то уж точно сменю всех, окончательно решил Николай Петрович. Сплюснутое об стекло широкое лицо Валентина Кудимова, бывшего чемпиона, ныне покойника, все еще стояло перед ним.
Это Коляка, суетливый мудак, вызвал такие видения. Это Коляка, мудак поганый, накаркал. Какой-нибудь пьяный дурак притиснулся к стеклу, а я, конечно, увидел Кудимова. Нервы сдают. Отдохнуть надо. Вернусь, сдам начальству «мерседес» и улечу. Отдохнуть. Хорошенько отдохнуть. От души. И подальше куда-нибудь, где не наткнешься на знакомые рожи. Может, в Анталию. Или на Кипр. Или в Таиланд, пошляться по борделям. Куда угодно, только подальше от осточертевших поганых рож. Может, вообще умотаю куда-нибудь на Мальдивы или Багамы, чтобы никого вокруг не видеть, кроме дикарей и баб…
За «Икарусом», закрепленным у борта, что-то звякнуло.
– Там!..
– Что там, Николай Петрович? – удивился Гена.
– Вот я и хочу знать, что там? – прошипел Николай Петрович. – Не слышал разве?
– Ну?…
– Не нукай! – Николай Петрович в бешенстве дернул Гену за рукав. – Прячется там кто-то за «Икарусом». Как пить дать, прячется! Может, заглядывает в наш «мерседес».
– Да ну! – пренебрежительно отозвался Гена. – Если и заглядывает, то ничего не увидит? Стекла-то тонированные… И занавески…
– Заткнись! Всем головы поотрываю!
– Николай Петрович…
– Тише… Вот, слышал?… Он это!..
– Кто он, Николай Петрович?
– Бык!
– Бык? – тупо повторил Гена.
– Бык! Бык! – до Николая Петровича кое-что дошло. – Помнишь, в баре? Мужик, который опозорил тебя… Я все еще смотрел, что-то знакомое… Весь такой здоровый, в маске…
Как ни странно, Николаю Петровичу вдруг стало легче.
Он не верил в привидения и в призраки. Больше того, он хорошо знал, как следует бороться с привидениями и с призраками. А еще лучше он знал, как надо бороться с живыми людьми. Борьба с живыми людьми – это и было всю жизнь его основной профессией.
Вспомнил слова Коляки.
«Под самый вечер… Ну, в день отъезда… Игорек забежал, фонарь под глазом…»
Как могло случиться, что Игорек вырвался из преисподней Виктора Сергеевича? Как мог вырваться на волю бык? Их обоих должны были закатать в печь, а они, видите ли, каким-то чудесным образом выскочили.
Могли выскочить?
Да нет. В том-то и дело. Не могли…
Тогда почему – Игорек?
Почему – бык?…
Ну, предположим на минуту, что вырвались бык и Игорек. Принципиально не могли вырваться из рук Виктора Сергеевича, но вырвались. Предположим, чудо им помогло. Ладно, пусть чудо… Даже в таком варианте возникает вполне резонный вопрос: а как бык мог оказаться на пароме? Для этого нужны, как минимум, загранпаспорт, виза, валюта. Вырвавшийся из крематория человек вряд ли может добыть все это за несколько часов. За те несколько часов, которые оставались до отхода парома… Может, за спиной Кудимова кто-то стоит?… Не верится… Но как он все-таки попал на паром?… А главное, как вырвался из крематория? Не мог он купить Виктора Сергеевича. Нет у Кудимова ничего такого, на что бы мог клюнуть Виктор Сергеевич. И добраться до Виктора Сергеевича Кудимов не мог. Ну, никак не мог! Руки связаны, ноги связаны… А у Игорька еще и пасть была заткнута…
Нет, ничего не понимаю… Не могу понять…Документы и визу за пару часов до отхода парома добыть ни за какие деньги нельзя.
– Николай Петрович… – позвал Гена.
– Слышу, слышу… – негромко отозвался Николай Петрович. – Застоялись вы все у меня. И ты, Гена, застоялся. Какому-то пидору позволил уложить твою руку на стойку. Значит, пора тебе размяться…
Николай Петрович наклонился и поманил Гену пальцем:
– Видишь?… Вон ноги проглядывают под автобусом?… Большой размер, правда?… Вот пойди и выясни, чьи это ноги? Почему там человек прячется? Пойди и приведи этого смельчака сюда. Что он делал возле нашего «мерседеса»? Выдерни его оттуда. Будет упираться, выдерни с мясом. Выдерни и покажи мне. А потом за борт скотину. А с Димой попозже я разберусь сам.
Гена выхватил из кармана нож.
Щелкнула пружина, выбрасывая лезвие.
– Правильно, – кивнул Николай Петрович. – Пусть знает, козел, как обижать Гену. И не страшись. Будет упираться, бей. Я же чувствую, всей шкурой чувствую, заглядывал он в «мерседес». Сделай его, Гена. Если даже тебя возьмут, я тебя уже через неделю вытащу из любой дыры. Ты мое слово знаешь. Ты у меня не только не пойдешь под суд, ты у меня еще орден схлопочешь, Гена.
И, выругавшись, тяжело вышел, лязгнув на прощанье тяжелой металлической судовой дверью.
В баре сейчас Малинин.
В баре сейчас женщины и мужчины. В баре сейчас гвалт и веселье. Прощальная ночь, как иначе? Естественно, никому нет никакого дела до того, что творится на грузовой палубе.
Влип!
Вот теперь точно влип!
Валентин усмехнулся.
На самом деле, я давно влип. Влип сразу, как только получил телеграмму. Может, даже раньше, когда увиделся с Серегой. А дальше само пошло. Мне всегда хитрости не хватало, всегда старался брать силой. Джон Куделькин меня честно предупреждал: не связывайся с Николаем Петровичем. С кем угодно, только не с ним. Рви из Питера, не задерживайся ни на час. И Татьяна сказала: уезжай. И предупреждала Анечка.
Дуры!
Он сжал кулаки.
Он услышал, как лязгнула тяжелая бронированная дверь.
Значит, Николай Петрович ушел.
Но Гена-то остался!
Не выглядывая из-за автобуса, держась в тени, Валентин чувствовал: этот самый Гена, он где-то совсем рядом, он бесшумно крадется к автобусу. А это уже не борьба на глазах веселящейся подпившей толпы. Тут не спрячешься под нелепую маску и под халат с драконами.
Ну, давай, давай, шепнул он про себя, внимательно прислушиваясь. Ну, давай, давай, гнида. И искал для ноги надежную опору, старался утвердиться, готовился к броску. Понимал: этот бросок должен быть единственным.
Бросок и оказался единственным.
Из неудобного положения Валентин мощным ударом ноги отбросил к металлическому борту кинувшегося на него из-за автобуса Гену.
Ударившись головой о борт, Гена затих.
– Отдохни, гнида.
Валентин вышел на открытое место, подобрал нож, сложил его и медленно сунул в карман.
– Во, козел!.. – со странным опозданием, странно растягивая слова, выдавил очнувшийся Дима. Из салона «семерки» он видел все, что только что произошло на грузовой палубе.
– Во, козел!.. – повторил он чуть ли не с восхищением.
Обернувшись, Валентин тоже многообещающе улыбнулся Диме.
Дима понял.
Не спуская с Валентина глаз, мутных, но при этом странно поблескивающих, мало что замечающих, на первый взгляд, но, кажется, но все видящих, Дима, как во сне, нажал стартер и мотор «семерки» ожил.
– Куда подбросить, козел?…
Дима явно обращался к Валентину.
В глазах Димы плавало мутное облачко непонимания, но обращался он к Валентину.
– Куда подбросить, козел?…
– Я уже приехал, – усмехнулся Валентин.
– А Гена?… Как там Гена?…
– Гена тоже приехал, – усмехаясь, объяснил Валентин. – Вот приехал и отдыхает.
– А ты?… – Дима запнулся. Он запутался в каких-то обуревающих его мыслях. И, наверное, не только в мыслях, потому что непонятно спросил: – А ты?… Эй!.. Тебя там сколько?…
– Меня здесь много, мужик.
– Много?… – не понял Дима.
И опять замедленно, как во сне, предложил:
– Тогда давай поиграем, а?… Я знаю одну игру… Ты бежишь, а я догоняю, а?… Тебя там много, говоришь?… Да ладно… Давай я всех догонять буду…
Валентин укоризненно покачал головой.
Искалечит, прикинул он про себя. До «семерки» десяток метров. Не рядом. Не допрыгнешь. А для «семерки» на полном газу какой-то десяток метров – не пространство, не расстояние.
– Ты только не дергайся… – все так же замедленно, но достаточно ясно предупредил Дима. – Начнешь прыгать в стороны, пальну… Я не люблю, когда прыгают в стороны…
И показал:
– Видишь пушку?…
– Вижу.
– Тогда слушай…
Не выпуская из левой руки пистолет, правую руку положив на руль, Дима замедленно, чуть спотыкаясь в речи, объяснил:
– Начнешь прыгать не по правилам, наделаю в тебе дырок… Начнешь хитрить, лапшу вешать на уши, искалечу…
И спросил, ничего, кажется, не понимая:
– Чего там Гена валяется?… Чего он не встает?…
Валентин ответил уклончиво:
– Отдыхает.
– Ну, не знаю… – медленно протянул водитель. – Пусть отдыхает… Ты тогда не шуми сильно…
И опять спросил:
– Поиграем?…
Выигрывая время, Валентин неопределенно пожал плечами.
Опасный придурок… Наверное, нанюхался или накурился… Да нет, нанюхался, конечно… А до машины отсюда не допрыгнешь, собьет… Или пристрелит… На таком расстоянии даже придурок не промахнется… Только клочья полетят от моей куртки…
Валентин хмыкнул: не от моей куртки… Куртка не моя… Куртка принадлежит, точнее, принадлежала юному Сереге из Липецка… Правда, не нужна теперь куртка Сереге из Липецка…
