середины его груди. Пугающий инструмент был в непрерывном движении, словно метроном. Пока медсестра закрепляла мешок с раствором на стойке для капельницы, молодой врач, явно охваченный паникой, тщетно пытался ввести канюлю в вену на предплечье пациента. Это было трудно, потому что тот трясся от страха, а врач – от беспокойства. Эта сцена не вселила в меня уверенность.
Области моих лобных долей, отвечающие за исполнительные функции, взяли верх. В первую очередь я спросил:
– Вы уже измерили артериальное давление?
– Да, оно 100/70, но пульс 118, – ответила медсестра.
– Тогда просто расслабьтесь, – спокойно сказал я. – Пока ничего не делайте. Позвоните в пятую операционную? У меня там должна быть операция.
После многозначительной паузы я добавил: «Пожалуйста!» В конце концов, это был Оксфорд.
Я повернулся к пациенту и строго сказал ему лежать спокойно, закрыть глаза и подумать о чем-то приятном. Тем временем я самостоятельно установил канюлю. Пациент был худощавого телосложения, и по выступающим на шее венам я понял, что его перикард был заполнен кровью. Это была стандартная картина ножевого ранения сердца для тех пациентов, которым повезло доехать до больниц живыми. Если бы нож извлекли, он бы быстро умер. Лезвие затыкало дыру.
Медсестра вернулась и сказала, что пятая операционная ждет на линии. Я попросил отложить первую плановую операцию, потому что должен был сначала прооперировать молодого человека с ножом в сердце. Также я попросил не отвозить бедного пациента, которому требовалась замена клапана, обратно в палату, потому что работа с пациентом с ножевым ранением не должна была занять много времени. Коллеги явно решили, что новый хирург спятил, но операция действительно была короткой. Я распилил грудину, не задевая нож, осторожно развел половинки и увидел раздутый синий мешок, окружающий сердце. Вскрыв его хирургическими ножницами, я высосал кровь, а затем извлек нож под прямым углом. После этого я прижал палец к ране и осторожно ее зашил. Пациенту не требовалось переливание водного раствора или крови. Не забывайте, что в первую очередь нужно устранить дыру в ведре, а уже потом решить, наполнять его жидкостью или нет. Пациента даже не пришлось помещать в отделение интенсивной терапии. Он очень быстро проснулся и уже вечером спокойно ужинал у себя в палате.
Это было хорошим началом моей карьеры консультанта, и вскоре я узнал, что обо мне говорят: «Черт возьми, да он классный хирург!» Может быть, и классный, но зашить рану в правом желудочке на самом-то деле было легко. Три аккуратных шва нейлоновой нитью сделали свое дело. В конце концов, почему я должен был волноваться? Не я же лежал на операционном столе. Вот психопат!
Наш пациент, тот напуганный молодой человек, изучал африканистику и востоковедение в Брасенос-колледже, который, кстати, любезно предложил мне питаться в своей столовой. Он испытывал сильную тревогу, особенно в период сессии, и в какой-то момент напряжение стало невыносимым. После бессонной ночи студент взял нож, купленный во время поездки в Занзибар, и вонзил его прямо в свое сердце. Нож проткнул грудную стенку, но, кроме жгучей боли, пациент ничего не почувствовал. Прислонившись к стене комнаты общежития, молодой человек вогнал нож глубже. При этом он испытал еще большую боль, и у него закружилась голова – из-за кровотечения или, может быть, шока. Так и не умерев, он, отчаявшись, совершил еще одну попытку. Нож вошел еще глубже, но молодой человек продолжал контролировать свое тело.
Потерпев неудачу, студент вышел из комнаты и направился к кабинету охранника прямо с торчащим из груди ножом.
К счастью, большинство студентов еще спали или завтракали. Когда парень, шатаясь, вошел в кабинет охранника, намеревавшегося съесть сэндвич с беконом, тот потерял сознание и ударился головой о письменный стол. Для удобства скорая помощь доставила их в больницу одновременно. Я рад сообщить, что они оба выздоровели. Студент был счастлив, что выжил, что характерно для несостоявшихся самоубийц. На протяжении многих лет он регулярно отчитывался мне о своей счастливой жизни. Я же до сих пор храню тот нож. Думаю, лучше держать его подальше от того пациента.
Как можно было оценить риск смерти пациента от травм, чтобы представить реалистичное сравнение Великобритании и США? Мы с Говардом продолжали поддерживать контакт, и я знал, что он работает над Шкалой оценки тяжести травмы – балльной системой, которая отражала степень повреждения внутренних органов и скелета, учитывая возраст пациента, сопутствующие заболевания и даже степень нарушений обмена веществ на момент госпитализации. Эта система оценки легла в основу статистического подхода к прогнозированию смертности и была со временем принята Министерством здравоохранения для дальнейшего изучения предотвратимых смертей. Затем под влиянием Майлза Ирвинга консорциум больниц на северо-западе Англии получил правительственный грант на сбор и анализ информации о смертях от травм, наступивших с 1989 года. Это стало первым британским исследованием исходов тяжелых травм. Мы сдвинулись с мертвой точки.
Используя информацию, эквивалентную той, что была собрана нашими американскими коллегами, Ирвинг и рабочая группа больницы Хоуп из Солфорда стали единственными британскими участниками Американского исследования исходов травм, организованного Чемпионом в Вашингтоне. По крайней мере, у нас был объективный метод сравнения работы государственных британских больниц с их хорошо обеспеченными ресурсами эквивалентами в так называемых колониях. Результаты исследования оказались неутешительными.
Информация была получена из 33 передовых британских больниц, сообщивших о 15 тысячах пациентов с тяжелыми травмами. Одной пятой из них потребовалось более часа, чтобы добраться до отделения неотложной помощи. Более половины из них были приняты неопытным молодым врачом. Менее половины пациентов, нуждавшихся в экстренном хирургическом вмешательстве, оказывались в операционной в течение 2 часов, но подавляющее большинство из них были прооперированы ординатором, а не хирургом-консультантом. Как итог – в Великобритании смертность среди больных в тяжелом состоянии была гораздо выше, чем в США.
Одна из очевидных причин высокого уровня смертности заключалась в том, что различные хирургические специалисты, которые должны работать в команде в случае политравмы, редко находились в одной больнице. Так же дела обстояли и в Оксфорде. Нейрохирурги работали в старом Рэдклиффском лазарете в центре города. Хирурги общего профиля и кардиоторакальные хирурги находились в больнице Джона Рэдклиффа, новом центре неотложной помощи у кольцевой дороги. Хирурги-ортопеды и пластические хирурги находились в разных зданиях в другой части города. Это были прекрасные больницы и великолепные врачи, но из-за плохой организации они были разбросаны по всему городу. Если пациенту с тяжелыми травмами требовались все эти специалисты, какова была вероятность, что они приедут к нему за относительно короткое время? Она была нулевой.
Результаты исследования еще раз
