Билл вновь и вновь доказывал свою надёжность, обходя по берегу быстрины, по которым не раз проносился в каноэ.
Ему же была доверена пушнина!
До Олбени было каких-то восемьдесят миль, но волоки сильно их задерживали, и прошла целая неделя, прежде чем Билл с Рольфом, миновав поселения Гленс-Фолс, Форт-Эдуард и Скайлервилл, проплыли по тихой воде в тяжело нагружённом каноэ мимо городка Трой. С берега их окликали любители дарового угощения, но Билл остался глух ко всем соблазнам, и они, радуясь, что все быстрины остались позади, продолжали мирно плыть по Гудзону, здесь уже широкому и полноводному.
54. Олбени
Только человек, который впервые в жизни приезжает в большой город, способен понять, что почувствовал Рольф, когда река сделала поворот и впереди открылся вид на Олбени — на Олбени, столицу штата Нью-Йорк с населением почти в шесть тысяч человек! Олбени, где над могучим Гудзоном — дорогой, ведущей к океану, — высилось величавое здание парламента штата.
У длинных пристаней, заслоняя их высокими мачтами и паутиной снастей, стояли суда, по реке сновали лодки и каноэ. За пристанями тянулись ряды деревянных складов, а дальше деревянные дома ярусами поднимались по склону, увенчанному местным Капитолием[13].
Парусные суда были Рольфу не в новинку, но между ними он заметил какую-то странную, почти квадратную посудину с огромными мельничными колёсами по бортам. Они подплыли ближе, он прочёл название «Клермонт» и понял, что перед ним знаменитый фултоновский[14] пароход, открывший в судоходстве век пара.
Но Билл остался равнодушен. Олбени, Гудзон в среднем течении и даже «Клермонт» он видел уже много раз и теперь невозмутимо повернул каноэ к давно знакомой пристани. Бездельники, восседавшие на причальных тумбах, принялись наперебой окликать его даже прежде, чем узнали. А уж тогда посыпалось: «Э-эй, Билл! Вернулся, значит? Рад тебя видеть, старина!» — и множество услужливых рук, мешая друг другу, помогли каноэ причалить.
— Ба-ба-ба! Да это и вправду Билл! — медово произнёс агент некой меховой фирмы. — Пойдём обмоем встречу!
— Спасибо, только я не пойду, — решительно отказался Билл. — Пока дело не сделаю, я не пью.
— Так до трактира Ванруста рукой подать, а уж пиво у него в этом году небывалое!
— Да я ж говорю, что не пью… пока.
— Ну, тебе виднее. Я просто думал, что ты рад с нами увидеться…
— Я и рад!
— А, Билл! — К ним подошёл толстый зять Билла. — Кого я вижу! Твоя сестрица ждёт тебя не дождётся! Пойдём пропустим пару рюмочек по случаю твоего приезда.
— Нет, Сэм. Я пока не пью. Ещё с делами не разделался.
— Так от одной-то у тебя только мозги прочистятся. А потом кончай с делами и возвращайся к нам продолжать.
И Билл решил всё-таки выпить рюмочку для прочищения мозгов.
— Через пару минут я назад, Рольф, — сказал он и пропал на пару дней.
— Иди-ка и ты, малый! — пригласил Рольфа особенно красноносый член компании, но Рольф только покачал головой.
— Давай я пока помогу тебе разгрузиться, — услужливо предложил Рольфу какой-то одноглазый субъект.
— Мне помощи не нужно.
— Так тебе же в одиночку не справиться.
— Ну, об одном я бы тебя, пожалуй, попросил: сходи за Питером Вандамом.
— Ты лучше сам сходи, а я тут посторожу.
— Нет, мне отлучаться не положено.
— В таком разе и сиди тут. Я тебе не рассыльный!
И Рольф остался один у каноэ.
В делах подобного рода он был новичком, но уже понял магическую силу слова «меха» и всю важность пушной торговли. Пушнина была единственной ценностью, которую мог добыть охотник в лесу, добывал её он один. Купцы же во всём мире ценили её наравне с золотом и выше драгоценных камней. Она была такой лёгкой, что шкурки общим весом около ста фунтов могли принести от ста долларов до пяти тысяч в зависимости от качества, и охотник с тюком хороших шкурок мог считаться капиталистом. Траппер получал недурную прибыль, лавочник-скупщик — очень большую, да ещё удваивал её, расплачиваясь товарами. Но доходы посредника в Олбени были огромны, а нью-йоркского купца, отправлявшего пушнину в Лондон, и вовсе колоссальными.
Неудивительно, что за право продать связку шкурок люди шли даже на грабёж и разбой. Ещё год назад Рольф ни о чём подобном представления не имел, но Хог преподал ему неплохой урок, а теперь он с благодарностью вспомнил и предостережения Уоррена. Собственно, сама эта поездка уже многому его научила.
Миновал полдень, Билл не появился, и, высмотрев компанию босоногих ребятишек, Рольф окликнул их:
— Кто-нибудь из вас знает, где живёт Питер Вандам?
— А вона! — И все указали на большой бревенчатый дом ярдах в ста от пристани.
— А его-то самого вы знаете?
— Ага. Он мой папка, — сообщил белобрысый, конопатый карапуз.
— Если приведёшь его сюда, я дам тебе пять центов. Скажешь, что я от Уоррена с грузом.
Только босые пятки засверкали в пыли, словно он вспугнул табун мустангов, — пять центов в те дни были деньги немалые. И спустя несколько минут Рольф увидел высокого краснолицего человека, в котором не осталось ничего от голландца, кроме фамилии. На первый взгляд он мало чем отличался от портовых бездельников, но затем можно было заметить, что фигура у него могучая, а выражение лица — деловое, и сходство пропадало.
— Это ты от Уоррена?
— Да, сэр.
— Один?
— Нет, сэр. Я помогал Биллу Баймсу. Но он ушёл с раннего утра и не вернулся. Боюсь, не случилось ли с ним чего!
— А куда он пошёл?
— Вон туда. С приятелями.
— Похоже на него. И случиться с ним случилось: теперь он неделю не просохнет. В прошлый раз чуть было весь наш товар не потерял… Ну-ка, показывай, что у тебя тут.
— Но вы мистер Питер Вандам?
— А кто же ещё?
Однако Рольф глядел на него с тем же сомнением. Стоявшие неподалёку люди наперебой начали заверять юношу:
— Да-да, это Питер, можешь не опасаться.
Только Рольф никого среди них не знал. Его упрямство сначала рассердило Вандама, но затем он захохотал:
— Хорошего же ты мнения о нас тут! На вот, удостоверься!
И он вытащил пачку писем, адресованных «почтенному Питеру Вандаму», а потом показал золотые часы с надписью на крышке: «Питер Вандам», после чего печатку со свитком и надписью по-латыни: «Петрус Вандамус» и, наконец, послал какого-то мальчишку за преподобным Пауэлсом. Явился священник в чёрном сюртуке, чёрных штанах до колен, в чёрной шляпе, длинной, как печная труба, и изрёк:
— Да, мой юный друг, можешь не сомневаться! Это действительно весьма уважаемый член нашего прихода, достопочтенный Питер Вандам, известный купец.
— Ну а теперь, — подхватил Питер, — когда сюда с наивозможнейшей быстротой доставят мою метрику и свидетельство о браке, дабы ты мог с ними ознакомиться, льщу себя надеждой, ты всё-таки убедишься, что я — это я.
Окружающие захохотали. Первые минуты напряжения давно прошли, и Рольф, подхватывая шутку, сказал с улыбкой:
— Я склонен поверить, что вы действительно тот самый достопочтенный купец Питер Вандам, который проживает в Олбени. Если это так, то вот это письмо адресовано вам, как и груз.
Своё письмо Билл Баймс не доставил по адресу и по сей день. Он намеревался погостить у сестры, но, как обычно, всё своё время в Олбени проводил по питейным заведениям. Если бы не Рольф, компаньоны могли бы потерять ценный груз пушнины, и Вандам из благодарности поселил его у себя, и ещё много дней история, как он опознавал своего хозяина, служила источником бесконечных незатейливых шуток и веселья.
Назад предстояло везти товары для лавки Уоррена со склада Вандама. А кое-что должны были доставить с других складов. На следующий день на склад Вандама, где Рольф разбирал и упаковывал свой будущий груз, вошёл щегольски одетый, высокий и очень худой молодой человек.
— Доброе утро, Питер.
— Доброе утро, сэр!
И они завели разговор о видах на урожай и о политике.
Потом Вандам позвал.
— Рольф, пойди сюда! — и представил его своему собеседнику, который вблизи выглядел не просто худым, но и больным.
— Мистер Генри Ван Кортленд, сын его чести губернатора штата и учёнейший адвокат, — продолжал Вандам, — хотел бы поохотиться в глуши для поправки здоровья. Я сказал ему, что лучше тебя проводника не найти.
От неожиданной похвалы Рольф покраснел и смущённо уставился в пол. Ван Кортленд поспешил сгладить неловкость.
— Видите ли, у меня плохое здоровье, и я хотел бы месяца три прожить на свежем воздухе в лесах, где можно поохотиться и отдохнуть от всяких дел. За три месяца я заплачу вам сто долларов — и за еду, и за ваши услуги. А если я останусь доволен и охота будет хорошей, то по возвращении в Олбени вы получите ещё пятьдесят долларов.
