— Честно говоря, это маменька настаивала. Его бы я как-нибудь да отговорил. А тут думаю: «Ладно, валяйте! Авось на складе места хватит! Лучше посмотрю, как Рольф со всем этим справится!» — заявил Пит Вандам.
Но Рольф был некоторое время способен только свистеть. Наконец он сказал:
— Выход всегда найдётся. По-моему, голова у него на плечах правильно привинчена. Так что поглядим.
Выход нашёлся без труда: Рольф, Пит и Ван Кортленд тайком встретились на складе и отобрали необходимое. Маленькая палатка, одеяла, сменная одежда, ружья, пули, порох, кое-какие деликатесы с расчётом на три месяца, лекарства, ещё некоторые мелочи — груз для одного каноэ внушительный, но пустяки в сравнении с горой того, чего они не взяли.
— Объясните вашей матушке, мистер Ван Кортленд, — сказал Рольф, — что это мы берём пока, чтобы ехать налегке, а за остальным будем присылать по мере надобности.
— Ловко! — ухмыльнулся Большой Пит. — Я-то всё гадал, как он выкрутится!
Провожать их явились губернатор с супругой, а потому на пристани собралась порядочная толпа зевак. Заботливая мать только теперь обнаружила, как непрочно, как опасно каноэ. Она умоляла сына не ходить никуда без провожатых, а грудь обязательно растирать целебной мазью, которую она собственноручно приготовила по знаменитому, хотя и тайному рецепту. Если же он схватит насморк, пусть немедленно возвращается домой, и пусть они непременно дождутся остального багажа на первой же стоянке. И (это было добавлено шёпотом) пусть держится подальше от этого страшного индейца с ножом и не забывает всем объяснять, кто он такой. Кроме того, пусть обещает почаще писать и не забывает принимать каломель по понедельникам, средам и пятницам, перемежая её перуанской корой по вторникам, четвергам и субботам, а по воскресеньям — ипепекуану. Это по нечётным неделям месяца, а в чётные по вторникам, пятницам и воскресеньям принимать надо ревень и пить настой валерианы, кроме, конечно, полнолуния. В полнолуние же валериану следует заменять бергамотом, а ипепекуану — оподельдоком, неделю настаивавшимся на железном гвозде.
Наконец Генри заключили в объятия, Рольфу подали руку, Куонебу кивнули, Скукума же благоразумно оставили без всякого знака внимания, и изящное каноэ отошло от пристани. Под громовое «ура», последние напутствия и слова прощания оно заскользило вверх по Гудзону на север.
А на пристани мать прижимала платок к глазам: её любимый мальчик покинул родной дом, друзей и цивилизованный, просвещённый город Олбени и плывёт теперь в неведомые дали, за тридевять земель, в дикий, недоступный край чуть ли не на берегу озера Шамплейн.
58. Вновь у себя на озере
Ван Кортленд, ростом в шесть футов два дюйма, с пропорционально широкими плечами, «подавал надежды», как много времени спустя выразился Рольф, «да только докопаться до этих надежд было непросто».
После окончания университета он за два года, отданных адвокатской деятельности и светским развлечениям, занял видное положение в местном обществе, но хилел с каждым днём. Однако он не страдал ни скудоумием, ни трусостью, что доказывалось его решением поискать здоровья в лесах.
О том, сколько всего надо знать, чтобы работать на ферме, жить в лесах, плавать в каноэ, охотиться или просто устраиваться на ночлег вдали от цивилизованных мест, Рольф задумался только теперь, когда судьба свела его с человеком, который ни о чём этом ни малейшего представления не имел. И только теперь, на примере их спутника, Рольф понял, сколько существует способов браться за любое дело неверно.
Самый простой экзамен в подобных случаях — это умение разжечь костёр. Есть десяток правильных способов и сотни неправильных. Тридцать дней подряд тридцать раз разжечь костёр с одной спички (или с одной высеченной огнивом искры) может только опытный житель лесов, поскольку такая сноровка опирается на многолетний опыт.
Когда на первом коротеньком волоке Рольф с Куонебом вернулись к каноэ за следующим грузом, оказалось, что Ван Кортленд тем временем собрал для костра груду толстых веток, по большей части зелёных и сырых. Кремнём и огнивом он пользоваться умел, так как и в самых аристократических домах той эпохи огонь добывался именно так. С помощью огнива он зажигал себе свечу ещё с детства. Кончив укладывать поплотнее пропитанные водой дрова, он ударил сталью о кремень, поймал искру на трут, который всегда носили с огнивом, подул на него и сунул вспыхнувший пламенем трут между двумя мокрыми сучьями в благодушной уверенности, что дрова займутся все разом, — и никак не мог понять, почему крохотный огонёк немедленно гаснет, сколько он ни повторял эту нехитрую операцию.
Когда появились его спутники, Ван Кортленд сказал растерянно:
— Дерево тут какое-то негорючее!
Куонеб отвернулся с безмолвным презрением, а Рольф чуть было не захохотал, но ему помешала мысль: «Наверное, у них в Олбени я выглядел таким же круглым дураком».
— Видите ли, — объяснил он спокойно, — зелёные ветки и мокрый валежник гореть не будут. Нужна береста. А вот подходящий сосновый корень.
Топором он отколол от корня несколько толстых щепок, а потом ножом обстругал их так, что с одного конца они закудрявились стружками. Одну, настолько смолистую, что она не поддавалась ножу, он расплющил обухом топора и разделил на тоненькие лучинки. Затем надрал бересты — и всё было готово. Выбитая искра подожгла трут, вздутый огонёк поджёг бересту, и через несколько секунд, шипя и брызгая синим пламенем, занялась сосновая щепа. Куонеб тем временем срубил молодой тополёк, не проявив никакого интереса к куче, нагромождённой Ван Кортлендом, обложил зелёными чурками костёр Рольфа так, что получилось подобие очага, и через несколько минут обед был разогрет.
В сообразительности Ван Кортленду отказать было нельзя: просто он ничего ни о чём здесь не знал. Когда он начал учиться разжигать костры, то вскоре набил руку в этом важнейшем искусстве лесных жителей. Задолго до того, как они добрались до хижины, все сложенные им костры разгорались сразу.
Когда же несколько недель спустя он научился в случае необходимости добывать огонь трением, восторгу его не было границ.
Решив принимать деятельное участие во всём, он взял весло и грёб до конца дня — сначала бодро, потом устало, потом стиснув зубы. Под вечер они приблизились к первому длинному волоку, примерно в четверть мили. Рольф взял стофунтовый тюк, Куонеб — вдвое легче, а Кортленд еле успевал за ними с вёслами и аптечкой. Вечером он растянулся на своём широком матрасе и от усталости сразу уснул.
На следующий день он почти ничего не делал и молчал. Полил дождь. Он раскрыл огромный зонтик, скорчился под ним и просидел так, пока туча не пронеслась. Однако на третий день он начал вновь проявлять признаки жизни; и когда на пятый день они добрались до устья Скруна, его молодой организм уже заметно окреп от чудодейственного бальзама лесистых холмов.
Разумеется, забрать всё из тайника на Скруне они не могли. Пришлось переложить груз и оставить новый тайник до следующего раза.
Вечером, когда они сидели вокруг своего шестого по счету лагерного костра, Ван Кортленду почудилось, что уехал он из дома давным-давно, а не шесть дней назад. Он окреп и словно повзрослел. Жизнь вокруг, река, каноэ, его спутники не только перестали быть чужими, но превратились в близких друзей. Очень довольный, он положил ладонь на голову дремавшего рядом Скукума, однако надменный пёсик только рыкнул в ответ, встал и перешёл на другую сторону костра, поставив на место этого двуногого верзилу.
— Скукуму нельзя навязываться, — сказал Рольф. — Надо ждать, пока он сам не решит.
Путешествие по верхнему Гудзону с его быстринами и волоками проходило, как обычно. А затем впереди показалось орлиное гнездо на сухом стволе, и они поплыли по спокойным водам речки Джесепа. До хижины они добрались без всяких происшествий и, почувствовав себя дома, пришли в отличное настроение.
59. Аптечка Ван Кортленда
— Вам что, нездоровится? — спросил Рольф в одно прекрасное каломельное утро, увидев, что Ван Кортленд занялся приготовлением дневной дозы этой панацеи.
— Нет. Я прекрасно себя чувствую. И с каждым днём всё лучше! — последовал весёлый ответ.
— Конечно, дело не моё, только у моей матери было присловие: «Лекарство больных поднимает с постели, а здоровых в неё укладывает!»
— В таком случае ваша матушка и моя сразу ринулись бы в бой, как вы догадываетесь. Однако, — протянул он, и в его глазах вспыхнули весёлые огоньки, — если судить по результатам, боюсь, ваша матушка сразу вышла бы победительницей! — И он положил свою узкую тонкую слабую кисть рядом с крепкой и широкой кистью Рольфа.
— Значит, и старик Силванн был прав: многие люди болеют только потому, что считают себя больными.
