мою талию.
— Я люблю тебя, Бельчонок. Люблю. Никого никогда не любил. Только тебя. Понимаешь это?
Интуитивно сжимаюсь, боясь подчиниться его власти. Потряхивает.
— И ты любишь. Можешь, как обычно, кричать «нет», только я это чувствую. Любишь со всеми моими демонами и заскоками.
Его губы. Он не целует. Не прикасается. Но по горячему дыханию у моего виска я понимаю, что они в миллиметре от моей кожи. Растеряна и уязвима. Мое состояние не поддаётся описанию. Слишком много чувств. Слишком много переживаний.
— Я не смогу без тебя. Тянет нещадно. Потому что ты часть меня, Бельчонок. А я часть тебя. Мы слишком глубоко уже друг в друге. Это не вырвешь.
Поворачиваюсь и вскидываю на парня глаза. Он напряжённо вглядывается в моё лицо. Неторопливый взгляд шарит по щекам, губам, глазам, шее и подбородку. Сейчас я совсем не уверена, что устою перед ним.
Хочу и боюсь. Разрешаю и запрещаю. Люблю и ненавижу. Он рядом, и грань между хорошо и плохо ускользает. В голове затуманивается. Ощущениями накрывает. Такими нежными, искренними, желанными.
Секунда и его губы докажут насколько я глупая. Докажут, что мне нужен только он. Докажут, что без него я погибаю.
— В свои планы меня посвятить не хотите? — говорит мой жених.
Глава 40
Рома
— Дема… — пищит Бельчонок и отскакивает от меня.
— Брат, не сейчас. Уйди, пожалуйста, — прошу я Дему, пытаясь снова поймать Бельчонка в объятия.
— Дем… — повторяет она и обходит меня, направляясь к Демьяну. — Пойдем, поговорим. Пожалуйста.
Растерянная, испуганная, но уверенная. Отталкивает мою руку и хватает Демину.
Брат перекидывает пронзительный взгляд с меня на моего Бельчонка и кивает.
Не до конца верю в происходящее.
Ушла. Снова с Демьяном.
— Шикарно. Охуенно! — ору, одним взмахом руки снося всё с комода: ее расческа, духи, ноут, книги. Следующий замах — и комод лежит на боку.
— Невыносимо. Убиваете меня, суки.
— Вниз. В столовую, — чеканит за спиной отец. — Немедленно.
Кулаки. Сжатые челюсти. Лава по венам, которая жжет изнутри. Отбойный молоток вместо сердца, который ломает грудь. Задыхаюсь.
Лучше смерть, чем вот так. Ускользнула. Опять бросилась к нему. Сука!!! Сука!!!Сука!!!
Кулак в стену и к ней.
— Нет, — преграждает дверной проход отец.
Внутри ураган, с которым я не могу совладать. Штормит. Ломает. Разрывает. Уносит. Убивает.
— Папа, — упираюсь, как бык, лбом в грудь отца. Поддержка нужна.
— Пошли вниз. Здесь им поговорить нужно, — говорит отец, похлопывая по плечу. — Пошли, сын. Мне тоже объяснения нужны.
Плетусь вниз. Дробит так, что тело не слушается. В столовой сразу усаживаюсь на стул, иначе грохнусь. Пытаюсь дышать ровно. Успокоиться. Выходит, но слабо.
— Ром, не объяснишь, зачем ты здесь? И я на пару с тобой? Зачем Дема меня с охоты дернул?
— Не знаю, — запутался я. — Что он тебе сказал?
— Ничего толком. Просил вернуться в особняк, чтобы вы не поубивали друг друга, — говорит отец, усаживаясь на противоположном конце стола. — Эта девушка…
Отец не успевает договорить. В столовую влетает Бельчонок.
Трясёт всю. В глазах слезы и злость.
— Встань… — голос надломленный, но приказной.
Подчиняюсь.
— Полегчало? — шиплю, перехватывая руку, которая только что влепила мне пощечину. Не отпускаю. Притягивая к себе. — Если надо еще, то давай.
Вырывает руку. Дергает так, что отпускаю сам, иначе сама себе больно сделает. Вижу, что совсем не контролирует себя. Слезы льются из глаз. Руки совсем холодные и дрожат.
— Ненавижу тебя… — бормочет дрожащими губами. — Ненавижу…
— Любишь, Бельчонок. Любишь… — убеждаю ее, пытаясь успокоить. Медленно двигаюсь к ней, боясь спугнуть. Сам на грани. Но ей хуже.
— Не подходи! — выкрикивает.
Останавливаюсь. Держусь из последних сил, но не даю волю рукам. Хочу, чтобы сама.
— Бельчонок… Иди ко мне.
— Ненавижу… Ненавижу, — только и повторяет почти беззвучно.
— Любишь. Только боишься признаться, — делаю еще шаг. Замираю, потому что она начинает истерически смеяться.
— Точно, Ветров, я боюсь тебя. Всегда боялась. Сначала боялась влюбиться. Потом боялась быть выброшенной, ненужной. А потом боялась, что сделаешь больно. Как видишь, не зря боялась.
— Бельчонок…
— Заткнись и слушай. Я повторяю последний раз. Я не вернусь к тебе. Ни к тебе, ни к Деме. Хватит. Хватит передавать меня из рук в руки. Сначала поиграл младший Ветров и выбросил. Старший подобрал, а потом из благородности решил обратно вернуть. Только вы меня спросили? — подходит к Деме. — Ты меня спросил, хочу ли я вернуться туда, где была всего лишь грушей для биться?
Срывает. Ее слова по-живому рвут сердце на куски. Неужели не чувствует, что все не так. Неужели не слышит многочисленных оправданий и слов любви.
— Я просила сказать, если со мной что-то не так. Я была готова измениться. Просила сказать, если ты устал от меня или надоела. Мог просто расстаться со мной. Но зачем вот это всё…
— Дикарка, признай уже, что любишь его и хочешь быть с ним.
— Ты думаешь, я снова хочу, чтобы меня били и унижали. Называли мразью, корыстной сукой, лживой тварью. Или ты думаешь, мне нравилось смотреть, как он облюбовывает других девушек и брезгует мной, потому что я никакая, пресная, убогая для него. А может, мне было мало пощечины и нужно для профилактики еще несколько штук. А для закрепления — еще на колени, чтобы было не повадно портить безупречную репутацию эгоистичного мажора Ромы Ветрова, — ковыряла мне всё нутро, но даже не смотрела на меня. — Дем. Я дура, которая сама себя не знает и не уважает. Но ты? Самодостаточный, умный, стойкий. Зачем связался со мной?
— Я любил тебя… — ответил Дёма.
— А вы всё-таки похожи с Ромой. Вы так любите, что готовы жестоко выбросить… — она снова смеялась, хоть из глаз по-прежнему текли слёзы. — Я не образец идеальной девушки, но я реально старалась быть достойной тебя. Мне нужно было еще немного времени, а не эти подстроенные встречи с Ромой.
— Дикарка, скажи, сколько времени, и может я смогу подождать тебя.
— Я не знаю, Дем. Но я действительно хотела стать верной, заботливой женой для тебя.
— Мне мало заботы и верности, мне нужна еще любовь. Ты сможешь полюбить меня?
— Дема, хватит, — не выдержал я. — Она не сможет. Она всегда будет любить только меня.
Бельчонок повернулась ко мне. Совсем загнанная, заплаканная, бледная. Нужно было что-то решать. Я больше не мог смотреть на такую ее. Невыносимо больно.
— Я действительно не смогу ни с одним из вас. Простите меня, — и снова эта ее улыбка, которая я уже знаю, что значит «мне очень плохо». — Я пойду.
Я не могу ее отпустить. Это не может
