class="p1">Вернулась зализывать раны. Глубокие, но не смертельные. Я буду жить. В Нью-Йорке. Одна. Счастливая.
И вроде все хорошо. Надо налаживать свою жизнь. Заводить друзей, встречаться, улыбаться. Но ничего не хочется. Ни есть, ни спать, ни даже говорить. Спасают танцы. Шестнадцать часов в зале — вот то, что мне надо, чтобы потом просто отрубиться в кровати. Без мыслей и слез.
Я снова реву. Слезы текут нескончаемым потоком, стоит лишь остаться одной.
Хочется верить, что это не из-за него. Это просто перемены в жизни. И одиночество.
Ведь всё осталось там. С ним. И я тоже.
Зачем я, дура вафельная, впустила его в свою жизнь? Зачем стала очередной галочкой в бесконечном списке его любовных побед? Куклой, которой уже наигрались. Ветров уже почти месяц не отсвечивает. Я уехала, и всё закончилось: извинения, признания, цветы и письма… Он забыл меня. А я его нет.
Я ведь так тосковала, что даже письмо Ветрова открыла. Одно.
Прочитала и окончательно выжила из ума.
Люблю. Прости. Урод. Умру без тебя. Дай шанс. Пожалуйста.
Блин, я даже не уверен, что ты досюда дочитаешь. Скорее всего порвешь, не открывая.
Правильно. Заслужил. Нет прощения. Только и меня без тебя нет. Ты даже не представляешь, какой я мертвый без тебя. Но я хочу жить. Хочу жить так, как ты меня научила. Поэтому буду ныть и о ноги тереться. Буду мямлей и соплежуем (надеюсь, ты улыбнулась). Но я не отойду от тебя.
Знаешь, я даже хочу, чтобы ты меня ненавидела, била, ругала и оскорбляла. Хочу, потому что это не равнодушие. Я не вынесу равнодушие от тебя. Лучше я буду палкой на твоей дороги, но не пустым местом.
Ты, скорее всего, не веришь в мою любовь. Но поверь в свою. Твоя любовь уже однажды показала мне свет, вывела из тьмы. Сейчас мы сделаем это вместе. За руку. Тогда я испугался и сбежал. Придурок (согласно кивни). Но сейчас я готов вручить тебе всего себя. Я никогда больше не отпущу твою руку. Никогда. Только протяни её мне. Спаси меня, любимая. Спаси из этого ада, куда я сам так умело загнал себя. А выбраться без тебя не могу.
Мы части друг друга. Зло и добро. Смех и слезы. Бельчонок, соедини нас. Чтобы слезы были только от смеха. А зло во мне покорилось твоей доброте.
Если ты дочитала досюда — бонус.
Анекдот.
Я непременно верну тебя себе.
Не смейся.
Воспринимай это серьёзно.
Только твой Рома Ветров.
Ну и где этот мой Рома Ветров? Кому мне протянуть руку? Кто меня спасет?
Я устала быть одна…
Мечтаю о капельке любви… И только от него…
Идиотка.
Сорвала голос от жалкого скулежа и уснула.
И просыпаться не хотела. Голова болела. Но настойчивое громыхание в дверь заставило встать с кровати.
— Кто там?
— Сосед…
Вот безмозглая курица! Наверно, снова воду в ванной закрыть забыла…
Глава 44
Рома
Закрываю глаза и молюсь всем богом, чтобы с ней все было в порядке.
Два дня.
Два дня я не слышал скрипа ее входной двери. Вчера решил, что проспал ее утренний уход. Целый день обустраивался в новом жилье. А вечером снова не слышал ее возвращения.
Ведь мы сейчас с Бельчонком соседи.
Мне потребовалось три недели, чтобы снова быть рядом с ней. Ни так. Мне потребовалась минута, чтобы всё для себя решить. Я там, где она. Остальное время ушло на закрытие текущих дел фитнес клуба и на покупку квартиры в Америке. В последнем и была самая большая загвоздка. Мне не нужна была какая-то квартира. Мне нужна была именно эта. Почти две недели риелтор воевал за эту квартиру. Победила кругленькая сумма денег.
Уже почти неделя как я жил в Нью-Йорк. С Бельчонком стенка к стенке. Каждое утро в глазок провожал ее, каждый вечер так же радостно встречал. Иногда прогуливался до ее школы, но поодаль от нее. Хотел появиться эффектно и масштабно. А главное неожиданно, чтобы поразить ее, обескуражить. И пока будет приходить в себя, заграбастать в свой плен.
Но Бельчонок исчезла. В квартире тишина. А меня уже трясет, как алкоголика, который вышел из затяжного, но такого любимого запоя по имени Богданова. Неужели просекла, что я здесь и сбежала. Настолько категорично настроена против меня? В студии сказали, что уже второй день без предупреждения пропускает занятия. Куда еще бежать, не знал, поэтому ринулся обратно к ее квартире.
Ломашил дверь. Минута прошла, а кажется целый год. Меня так коротило, что искры из-под кулаков сыпались, когда я хреначил ими эту ненавистную дверь. А потом тихое:
— who's there?
— Сосед! — почти кричу я и дергаю дверь, когда слышу щелчок замка.
Бельчонок влетает в меня. А я, бл*дь, дышать начинаю. Вот она. Вот моя девочка. Не сбежала.
Ловлю, обхватываю руками, прижимаю.
Не сопротивляется. Не вырывается. Режим «отвали Ветров» не работает.
— Бельчонок? — судорожно шепчу в ее рыжую макушку.
Молчит.
А меня жаром опаляет. Горячая. Совсем горит.
Отодвинул от себя. В лицо заглянул. Щеки красные. Губы сухие, потрескавшиеся. Взгляд мутный.
— Бельчонок? — повторяю.
Хоть что хочу услышать. Но она молчит. Только ресницами хлопает.
А меня штырит неописуемо. С места сдвинуться не могу. Конечности окаменели, но внутри все гудело, как под многовольтным напряжением. Вперил в нее глаза и не знал, что делать дальше. Очухался, когда она в моих руках оседать начала. Подхватил на руки и в квартиру внес. Только Бельчонок своей лихорадочной дрожью градус моего напряжения до максимальной отметки подняла. Меня трясло не меньше ее.
Телефон, браузер, номер клиники, звонок и ожидание доктора.
Для меня это ожидание пыткой стало. Я ж, как неразумный ребенок, ходил около спящей, дрожащей, горящее ее и только сопел от бессилия. Градусника нет. Да у нее вообще аптечки нет. По крайней мере, я не нашел.
— Холодно, — бормочет она. А на меня накатывает новая волна паники. Мотыляет всего. Проклинаю всё и всех. И доктора, который еще не приехал, хоть я звонил минут десять назад. И себя, бестолочь масштабную, что не знаю, что и как делать. Даже моей маленькой досталось, что в эту чужую Америку от меня сбежала. Адреналин так шарашил, что доктора чуть не убил за медлительность.
— Нервное истощение, — констатировал врач. — Особого лечения не требуется. Сон, покой. Температура спадет после укола.
А у меня у самого температура. Только не высокая, а запредельно низкая. Холодом обдает.
Урод. Из-за меня ведь всё.
Почти два часа
