Минут через двадцать действие замораживающей жизнь растений пыли закончится, и лианы выполнят свой долг, схватят… кого-нибудь! А пока генерал от души врезал своему бывшему тестю за бывшую жену, потом за неуважение к детям и снова велел:
— Верни защиту рода Талейте!
— Нет. Ты ответишь за всё! — прохрипел лэр. — Не прощу…
— Да-а-а, — как-то излишне насмешливо и уверенно протянул генерал, и Эйш почувствовал, что всё намного хуже, — ты злопамятен и труслив. Не думай, что я не знаю, почему и благодаря кому ты проживаешь в столице, не принося королевству пользу в качестве мага и паразитируя на своих дочерях. Всех своих девчонок продал!
— Ты… ты всё выдумываешь! — Эйш извернулся или Больдо ослабил хватку, но он умудрился прошипеть ему это в лицо.
— Мёртвый лес, — слова упали камнем, пробивая защиту отца Талейты.
— Ты не можешь знать, все погибли! — теперь он взирал с ужасом на генерала — и тот не стал задерживать объяснения.
— Наследство целителя, который тебя выходил и вскоре умудрился задохнуться от забившей ему глотку пыльцы, — Больдо выждал паузу, но Эйш продолжал тяжеловато дышать и более ничем не выдал себя, — недавно выставили на продажу. Детей целителя наследство не интересовало, и оно долгое время лежало невостребованным, а вот внуки оказались в сложной жизненной ситуации и стали разбирать то, что осталось от деда. Среди разного барахла они обнаружили интересный дневник наблюдений за единственным выжившим в Мёртвом лесу пациентом. Сейчас молодые люди мало знают о том, какие попытки были предприняты для освоения Мёртвого леса, и поэтому приняли всё за бред или выдумки. Но нашлись те, кого поведанное целителем на бумаге сильно зацепило, и они обратились ко мне, зная, что я не побоюсь прижать тебя и того кретина, что послал тебя командовать, а потом прикрыл твою задницу.
— Не может быть…
— А ты знал, что в том отряде находился сбежавший из дому племянник короля?
— Но говорили, что он погиб…
— Да, это его ты скормил хищным цветам, когда они воспротивились твоей власти природника. И что удивительно, даже в бреду ты орал: «Жрите его, а не меня!» Что, позавидовал дару юнца? Только он мог вывести вас всех оттуда живыми, но это подрывало твой авторитет? Я прав?
— Не смей! Заткнись! — сорвался Эйш, вспоминая тот кошмар, в котором он оказался по глупости. Хотелось подвигов, свершений, и кто же знал, что выбирать сферу деятельности надо с умом!
— Я не опозорю твой род только потому, что в нём Талейта, но, если она отвержена… — жёстко произнёс генерал.
— Мерзавец! — процедил Эйш.
Больдо сказал всё, что хотел, и покинул притихший дом.
Он давно знал о постыдной тайне тестя и часто перечитывал записи целителя. Эйш тогда не столько был ранен физически, сколько душевно, и его лечение заключалось в том, чтобы выговориться.
Многое в походе в Мёртвый лес можно было назвать досадной случайностью, непредусмотрительностью, недомыслием, некомпетентностью, но всё это было возведено в степень ослиного упрямства и тех, кто пытался исправить положение, указать на ошибки молодому природнику, а потом смел бунтовать против него, лэр без жалости посылал на смерть.
Вот эти факты небрежения человеческой жизнью позволяли думать, что в какой-то момент Эйш, поняв, что провалил миссию, решил сознательно добить всех свидетелей, тем более в тех условиях сделать это было несложно. Достаточно было послать солдата за водой за охранный периметр — и он их посылал.
Грязное дело, и не хотелось бы его ворошить, но если надо…
Больдо чувствовал, что ему требуется отдых после изнурительной дороги, но необходимо как можно скорее посетить военное ведомство и подать рапорт о предоставлении ему отпуска, обязательно надо отчитаться за практикантов, потом следует, не откладывая, навестить дознавателя. Но он поймал извозчика и велел везти его к дому, купленному Талейтой… ну, той, что снова в её теле, как там её… Злата? Дурацкое имя для черноволосой и темноглазой девушки!
Вытянутый вверх домик, зажатый с боков другими зданиями, производил странное впечатление. Его жена никогда не купила бы его! Он подошёл к входной двери, она оказалась не заперта. Имрус не знал, что хочет увидеть в брошенном жилье, но шагнул внутрь. Опрокинутая скамья, затоптанный сапогами пол, несколько открытых банок с заготовками и одна разбитая. Генерал поднялся наверх — и там тоже ощущалось варварское присутствие чужих людей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Надо будет позаботиться о доме, пока он не найдёт эту Злату со своими детьми. Всё же он ей благодарен, что она заботилась о мальчиках, хотя могла бы написать ему и вернуть их, тогда не пришлось бы рисковать малышами, будучи в бегах!
Он старался думать о чужой душе, попавшей в тело Талейты формально, даже пренебрежительно, чтобы погасить в себе неуместные эмоции, но вновь и вновь вспоминал те часы, что они провели вместе.
Он был так счастлив тогда! Так счастлив! Но он запутался, и в те же дни испытал неимоверное разочарование.
Сейчас, спустя время, умом он понимает, что душа Златы щедро одарила его самыми разными чувствами, но в сердце осталось лицо Талейты. На этом лице блуждала лукавая улыбка, сияли глаза, взгляд выражал восхищение — и она же выплёвывала, что её тошнит от него. Она отняла у него детей, она заключила позорнейший договор с Барути и подставила ту, чужую, а вместе с ней и сыновей.
У кого угодно голова пойдёт кругом, и вопреки желанию всё забыть, как назло, невозможно отринуть слова Гьяси, что Злата не сдалась под давлением обстоятельств, создала уют и комфорт для детей, не жалела денег на обучение Иржи.
Неподкупный практицизм утверждал, что, ударяясь в бега, она могла бы поручить учителю доставить мальчиков к границе, раз она так беспокоилась о них! Но возможно, у неё совсем туго было с деньгами, и она не смогла бы оплатить тому дорогу? А может, шептало сердце, она так полюбила детей, что ей и в голову не пришло их отделить от себя?
Злата.
Злата часами правила многоножкой, объезжая стороной населённые пункты и следя только за детьми. Она не понимала, насколько далеко уехала от столицы, какие впереди города, повезёт ли сегодня с ночлегом или будет как вчера: темно, грязновато и холодно.
Каждые полчаса она останавливала многоножку, вытаскивала мальчишек и немного бегала с ними, чтобы размяться и согреться. В одном доме в самом начале пути они удачно купили одеяла, чтобы кутаться в них во время дороги, потом совершали закупки еды только в отдельно стоящих домах, не заезжая на постоялые дворы. Ели в стороне от дороги, разводя небольшой костёр для разогрева еды.
С каждым днём снега на дороге становилось всё больше, и экипаж уже не мог бежать с прежней скоростью. На пятый день пути она решилась заехать в маленький городок и остановилась в единственной гостинице. Её визит в любом случае не останется незаметным, но Злате необходима была передышка.
Ей нужна карта, надо снять деньги, пока ещё встречаются банковские конторы, и срочно требуется средних размеров зеркало. А ещё хотя бы один спокойный день для отдыха. Она с особым тщанием берегла малышей, но о себе частенько забывала и, пожалуй, только наличие магической энергии в ней спасало от простуды. Чисто интуитивно она запрещала себе болеть и пока этого хватало.
В дороге Злата решила исходить из самого плохого варианта развития событий. Она понимала, что ещё больше разозлила Барути, обманув его, и он не успокоится, пока не найдёт её. Если бы она училась в магической школе, то её разыскали бы по маячку, но у девушек не было никаких маркеров на их дар.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Барути может обратиться к семье Эйш и начать магические поиски, ориентируясь на энергию их семьи, но у Златы своя собственная магия, а Иржи пока слишком мал, чтобы фонить на далёкие расстояния. После того, как эти поиски не оправдают себя, Барути наймёт людей, которые займутся обычным сыском, но вот тут Злата проявила необычайную осторожность, так что только удача поможет напасть на её след.
Она правила многоножкой и обдумывала варианты своих действий, пыталась учитывать лихих людей, зверей на дороге и, главное, заботилась о детях, стараясь превратить их путь в увлекательное путешествие. Поглощённая волнениями, гонимая страхом, сгибаясь под тяжестью ответственности, она загнала себя и даже не думала о генерале.
