Файл с копией закрытого дела и какими-то еще справками-выписками перекочевал в натруженные проверками руки капитана Костенко. Надо полагать, содержимое его удовлетворит, а мне взамен была вручена припыленная папочка с трогательным завязками и выцветшим штампиком «Архивное хранение». Я для проформы развязала ленточки, молча заглянула внутрь — на пожелтевшие машинописные страницы, захлопнула, прижала добычу к груди, развернулась и бегом рванула с рокового мостика.
Теперь я долго не смогу спокойно смотреть черно-белые фильмы, в которых разведчиков ведут по бесконечному мосту, в клубах свинцового тумана, и обменивают на точно таких же перепуганных бедолаг, которых конвой притащил с вражеского берега, — ради мира на земле.
Я бежала со всех ног, самым коротким путем — через городское кладбище.
Наверное, Лида права, и мне пора заняться фитнесом или любым другим массовым видом спорта. Сейчас я очень хилое создание. Стоило мне промчаться в спринтерском темпе метров сто, как мое неспортивное тело запротестовало — дыхание стало частым, сбилось, шаги замедлились, я свалилась на ближайшую мокрую скамейку, отдышалась и огляделась.
На ночном кладбище совсем не страшно — живые люди тут ходят, зато тихо и очень покойно. Я сидела под высоченным обелиском, а рядом со мной громоздились центнеры тяжелых цепей, тонны мрамора, помпезные детища безвестных скульпторов, и бесконечные золотые буквы складывались в грустную статистическую клинопись почти вычеркнутых из истории девяностых. Что бы со мной было, если бы папа уже лежал здесь? Как бы я сейчас жила — где и с кем…
Я поежилась от грустных мыслей, затхлой тишины и сырых струй осеннего ветра.
Наверное, отец просто не хотел упокоиться под таким безвкусным памятником!
Мой отец — творческая личность, у него есть и вкус, и стиль, и я — хотя и не сын.
Я дрожащими пальцами отряхнула пыль с семейной репутации. Здесь мне этих букв не прочесть — темно и видно плохо. Крепче прижала сокровище к груди и направилась по центральной аллее к выходу.
Вот — не догадалась упросить таксиста подождать, теперь пришлось уговаривать диспетчеров прислать машину к центральному кладбищу.
Апофеоз!
Мой папочка — реальный готик.
Я устроилась на диване с ногами, укуталась в плед, пододвинула лампу поближе и стала читать официальные странички одну за другой, как увлекательный кинороман. Вытащила фотографию из папки, чтобы рассмотреть во всех подробностях. Культовый персонаж — впалые щеки, циничная складочка у тонких губ, вампирская бледность и разочарование жизнью в горящем взоре — вряд ли можно ждать открытой искренней улыбки от двадцатилетнего студента престижного Иняза, схлопотавшего семь лет за горсть индийской конопли в кармане.
Пробитые печатной машинкой страницы с выцветшими чернильными подписями поведали мне, что социально опасного типа по фамилии Шеремет зачем-то отпустили из тюрьмы досрочно. За три года дурманящей свободы многогранный папелло успел наделать всякого и попутно обзавелся мной. Весьма талантливо играл на бас-гитаре по летним площадкам, провинциальным домам культуры и клубам железнодорожников на городских окраинах. Но не ограничил свою светскую жизнь узкими рамками тяжелого рока и помогал ближним, чем только мог. Устраивал для земляков левые концерты тогдашних звезд, приторговывал заграничными дисками, записями, музыкальной аппаратурой и дефицитным шмотьем, для удобства покупателей принимая к оплате валюту любых стран, отдавал заведшиеся деньжата в рост менее имущим согражданам и в конце концов сделал помощь ближнему своим главным призванием.
В те суровые годы подобная социальная активность вошла в большую моду и стала караться по статье «рэкет и вымогательство». В конечном итоге эффектный портрет родителя пополнил не «Историю русского рока», а уголовные анналы. Вместе с отцом на казенные страницы угодили ударник Чигарский и Дим-Дим. У крестного здорово получалось петь и играть на ритм-гитаре. Что тоже закономерно — чтобы человека поперли из консерватории, надо в нее сначала поступить!
В отличие от излишне графичного, резкого папки Дим-Дим в юные лета был стройным и очень симпатичным пареньком! Глупо ностальгировать о временах, которых даже по рассказам и снам не помнишь, но мне очень хотелось послушать ту эклектичную, тяжелую музыку, которую они играли… Единственно, Чиру усы в стиле Ринго Старра основательно портили.
Папа на другой фотографии тоже выглядит солидно — похож на дипломата, способного бескомпромиссно отвечать на внешние угрозы. А обложенная линейками криминалистов могильная яма казалась глубокой и страшной, как адские врата.
На следствии отцу инкриминировали все ужасы зари русского капитализма от приснопамятного рэкета и вымогательства до истязания.
Обвинительное заключение выглядело гораздо скромнее, и впаяли папаше меньше, чем в прошлый раз, — суд переквалифицировал его действия в хулиганские, зато в тюрьме ему пришлось проторчать все положенные пять лет.
Жертвы, принесенные отцом на алтарь справедливости, не пошли прахом!
Пострадавший от той справедливости — капитан милиции Иглин — из поучительной истории сделал правильные выводы. Всецело посвятил себя борьбе с коррупцией и, если верить визитной карточке, достиг на этом поприще почтенных чинов и званий.
А вот про меня — в гаишном протоколе. Отца строго предупредили, чтоб больше не возил на мотоцикле ребенка полутора лет. Я, по малолетству, своих байкерских похождений не помню, только быстро ездить боюсь до сих пор…
Надо найти для семейного архива безопасное место: сжечь или запихать в бумагорезку тяжко доставшийся компромат мне жаль. Я освободила цветастый пакет из магазина белья, положила туда папку и замаскировала на полке среди одежды.
Еще раз оглядела эротичные черные кружева, срезала ярлычки — можно с чистой совестью принять душ и съездить проведать Вика!
Пятница. 22:25
Непроглядный мрак
Вик успел облачиться в пижаму, но еще не спал, а продолжал разрываться между расчетами в ноутбуке и укладкой дорожной сумки.
Я тихонько подкралась сзади, закрыла ему очки ладошками.
— Ника, ну что за ребячество…
— Хочешь перебраться в гостиницу? — Я кивнула на сумку.
— Нет, я завтра утром планирую вылететь в Лондон…
— Вик, зачем тебе уезжать? — Я эффектно растянулась поперек кровати, среди раскиданных вещей, — Папа уже сказал, что берет тебя на работу!
— Да! Георгий Алексеевич хочет доверить мне довольно обширный и запущенный участок работы, который образовался в Британском представительстве его консорциума, — Вик потянул из-под меня примятую рубашку, — Фокси, осторожнее! Это очень серьезная, ответственная должность, признаться, я даже не рассчитывал на такую… Я ценю эту возможность и хочу приступить к работе в самые ближайшие дни…
Это, скорее, хорошая новость.
— А я? — Я села и обняла Вика. — Пригласишь меня в гости?
— Приезжай, конечно… — Вик нервно поправил очки.
— Надо хотя бы вещи из Лидса забрать сюда… В квартире все осталось — книги, диски, одежда, побрякушки всякие… Хочешь, я тебе дам ключи от той квартиры?
— Ника, что я буду делать с женской одеждой? — неловко отшутился Вик.
— Ну хорошо. Я тебя не буду отвлекать от работы! — Я поджала ноги и слегка отдвинулась, чтобы видеть лицо Вика, — Давай я приеду к Рождеству — мы можем пожениться на каникулах! И останусь. Правда, будет здорово?
— Ника… — лицо Вика посерьезнело до почти официального, — боюсь, Георгий Алексеевич этого не одобрит…
— А он разрешил мне самой выбрать мужа: какого захочу, только не милиционера, — Я озорно улыбнулась. — Ты же не милиционер?
— Вероника! При чем тут милиционер? Я ответственный человек, но даже я не готов к такому серьезному шагу! Тем более ты — ты вообще ребенок! Как отец мог делегировать тебе такое серьезное решение!
— Папа меня любит! Это ты меня считаешь бездельницей и лентяйкой…
— Ника, это слова-синонимы! — Вик положил ладони мне на плечи и поцеловал в затылок, — Солнце, я тебя тоже очень люблю! Не надо плакать, хорошо?
Плакать? За последние дни я израсходовала запас слез на много месяцев вперед. Теперь в моих глазницах горячо и сухо, как в аравийской пустыне.
— Брак — это больше чем романтические отношения. Если ты считаешь себя взрослым человеком, ты должна понимать, что семья требует эмоциональной зрелости, социального статуса! Я хотел бы сперва заслужить уважение Георгия Алексеевича, приобрести определенное положение в компании…
— Карьера для тебя важнее, чем я? Так?
— Ника, это не выбор, это вообще несравнимые вещи — как микроб и трактор! — нудел Вик, как на лекции по социологии. — Я очень серьезно отношусь к тебе и считаю социальный успех основой для брака, как любой нормальный мужчина…
