этот решающий шаг, не смог полностью достичь целей экономической независимости и социальной справедливости. Миллион погибших отдали свою кровь за долгие годы революции и войны «более жестокому, суровому и ненасытному Уицилопочтли[80], чем тот, которому поклонялись наши предки: капиталистическому развитию Мексики в условиях подчинения империализму» [112]. Различные исследователи изучали признаки упадка старых идеалов. Мексиканский инженер и экономист Эдмундо Флорес в недавней публикации утверждает, что «в настоящее время 60 % всего населения Мексики имеет доход менее 120 долларов в год и страдает от голода» [113]. Восемь миллионов мексиканцев практически не употребляют в пищу ничего, кроме фасоли, кукурузных лепешек и острого перца [114]. Противоречия системы проявляются не только в событиях вроде убийства 500 студентов в резне на площади Тлателолько[81]. По официальным данным, приведенным Алонсо Агиларом, в Мексике насчитывается около двух миллионов безземельных крестьян, три миллиона детей, которые не получают образования, около 11 миллионов неграмотных и пять миллионов людей, ходящих босыми [115]. Коллективная собственность эхидаториев (общинных крестьян) постоянно раздробляется, и вместе с увеличением числа мелких земельных участков, которые распадаются сами по себе, появилось новое крупное землевладение и новая аграрная буржуазия, занимающаяся масштабным коммерческим сельским хозяйством. Национальные землевладельцы и посредники, которые заняли господствующее положение, обманывая букву и дух законов, сами заняли подчиненное положение, и в одной недавно опубликованной книге указывается, что все они подпадают под объединение термином and Co при компании Anderson Clayton [116]. В той же книге сын Ласаро Карденаса говорит, что «фиктивные латифундии были созданы преимущественно на землях лучшего качества, самых продуктивных».
Писатель Карлос Фуэнтес воссоздал в ретроспективе, начиная со смертного часа, жизнь капитана армии Каррансы, который прокладывает дорогу в жизни, стреляя и проявляя хитрость, как на войне, так и в мирное время [117]. Человек самого скромного происхождения, Артемио Крус с годами оставляет позади идеализм и героизм молодости: он присваивает земли, основывает и множит предприятия, становится депутатом и, строя блестящую карьеру, поднимается к вершинам общества, накапливая богатство, власть и престиж за счет сделок, взяток, спекуляций, дерзких авантюр и кровавой бойни против индейцев. Процесс трансформации персонажа напоминает процесс трансформации партии[82], которая, будучи мощным, но бессильным наследием Мексиканской революции, практически монополизирует политическую жизнь страны в наши дни. Чем выше они поднимались, тем ниже падали.
Латифундия множит рты, но не хлеба
Сельскохозяйственное производство из расчета на душу населения в Латинской Америке сегодня ниже, чем накануне Второй мировой войны. С тех пор прошло более 30 лет. В мире за этот период производство продовольствия выросло, тогда как на наших землях оно сократилось. Причина отсталости латиноамериканского сельского хозяйства кроется в расточительстве рабочей силы, доступной земли, капитала, продукции и, прежде всего, исторических возможностей для развития. Почти во всех странах Латинской Америки латифундии и их «бедные родственники» минифундии сдерживают рост сельского хозяйства и развитие экономики в целом. Режим землепользования накладывает отпечаток на режим производства: 1,5 % латиноамериканских фермеров владеют половиной всех пахотных земель, и Латинская Америка тратит более полумиллиарда долларов в год, покупая за рубежом продукты питания, которые она могла бы без труда производить на своих огромных и плодородных землях. Лишь 5 % от общей площади земли обрабатывается – это самая низкая доля в мире и, как следствие, показатель самой большой степени расточительности [118]. На немногих обработанных землях урожайность, в дополнение ко всему, очень низкая. Современные производственные технологии, практически монополизированные крупными сельскохозяйственными предприятиями, большинство из которых принадлежат иностранцам, используются таким образом, что вместо улучшения почв истощают их и отравляют ради максимальной прибыли в кратчайшие сроки [119].
Порой латифундия, будто король-солнце, становится центром созвездия власти, которое, используя удачное выражение венесуэльского экономиста Доминго Маса Савалы, увеличивает число голодных, но не производство хлеба [120]. Вместо того чтобы привлекать рабочую силу, латифундия ее вытесняет: за 40 лет численность сельскохозяйственных рабочих в Латинской Америке сократилась более чем на 20 %. Всегда найдутся технократы, готовые утверждать, применяя готовые шаблонные рецепты, что это показатель прогресса: ускоренная урбанизация, массовый переезд сельского населения. Безработные, которых система неустанно «выплевывает», действительно устремляются в города и расширяют их трущобы. Но фабрики, которые также выбрасывают безработных по мере модернизации, не предлагают приюта этой избыточной и неквалифицированной рабочей силе. Технологический прогресс в сельской местности лишь обостряет проблему. Доходы землевладельцев растут благодаря внедрению более современных методов эксплуатации их собственности, но все больше рабочих рук остаются без дела, а разрыв между богатыми и бедными становится все больше. Например, внедрение механизированного оборудования сокращает больше сельских рабочих мест, чем создает. Латиноамериканцы, производящие еду от восхода до заката, обычно страдают от недоедания: их зарплата ничтожна, а доходы, которые генерирует сельское хозяйство, тратятся в городах или уходят за границу. Современные технологии, увеличивающие скудную урожайность почвы, но оставляющие нетронутым существующий режим собственности, конечно, могут способствовать общему прогрессу, но не приносят блага крестьянам. Их зарплаты не растут, как не растет и заинтересованность в более обильных урожаях. В сельской местности очень многие живут в бедности и лишь немногие богаты. Над убогими пустошами летают частные самолеты, на морских курортах процветает безудержная роскошь, а Европа кишит латиноамериканскими туристами, у которых карманы набиты деньгами – эти люди пренебрегают обработкой своей земли, но не забывают о «духовном обогащении».
Швейцарский историк Пауль Байрох связывает главную слабость экономики стран третьего мира с тем фактом, что их средняя сельскохозяйственная продуктивность достигает лишь половины уровня, которого страны, ныне развитые, достигли накануне промышленной революции [121]. И в самом деле, для гармоничного расширения промышленности требуется значительное увеличение производства продуктов питания и сельскохозяйственного сырья. Первого, потому что города растут и едят; второго – для заводов и для экспорта, чтобы сократить импорт сельхозпродукции и увеличить экспорт, собирая валюту, необходимую для развития. Система латифундий и минифундий, однако, ведет к ослаблению внутреннего рынка потребления, без расширения которого зарождающаяся промышленность оказывается в затруднении. Нищенские зарплаты в сельской местности и все растущая армия безработных лишь усугубляют проблему: сельские мигранты, стучащиеся в двери городов, снижают общий уровень заработной платы работников.
С тех пор как «Союз ради прогресса» провозгласил во всеуслышание необходимость проведения аграрной реформы, олигархия и технократия не перестают разрабатывать проекты. Десятки проектов – толстых, тонких, многословных, кратких – дремлют на полках парламентов всех латиноамериканских стран. Аграрная реформа больше не является запретной темой: политики выяснили, что лучший способ избегать действия – постоянное обсуждение проблемы. Между тем процессы одновременной концентрации и раздробления земельной собственности продолжают свое триумфальное шествие в большинстве стран. Однако начинают появляться и
