вниз, в темноту и неизвестность. Все слишком хорошо знали, что подобные места охраняются. Называй как хочешь – ядовитый газ, внезапный обвал или злые духи, но живыми расхитители подземелий уходили редко. Одно дело – отрыть храм, занесённый песком, другое – тайное капище, изначально сокрытое от людских глаз. Есения полдня размышляла (на самом деле – молилась), а потом отпустила бригаду, сполна расплатившись. Раз люди не хотят, она не будет настаивать и оставит древние камни в покое. Рабочие быстренько свернули лагерь и уехали, радуясь, что бешеная профессорша наконец-то взялась за ум.
Спуск в пещеру занял несколько дней. Ходы были порядком повреждены, и в одиночку она продвигалась медленно. Разбирала завалы, рисовала карту, делала пометки – и шла, карабкалась, протискивалась, ползла. Неважно, каких усилий стоит дорога, если в конце обещан ответ и освобождение от боли.
О том, что путь окончен, она поняла по охватившему её покою. Очередная маленькая пещерка не имела других выходов и была выдолблена в скальной породе руками человека. Стены покрывали знаки, большинство из них Есения могла разобрать – это был гимн Исис, оплакивавшей возлюбленного. В центре возвышался каменный саркофаг, покрытый плитой, местами расколотой. Только это и спасло Есению, иначе бы она надорвалась насмерть, пытаясь сдвинуть неподъёмную махину. Но время сделало за неё часть работы, и постепенно крышка подалась, выпуская наружу тысячелетнюю пыль и запах тлена, который для Есении был слаще цветочных ароматов.
Рассыпалось всё – свитки, ткани, кости, но остался цел хопеш, ритуальный меч Исис. В прежние времена Есения потеряла бы голову от его цены, но сейчас сердце её трепетало по другой причине. На плите она разглядела фигуру мужчины, разделённую на несколько частей, и отчётливо поняла, что ей было указано решение, дарованы знак и орудие. Не темнота, разрываемая неверным светом кристаллов, окружала её, то были объятия Исис, которые обещали утешение.
Утром следующего дня на поверхность выбралась совсем другая женщина. Не стало мятущейся и больной души, вместо неё на свет явилась ясная и целеустремлённая натура, твёрдо знающая, как нужно действовать. План развернулся перед глазами, оставалось только выполнять его шаг за шагом.
Именно план Исис привёл её в Мелави и помог найти избранных – тех, кому выпала удача стать частями великолепного тела Исурова. Но в первую очередь она отправилась на старое кладбище, где покоился парень, с которого всё началось. У него Есения взяла основу, грудную клетку. Её пришлось очищать от гниющей плоти, но так было нужно, вокруг этого вместилища духа должно собраться новое тело, которому в ночь Сошествия предстояло силами Исис ожить и ступить на землю. Они оба станут богами, обретут мощь и друг друга, уже навсегда.
А теперь, теперь… Тут Есения опомнилась и наконец-то заплакала, не завыла разъярённым зверем, а заревела, как девчонка.
Эмилия слушала, не перебивая, и задумчиво рассматривала Есению, будто та была сломанной куклой, которую то ли починить, то ли выбросить. Наконец что-то решила для себя и спросила:
– Ладно, а Надию-то зачем?
– Мне понадобилась её удача, – пожала плечами Есения. Она почти успокоилась и выглядела так, будто уже попрощалась с жизнью.
– А цветок на кой подкинула?
– Она успела сказать, что любит запах грейпфрута. Не знаю… Я сказала, что видела её кошку, и она пошла со мной. Я протянула ей цветок, она склонилась над ним, а я… Никто не мучился, поверь, все они получили поцелуй даги, прежде чем отдать свои тела Исуру.
– Ой, не начинай. Убила и убила, какое уж тут милосердие. Лучше скажи, если отпущу тебя, что станешь делать?
– Умру, – ответила Есения безразлично. – Я провалила миссию, смысла больше нет…
– Хорошо, а насчёт города? Ничего не беспокоило, когда затевала ритуал? Ты бы уничтожила тысячи жизней.
– Они бы ушли в свет! Тогда мне показалось, что это благодатная жертва и хороший план. – Есения на глазах обретала равнодушие висельника, у которого не осталось ни малейшей надежды, и было одно желание: чтобы фарс поскорей закончился.
– Дурацкий, как и вся твоя затея. – Эмилия взяла нож и потянулась к ней.
Есения опустила голову, подставляя ей беззащитный затылок. Эмилия с неожиданной неловкостью поцеловала её в макушку и взмахнула ножом, разрезая ремень.
– Чтобы я тебя больше не видела в Мелави. Попадёшься на глаза – лично разберу на семь кусков, притом так, что останешься жива до последнего. Верь мне, я умею.
– Зачем? – Есения разминала кисти, разгоняя застоявшуюся кровь. – Всё пропало, всё было зря.
– Ну почему же…
– Ты спалила голову, а другого мальчишку увела из-под носа.
– Да ладно, тебе от мясника подарок доставили?
– В холодильнике, – растерянно ответила Есения. – Но это же…
– Тебе сгодится. Ночь ночей ещё не завершилась, милая, она может быть очень долгой, если нужно. Заканчивай и уходи. Ну или как хочешь, только сваливай отсюда на рассвете и не возвращайся.
– А энергия? В кристаллах немного осталось, но жертву уже не собрать, время почти ушло…
– Да кто бы тебе позволил! – Эмилия на мгновение задумалась и сняла с шеи накопитель, с которым не расставалась многие годы. – Возьми, на простенького голема должно хватить.
Глаза Есении засветились безумием и надеждой, и только когда Эмилия уже перешагнула через порог, она спросила:
– Почему?
Эмилия постояла немного, собираясь с мыслями, и ответила, не оборачиваясь:
– Наверное, чтобы у любви всегда оставался шанс, дура ты психованная.
И ушла.
Она возвращалась по светлеющим улицам и думала, что нынче ночью опять изменила судьбу города, не в первый и не в последний раз, хотя сейчас цена оказалась слишком высокой. Нет больше прошлого – любви, ненависти и снова любви, – заключённого в отцовский подарок, который согревал её почти всю жизнь. И нет вернейшего из средств в очередной раз обмануть смерть. Ничего, она найдёт другое – она всегда находит.
А ещё совершилась самая сладкая месть и горчайшая из побед: настоящий Сирилл, жестоко ранивший её, уже состарился, а у неё теперь есть прекрасная юная копия, с которой можно сделать что угодно – трахнуть, привязать к себе намертво, разбить сердце, убить или измучить до потери человеческого облика. И всё абсолютно бесполезно, ведь этим не высушить ни единой слезы влюблённой девочки Милли, не искупить боли, не исправить души, сросшейся криво, как сломанная кость.
Она не стала спускаться к морю, а наоборот, поднялась повыше, на холм, с которого открывался вид на просыпающийся Мелави. Эмилия смотрела на небо, всё ещё густо-синее на западе и розовеющее на востоке, смотрела на узкую башню
