человека огромного роста, с неприветливым лицом, в охотничьем костюме с медленною, как будто спросонья, речью.
Он предложил мне объяснить, что привело меня в Париж, так как из сообщения посла он знает только о моем приезде, но чем он вызван — ему совершенно неизвестно. Он вставил только, что, как бывший министр финансов, он с любопытством следил за моею деятельностью во время войны и может только сказать, что Франция не поступила бы так, как поступила Россия, и в день объявления войны ввела бы принудительный курс. Он указал при этом на железный шкаф в углу его кабинета, прибавив, что в нем уже лежит готовый декрет о прекращении размена, подписанный президентом республики, и недостает только контрассигнования его председателем Совета министров и даты его издания.
Спокойно выслушав меня, он сказал мне: «Я уверен, что наши банки очень неохотно пойдут на ваше домогательство, но я надеюсь убедить их в необходимости помочь вам, так как, в самом деле, не стоило удерживать денежное обращение с таким трудом и даже искусством во время неудачной войны, чтобы разом разрушить его под влиянием внутренней смуты, которая к тому же, по-видимому, подавлена.
Наш посол в Санкт-Петербурге телеграфирует каждый день, что ваше правительство берет верх. Не будьте слишком требовательны, удовольствуйтесь небольшою суммою, в виде краткосрочного займа, а потом, когда все убедятся в том, что правительство сильнее революции, наши же банки и наша публика, которая сейчас в панике, охотно пойдут на консолидированную операцию, и вы заключите ее выгоднее для вас, нежели заключили бы теперь».
Я передал Рувье то, что говорил накануне Рафаловичу. Он сказал мне, что ничего против этого не имеет и готов быть моим посредником перед банками, советуя мне не вступать с ними в предварительные переговоры, пока он не даст мне знать, что ему удалось сломить их нерасположение.
Затем Рувье сказал мне буквально следующее:
«Я буду вашим адвокатом, но и вы помогите мне в том, что нас так заботит. На днях начинается конференция в Альхесирассе. Я уверен, что Россия будет с нами, но для нас важно, чтобы мы могли рассчитывать не только на благожелательное отношение ее, но имели уверенность в том, что ее представитель не станет сноситься со своим правительством в какой-либо острый момент переговоров, но займет сразу определенное положение на нашей стороне, и всей конференции будет ясно, что мы поддержаны Россией и можем опереться на ее слово. Я говорю вам это как председатель Совета и министр иностранных дел и убедительно прошу вас передать по телеграфу мой разговор вашему министру иностранных дел и просить его дать инструкции вашему представителю».
В ответ на это я передал Рувье то, что было мне сказано государем по его личному почину, сказал, что говорю ему это совершенно открыто и официально, что такое распоряжение государя уже известно графу Ламсдорфу, несомненно сообщено им нашему представителю на конференции и не нуждается в новом моем сношении. Я прибавил, что, если он желает, я готов подтвердить это письмом, принимая на себя всю ответственность за мое заявление, на что меня уполномочивает и мое звание статс-секретаря государя, независимо от сознаваемой мною личной моей моральной ответственности. Рувье удовольствовался моими словами и прибавил шутливо: «Теперь мы с вами заключили договор, вы уже выполнили ваше обязательство, дело за мной, и я уверен, что я его также честно выполню, как вы свое. Я не обещаю вам дать ответ непременно завтра, но послезавтра вы, конечно, услышите обо мне.
Когда же вы вернетесь домой, доложите его величеству, что правительство республики глубоко тронуто тем, как тонко оценил император наше трудное положение и какую неоценимую услугу он нам оказывает, обеспечивая, конечно, сохранение мира, так как на конференции мы выступим компактною массою против наших противников, всегда рассчитывающих на наше несогласие».
Прием меня президентом республики Лубэ был особенно любезен. Я пробыл у него почти целый час и не могу не отметить, что у него, как и у Рувье, я нашел совершенно иное отношение, нежели в первый день у банкиров. Он отлично понимал всю необходимость для нас сохранить наше денежное обращение и сказал мне без всяких фраз, что если Рувье обещал мне свою помощь, то я могу быть совершенно уверен в успехе, а готовность нашего государя помочь Франции в Альхесирассе обеспечивает заранее ей сохранение мира и обязывает ее всеми доступными ей средствами помогать своей союзнице и во внутренних затруднениях, и в переживаемом финансовом кризисе.
Я тотчас же телеграфировал графу Витте о свидании с Рувье и о приеме президентом республики.
Предсказания Рувье сбылись со всею точностью. На следующий день я никого не видал из банковских деятелей. В нашем посольстве я передал советнику Неклюдову весь разговор как с Рувье, так и с президентом, просил его тотчас же сообщить его в министерство, и на вопрос его, не нужно ли вызывать из Ниццы А. И. Нелидова, сказал, что пока нет в этом надобности, так как это дело взял в свои руки Рувье и его помощь, конечно, гораздо существеннее, нежели наши с послом усилия.
Под вечер ко мне пришел Нетцлин и повторил только, что лично он и его банк готовы идти навстречу нашим желаниям, но сопротивление «Лионского кредита», Национальной учетной конторы и даже банка Готтингера, всегда уступчивого, таково, что сломить его может только прямое вмешательство правительства. Я не сказал ему, что имею уже на этот счет прямое обещание Рувье и жду результатов его вмешательства. На следующий день, пятый день моего пребывания в Париже, произошла полная перемена декораций. Утром Рафалович сказал мне, что Нетцлин, Мазера, Ульман, Доризон и барон Готтингер получили приглашение явиться в министерство иностранных дел, и его запросил первый из названных лиц, не известно ли ему, зачем именно их зовут, так как никто из них не сомневается, что вызов их находится в связи с моим приездом. Рафалович отозвался полным неведением, как сказал и то, что ему ничего не известно, было ли вчера у меня свидание с председателем Совета министров.
После завтрака, около трех часов, ко мне опять приехал Нетцлин, сказал без всяких околичностей, что их группу вызвал сегодня утром Рувье и прямо заявил, что он просит их исполнить то, что составляет предмет моего
