— А сакуру встречать не собираешься?
— Хорошо бы! Уже вот-вот зацветет!
Любоваться первыми цветами сакуры меня всегда водила Наставница. И неизменно в парки храма Данка́дзура, вспомнила я.
— А я хочу собрать вечеринку у себя дома, — говорит она вдруг. — Придешь?
— Что… Можно?
— Ну конечно! Все чего-нибудь принесут понемногу, так и отпразднуем. Мой садик тебе из окна не видно? Ты даже еще не знаешь, какие там чудесные сакуры! Вот и соберу под ними старых друзей, пускай все порадуются. В основном, конечно, все такие же старушки. Сколько этим сакурам осталось цвести — бог его знает…
— Ну зачем вы так?
— Ох, Поппо-тян! Только не делай печальное лицо! В любой жизни наступает момент, когда перестаешь шевелиться.
Так-то оно так, согласилась я. Но мне все же очень хотелось, чтобы госпожа Барбара шевелилась как можно дольше.
— Значит, сакура на дому? — слезаю я с грустной темы. — Вот здорово!
— Ну еще бы! — кивает госпожа Барбара. — Когда смотришь на сакуру, понимаешь, что все-таки жил не зря… Так что приводи побольше друзей!
— Как? — удивляюсь я. — Вы что, собираете целую кучу народа? Но у меня и подруг-то почти нет…
А одна из этих подруг и так уже здесь, передо мной, добавляю я про себя.
— Друзья измеряются верностью, а не числом! — назидательно произносит госпожа Барбара. — Если у тебя есть с кем смотреть на первую сакуру, обязательно приводи, вот и все!
— Большое спасибо! — с поклоном говорю я.
— Раньше, чтобы посмотреть на первую сакуру, я готова была сорваться куда угодно. Но в последнее время предпочитаю любоваться из дома. В моем садике сакура — самая красивая! Так что пускай все, кто это понимает, собираются у старушки Барбары…
— Вовсе вы не старушка! — тут же протестую я.
— Спасибо за комплимент, Поппо-тян, — смеется она. — Ты настоящий друг!
«Какой еще комплимент?» — удивляюсь я. Могу поклясться на алтаре, до сих пор я не воспринимала госпожу Барбару как старушку. Наоборот, иногда она казалась мне и бодрее, и моложе меня самой…
— Ну так вот, — продолжает она. — А командиром назначим Панти. Она у нас учитель, вот пускай и управляет коллективом!
— О да! — соглашаюсь я. — Лучше Панти не справится никто!
Я гляжу за окно. Хвост самолета в небе уже растаял.
— А пока побегу обратно, — говорю я. — Пора открывать магазин!
— Давай! — кивает она. — Ну а я, пожалуй, прокачусь кое с кем до «Костко»[72]…
— «Костко»? — Я не верю своим ушам. Госпожа Барбара — и склады распродажи? Очень странное сочетание.
— Ну да… На машине вмиг доберемся! Хотя место, конечно, опасное. Вечно накуплю там чего-нибудь ненужного!
И с этими словами госпожа Барбара удалилась обратно в дом. И разноцветные пуговки на ее кофточке — красные, белые, голубые — поблескивали в такт ее шагам.
Плям, плям, плям…
В воскресное утро кухня сотрясается от вибраций.
— Сильнее, Поппо-тян! — скомандовала Панти. — Со всей дури лупи! Кулачками!
— «Со всей дури»? А как это? — тут же уточнила Кюпи-тян в кухонном фартуке. Но на вежливые объяснения для малявочки у Панти не всегда хватает сил.
Главным блюдом вечеринки мы выбрали хлеб, испеченный самостоятельно. Если объяснить Кюпи, что для этого нужно, она с радостью захочет нам помогать. Что я, что она — обе печем хлеб впервые в жизни.
— Чем сильнее ты колотишь по тесту, когда его месишь, тем вкуснее будет хлеб! — наконец поясняет Панти. — Так что нужно очень стараться!
На наших глазах из просто воды и просто муки вдруг получилась странная, плотная, шевелящаяся масса.
— Оно что, живое? — с любопытством спрашивает Кюпи-тян.
— Еще как живое… — страшным голосом отвечает ей Панти. — Живее всех живых!
Эти двое познакомились только сегодня. И тут же разболтались, как старые боевые подруги.
На пару с Кюпи мы пыхтим над тестом еще минут пятнадцать. И лишь после этого строгая Панти наконец принимает нашу работу. Мои руки и поясница, не привыкшие к таким нагрузкам, от усталости стонут и подрагивают.
Мы решаем немного передохнуть и подождать, пока тесто не поднимется само, увеличившись примерно вдвое. А заодно и позавтракать онигирьками, которые налепил для нас отец Кюпи-тян.
Закончив свой завтрак, Кюпи-тян с банкой медового лимонада в руке подбежала к домашнему алтарю.
— А это кто? — спросила она, указывая пальчиком на портреты.
— Это моя Наставница, — говорю я. — А это тетушка Сусико…
— А Наставница — это кто? — не унималась малявочка.
— Ну, в общем… моя бабуля.
— А мамуля где?
— Ее больше нет.
— Улетела на небо?
— Как знать… Я на небесах еще не была. Может, и там ее тоже нет.
Под наши разговоры Панти отошла к раковине и принялась отмывать под краном миски, ложки и все остальное, что успело изваляться в муке. Похоже, решила оставить нас с Кюпи-тян наедине.
— А твоя мама где, Кюпи-тян? — спросила уже я.
— Моя улетела в рай, — чуть помолчав, ответила малявочка. — А когда слишком грустно, можно делать вот так… Вз-зык!
Закрыв глаза, она скрестила руки на груди и резко, изо всех сил сжала себя в объятиях.
— Вз-зык! — повторила она, не открывая глаз. — Поппо-тян, давай вместе!
Я послушно скрестила руки на груди вслед за ней и точно так же стиснула себя в объятиях.
— Вз-з-зык!!
Моя мать и забеременела, и родила меня, когда ей еще не было и двадцати.
Об этом мне рассказала по секрету тетушка Сусико.
Подозреваю, мать с Наставницей вечно ссорились как кошка с собакой. Как еще объяснить, почему во всем доме ни одной материной фотографии не сохранилось?
Сама же я о ее существовании не ведала с рождения. Тот факт, что ее нет, казался мне совершенно естественным. А потому и желания увидеться с ней не возникало. Ну а если она все же где-нибудь есть — кто знает, может, когда-нибудь и свидимся?
— Ну все, хватит! — пищит малявочка. — Можно больше не взыкать. Ну как, Поппо-тян? Больше не грустно?
Под щебетание Кюпи-тян я медленно открыла глаза и вдруг почувствовала, как ее крошечные пальчики гладят меня по голове. Так же нежно, как, наверное, все матери гладят своих детей.
Из оставшегося теста Панти решила напечь блинов. А к ним хорошо бы бекон и сметану. Взявшись за руки, мы с Кюпи-тян отправились в ближайший супермаркет.
Дошагав до Камакура-гу, мы сели в автобус и, не доезжая до станции одну остановку, вышли у огромного супермаркета.
Уже стоя у полок с продуктами, я спросила у Кюпи-тян, чего ей хочется. Она ответила, что ничего.
— Пойдем скорее обратно! — потребовала она и, снова схватив меня за руку, потянула к выходу из магазина. Спохватившись, я едва успела найти бекон и сметану.
Расплатившись, мы вышли на улицу. По счастью, обратный автобус подошел в ту же минуту.
Воздух Камакуры становился с каждым днем все теплее, и на улочках появлялось все больше туристов.
Пока мы ходили, хлеб в корзинке поднялся, увеличившись, наверное, раза в три.
— А когда оно спит — оно храпит или сопит? — спросила Кюпи-тян.
— Гугукает, — очень серезно ответила ей Панти. — Как сова… Когда вы ушли — знаешь, как загугукало!
Если дотронуться до теста пальцем, можно почувствовать его тепло, похожее на тепло чьей-то кожи. Чтобы оно настоялось, Панти накрыла его сверху влажным полотенцем.
— Спи крепче! — прошептала я тесту. — Приятных снов!
Пока подходит тесто, Панти принялась печь блины, а мы с Кюпи-тян разложили уже по мисочкам сметану. Тут по кухне вдруг разнесся жизнерадостный голос госпожи Барбары:
— Доброе утро…
— Добра-утра! — первой прокричала в ответ Кюпи-тян.
Малявочка с моей соседкой видели друг друга впервые. Вторая, впрочем, старается на первую не глядеть.
— О… Кого я слышу? — картинно удивилась госпожа Барбара. — У кого это здесь такой милый голосок?
И лишь только после этого заметила Кюпи-тян.
