Именно такая позиция моего друга, а ничуть не недостаток интереснейшего материала привела к тому, что я в последние годы предъявлял читающей публике лишь немногие из моих записей. Собственное участие в некоторых из предприятий Шерлока Холмса я неизменно рассматривал как привилегию, обязывавшую меня к сдержанности и взвешенности суждений.
Поэтому в прошлый вторник меня немало удивила полученная от Холмса телеграмма (он всегда предпочитал телеграф письмам) следующего содержания: «Почему бы не обнародовать рассказ о Корнуоллском Ужасе – самом странном случае в моей практике». Понятия не имею, что за наплыв воспоминаний освежил это дело в его памяти и по какой причуде ему захотелось прочесть мой отчет; тем не менее, не дожидаясь телеграммы с известием, что он передумал, я поспешил разыскать свои заметки об этом происшествии, каковые и предлагаю вниманию читателей.
Итак, весной 1897 года железное здоровье Холмса заметно пошатнулось ввиду его непрерывной напряженной деятельности, требующей полной отдачи сил; вероятно, сыграли свою роль и те случаи, когда он неблагоразумно пренебрегал заботой о себе. В марте того года доктор Мур Эйгер с Харли-стрит, знакомство с которым Холмс свел при драматических обстоятельствах (быть может, и об этом я когда-нибудь расскажу), недвусмысленно предписал прославленному частному детективу отложить все дела и во избежание серьезного срыва дать себе полный отдых. Состояние собственного здоровья Холмса ни в малейшей степени не волновало, поскольку ум его работал бесперебойно, однако из-за угрозы надолго утратить способность к действию он был вынужден наконец согласиться на перемену обстановки. Вот почему ранней весной того года мы поселились с ним вдвоем в небольшом коттедже возле бухты Полдью, на дальней оконечности полуострова Корнуолл.
Место было удивительным и как нельзя более отвечало мрачному настроению моего пациента. Из окон нашего скромного, беленного известкой домика, стоявшего высоко на поросшем травой мысе, мы обозревали весь зловещий полукруг залива Маунтс-Бей – давней смертельной ловушки для судов, обрамленной черными утесами и полузатопленными рифами, где нашли свою гибель бессчетные мореплаватели. Когда дует северный бриз, бухта выглядит мирной и укромной, зазывая истерзанное бурями судно найти в ней покой и защиту.
Потом с юго-запада налетает внезапный вихрь, срывает судно с якоря, гонит его на подветренный берег, где среди пенистых валов и наступает развязка. Опытные моряки держатся от этого гиблого места подальше.
На суше наши окрестности выглядели не менее угрюмо. Вокруг простирались бурые пустоши, безлюдные и холмистые; только кое-где высились церковные башни, обозначая собой старинные поселения. Повсюду обнаруживались следы безвозвратно исчезнувшего древнего народа, который оставил по себе единственную память в виде причудливых каменных монументов, бесформенных насыпей, хранивших внутри пепел умерших, и странного вида земляных укреплений, напоминавших о доисторических битвах. Таинственное очарование этой местности, над которой витала зловещая атмосфера сгинувших племен, будило фантазию моего друга, и он подолгу бродил по пустоши, предаваясь одиноким раздумьям. Он увлекся также изучением древнего корнуэльского языка, и его, помнится, осенила мысль о родстве этого наречия с халдейским, которое принесли сюда финикийские торговцы оловом. Холмс выписал книги по филологии и засел за разработку этой теории. Однако нежданно-негаданно, к моему сожалению и его нескрываемому удовольствию, мы даже в этой стране грез впрямую столкнулись с задачей куда более сложной, захватывающей и неизмеримо более таинственной, нежели все те, от которых мы бежали из Лондона. Наша мирная жизнь, с ее ежедневной бодрящей рутиной, внезапно была прервана, и мы оказались вовлечены в цепочку событий, которые вызвали сильнейшее волнение не только в Корнуолле, но и во всей западной части Англии. Многие из моих читателей, вероятно, помнят о так называемом Корнуоллском Ужасе, хотя репортажи о нем в лондонской печати не отличались ни достоверностью, ни полнотой. Теперь, спустя тринадцать лет, я намерен представить публике точное и правдивое описание этого непостижимого случая.
Я уже упоминал, что разбросанные по пустоши церковные башни указывали на деревни, имевшиеся в этой части Корнуолла. Ближайшим к нам поселением была деревушка Треданник-Уоллас, где жилища двухсот обитателей теснились вокруг старинной, поросшей мхом церкви. Викарий прихода мистер Раундхэй немного занимался археологией, и на этой почве Холмс завязал с ним знакомство. Это был дородный приветливый человек средних лет, хороший знаток местных преданий. Он пригласил нас к себе на чаепитие, где мы познакомились также с мистером Мортимером Трегеннисом – живущим на свои средства джентльменом, который пополнял скудный доход священника, снимая обиталище в его просторном, беспорядочно построенном доме. Викарий, будучи холостяком, радовался этой договоренности, хотя со своим жильцом они сходствовали мало, даже и внешне: тот был худощавым темноволосым человеком в очках, сутулившим спину, как будто действительно страдал физическим изъяном. Помню, что во время нашего короткого визита викарий говорил без умолку, а его жилец, на удивление замкнутый, с опечаленным лицом, сидел, опустив глаза, явно погруженный в собственные раздумья.
Именно эти двое во вторник шестнадцатого марта ворвались в нашу гостиную, где мы, только что покончив с завтраком, курили в предвкушении нашей ежедневной прогулки по пустоши.
– Мистер Холмс, – взволнованно заговорил викарий, – ночью произошла трагедия! Совершенно неслыханная – таких еще не бывало. Нам остается только благодарить Провидение, что вы здесь: во всей Англии нет никого, кто нам более необходим.
Я окинул назойливого викария не самым приязненным взглядом, однако Холмс, вынув трубку изо рта, напряженно выпрямился в кресле, будто старая гончая, заслышавшая призывный клич. Он жестом указал на диван, на который уселись наши охваченные дрожью визитеры. Мистер Мортимер Трегеннис более владел собой, нежели священник, хотя, судя по тому, что его тонкие руки тряслись, а темные глаза блестели, он испытывал такое же смятение.
– Кто будет рассказывать: вы или я? – спросил он викария.
– Поскольку открытие, чем бы оно ни было, сделано вами, а викарий оказался вторым, то, вероятно, слово принадлежит вам, – вмешался Холмс.
Я поглядел на священника, одетого явно наспех, и его жильца в безупречном платье, и меня позабавило выразившееся на их лицах изумление, вызванное простейшей дедукцией Холмса.
– Позвольте мне для начала сказать несколько слов, – произнес викарий, – и тогда вы решите, выслушать ли подробности от мистера Трегенниса или же немедля поспешить на место этого загадочного происшествия. Итак, поясню, что минувший вечер наш друг провел в обществе двух своих братьев, Оуэна и Джорджа, и своей сестры Бренды в Треданник-Уорта – их доме, который стоит на пустоши невдалеке от старинного каменного креста. Мистер Трегеннис удалился около десяти часов вечера, пока они продолжали играть в карты за обеденным столом, находясь в полном здравии и отличном настроении. По утрам мистер Трегеннис поднимается рано – и сегодня, гуляя до
