мне огромную загорелую руку с короткими извинениями:
– Надеюсь, не причинил вам вреда. Когда вы обвинили меня в покушении на леди Франсес, я потерял над собой контроль. Но, честно говоря, в эти дни я за себя не отвечаю. Нервы у меня напряжены до предела. Однако, что происходит, мне совершенно непонятно. Прежде всего хочется узнать, мистер Холмс, откуда вообще вы прослышали о моем существовании?
– Я связался с мисс Добни, гувернанткой леди Франсес.
– Старушка Сьюзен Добни в домашнем чепце! Отлично ее помню.
– И она вас помнит. Было это давно – до того, как вы предпочли отправиться в Южную Африку.
– А, вижу, вы все обо мне знаете. Мне незачем что-то от вас скрывать. Клянусь вам, мистер Холмс, не было на свете человека, который любил бы так беззаветно, как я любил Франсес. Да, я был тогда необузданным юнцом, хотя и не хуже многих других моих ровесников. Но помыслы Франсес были чисты как снег. Она на дух не переносила даже малейшей грубости. Поэтому, когда до нее дошли слухи о моем поведении, она больше не захотела меня видеть. И, однако, она меня любила – не диковина ли? – любила настолько, что оставалась одинокой всю свою жизнь единственно из-за меня. Минули годы, и когда я сколотил состояние в Барбертоне, то подумал, не поискать ли Франсес: быть может, сердце ее смягчится. Я знал, что она все еще не замужем, нашел ее в Лозанне и старался изо всех сил умилостивить. Мне показалось, она начала уступать моему напору, но сильная воля возобладала, и когда я снова явился в отель, то услышал о ее отъезде. Я последовал за Франсес до Бадена, а потом выяснил, что ее служанка здесь, в Монпелье. У меня грубая натура, я недавно вернулся из краев, где царят грубые нравы, и, как только доктор Ватсон обратился ко мне со своим вопросом, я на мгновение потерял голову. Но, ради бога, скажите, что с леди Франсес?
– Вот это нам и предстоит выяснить, – произнес Холмс с необычайной для него серьезностью. – Где вы остановились в Лондоне, мистер Грин?
– В отеле «Лэнгем».
– Тогда порекомендую вам вернуться туда и быть готовым на случай, если вы мне понадобитесь. Не хотел бы поощрять ложные надежды, но будьте уверены, что мы предпримем все возможное ради безопасности леди Франсес. Большего сказать я пока не в силах. Оставляю вам эту карточку, чтобы вы могли держать с нами связь. А теперь, Ватсон, если вы упакуете свои вещи, я отправлю миссис Хадсон телеграмму с просьбой блеснуть своим мастерством для встречи двух голодных путешественников завтра в семь тридцать утра.
На Бейкер-стрит нас ожидала телеграмма. Холмс прочитал ее и с радостным возгласом перекинул мне. «Искромсано или оторвано», – говорилось в весточке, отправленной из Бадена.
– Что это значит? – спросил я.
– Очень многое, – ответил Холмс. – Вспомните мой с виду неуместный вопрос относительно левого уха преподобного джентльмена. Вы на него не ответили.
– Я уехал из Бадена и не мог в это вникать.
– Вот-вот. Поэтому я направил точно такую же телеграмму управляющему отелем «Энглишер Хоф», чей ответ лежит перед вами.
– И что из него следует?
– Из него следует, дружище Ватсон, что мы имеем дело с исключительно ловким и опасным субъектом. Преподобный доктор Шлессингер, миссионер из Южной Америки, не кто иной, как Святоша Питерс, один из самых бесстыдных проходимцев, когда-либо рожденных Австралией, а там – даром что страна молодая – отпетых типов хватает. Питерс специализируется на обмане одиноких дам, играя на их религиозных чувствах; его так называемая супруга, англичанка по фамилии Фрэзер, – достойная сообщница. Его тактика помогла мне установить подлинную личность, а физический изъян – Питерс был жестоко избит в пьяной драке в аделаидской пивной в восемьдесят девятом году – подтвердил мои подозрения. Несчастная леди находится в руках самой зловещей парочки, которая, Ватсон, не остановится ни перед чем. Весьма вероятно, что ее уже нет в живых. Если это не так, ее, несомненно, держат в заточении и она не может написать мисс Добни или прочим друзьям. Не исключено, что она так и не добралась до Лондона или же его миновала. Впрочем, первое неправдоподобно: благодаря системе регистрации иностранцам не так-то просто шутить с континентальной полицией; второе также невозможно, поскольку эти мошенники вряд ли нашли бы другое место, где можно подолгу держать человека взаперти. Интуиция подсказывает мне, что она в Лондоне, однако, где именно, определить невозможно, поэтому наши следующие шаги очевидны: давайте пообедаем и будем спасать свои души терпением. Попозже вечером я прогуляюсь до Скотленд-Ярда и переговорю с нашим другом Лестрейдом.
Однако усилия как официальной полиции, так и собственной небольшой, но весьма эффективной агентурной сети Холмса оказались недостаточны, чтобы разгадать тайну. Среди миллионных толп Лондона три человека, которых мы разыскивали, канули в неизвестность, будто никогда и не существовали. Объявления не нашли никакого отклика. Ни одна нить ни к чему не привела. Все криминальные прибежища, которые мог навестить Шлессингер, были обысканы – и впустую. Велась слежка за его давними сообщниками, но они держались от него в стороне. Затем внезапно, после недели томительного ожидания, мелькнул проблеск надежды. В ломбарде Бевингтона на Вестминстер-роуд была заложена усыпанная бриллиантами серебряная подвеска старинной испанской работы. Закладчиком был рослый, чисто выбритый человек, по виду священник. Его имя и адрес были явно фальшивыми. На его ухо не обратили внимания, но описание внешности точно соответствовало Шлессингеру.
Наш бородатый друг из отеля «Лэнгем» заходил к нам трижды, чтобы узнать новости, а в третий раз – спустя час после того, как поступило последнее сообщение. На его громадном теле одежда висела как на вешалке. Казалось, тревога пожирает его изнутри.
– Дайте мне хоть какое-нибудь задание! – жалобно твердил он.
Наконец-то Холмс мог исполнить его просьбу.
– Он начал закладывать драгоценности. Теперь он от нас не уйдет.
– Не означает ли это, что с леди Франсес случилось какое-то несчастье?
Холмс мрачно покачал головой:
– Если они до сих пор держат свою пленницу в заточении, ясно, что освободить ее они могут только ценой собственного краха. Мы должны готовиться к худшему.
– Что я могу предпринять?
– Им знакома ваша внешность?
– Нет.
– Возможно, Шлессингер обратится далее в другой ломбард. В этом случае мы должны начинать заново. Впрочем, ему назначили хорошую цену и не задали никаких вопросов, поэтому если он нуждается в наличности, то надо полагать, вернется к Бевингтону. Я передам им через вас записку, и они разрешат вам устроить в лавке слежку. Если Шлессингер туда
