Приложение 4
Докладная записка Г.В. Писаревского и В.М. Фалина М.С. Горбачеву.
11 октября 1988 года
Уважаемый Михаил Сергеевич!
Экономическая реформа буксует, ситуация на рынке потребительских товаров и услуг, а также в финансовой сфере даже обостряется. Внешний и внутренний противник пользуется любой возможностью, чтобы присолить наши раны, усугубить нам имеющиеся трудности и породить дополнительные с главной целью — подорвать веру в перестройку, то есть в правильность социалистического выбора.
Время поджимает. Терпение не бесконечно растяжимая величина. Нам отведено, наверное, не больше двух-трех лет на то, чтобы доказать себе и другим — социализм в ленинской редакции не утопия, идеи подлинного народовластия реальны, личные и общественные интересы при нашем строе не просто совместимы, но дополняют друг друга ко взаимной пользе. Доказать, разумеется, не созданием изобилия благ и демократизма, для чего потребуется труд и энергия, может быть, не одного поколения, а конкретными и зримыми переменами в быту, который сегодня во все большей степени определяет сознание.
Почему же, казалось бы, сверхочевидные, диктуемые жизнью инициативы с такими неимоверными трудностями пробивают себе дорогу? Что мешает новым правам и принципам, радикально измененным приоритетам стать конкретным делом? Все, похоже, упирается в людей или, точнее, в кадры, в которые, в отличие от машин, не заложишь новые программы, чтобы получить новый результат. Поныне у ускорения, в глазах многих теоретиков и практиков, преимущественно количественное и где-то на десятом месте качественное измерение.
Полвека ругая «искусство для искусства», мы в течение этих же десятилетий создали «экономику для экономики», насилующую природу и разоряющую народ. Мы переворачиваем в год 15 миллиардов тонн горных пород, давным-давно обогнали США по добыче топлива (кроме угля), производству стали, цемента, тракторов и т. д., по производству электроэнергии на душу населения впереди Японии. А что с этого имеют советские люди? 200 с небольшим рублей среднемесячной зарплаты, к тому же наполовину неотоваренной.
Зачем мы производим стали больше, чем США и Япония, вместе взятые? Изводим труд, сырье, а в итоге государство, как собака на сене, имеет запас товарно-материальных ценностей почти на 1,5 триллиона рублей, или в 2,5 раза больше, чем личное имущество всего населения страны. Комуэто нужно? Неужели астрономические цифры Госкомстата на газетных полосах действуют убедительнее, чем пустые полки магазинов?
Отраслевое ценообразование вздувает цены на товары потребления. Расслоение цен — социальный порок всех отраслей тяжелой индустрии. По некоторым подсчетам, это приводит к тому, что фонд потребления у нас практически такой же, как и фонд накопления.
Повышение темпов общеэкономического развития в затратных, безрыночных координатах — это, по сути, замена одного камня Сизифа на другой, более тяжелый. Совершенствование труда Сизифа, коим стали хрущевско-косыгинские реформы, — не путь перестройки: это ее тупик.
Нельзя делать два дела одновременно: перестраивать экономику по-новому и выполнять пятилетний план, сверстанный по-старому. Сейчас традиционно затратный пятилетний план — это лобовая броня механизма торможения. За этой броней и надеются отсидеться наиболее умные противники перестройки. Патология госзаказов 1988 года — наглядное свидетельство тому.
Где ключ, позволяющий хотя бы обоснованно формулировать ближайшую и среднесрочную перспективу, и есть ли в наличии такой ключ? Общество устало в экономическом и некоторых иных смыслах стоять на голове. Это и опасность, и шанс одновременно. Пример Китая показывает, как благодарно отозвался народ на дозволение ему прекратить бить поклоны маоизму и взяться вплотную за работу, хотя нам следует настраиваться на то, что поднять советское хозяйство — объективно более сложная задача, ибо процесс насильственного раскрестьянивания деревни и подавление всякой индивидуальной инициативы зашел у нас гораздо глубже, чем у любого из соседей.
Со всеми оговорками тем не менее можно констатировать, что нельзя восстановить нормальное экономическое кровообращение в СССР, минуя рынок или в обход рынка, как невозможно учесть в плане все многообразие запросов и вкусов, все тенденции научного, технического и эстетического развития, так в еще более ограниченной степени можно загодя рассчитать потребительский спрос или пытаться втянуть его в карточную, по существу, систему распределения товаров и услуг, даже если формально карточки выступают у нас в виде денег.
Ленинский призыв «учиться торговать» обретает таким образом второе дыхание. При В.И. Ленине этот призыв был обращен в первую голову к коммунистам. Теперь он касается всех и каждого, поскольку речь идет об обучении хозяйствованию в узком и широком смысле, о соотнесении личного вклада каждого в общее богатство страны и ожиданий на получение своей доли от общественного пирога. На социалистическом рынке бесчисленное множество удовлетворенных потребностей переплавится в мандат доверия партии и строю, придаст фундаменту нашего общества необходимую сейсмоустойчивость.
Отсюда вывод — нынешние нелады на рынке есть сигнал тревоги. Это не просто неудобство, каждодневно портящее людям настроение, а честным руководителям предприятий — здоровье. Нет, все гораздо серьезней, т. к. рынок превратился в решающий партийный форум. Независимо от того, нравится нам это или нет.
Наша государственная торговля в нынешнем виде — это собранные в букет пороки царского государственно-феодального интендантства. Приписочное, списочное, утрусное, усушное, обвесно-обманное воровство — это личный и корпоративный императив подразделений Министерства торговли СССР и казенной Промкооперации. Нет правил без исключения: и в торговле есть честные люди, но они погоду не делают.
Продукт в товар у нас превращает не личный интерес «труженика» прилавка, а план, который давно и прочно стал скелетом и мускулами приказной системы. План выполняется любой ценой, но прежде всего за счет потребителя: абсолютная монополия государства делает его абсолютно беззащитным.
Для чего нужен план, разверстанный до магазина, ларька, грязнохалатной полупьяной бабы, стоящей за передвижным лотком? Для команды. Планирование в нынешнем уродстве есть прямая и обратная связь затратной административно-командной системы. За выполнение плана, т. е. за исполнение команды, — получка, «пронормированная» Госкомтрудом, премия, награды, но не заработная плата. «Зарабатывают» воровством: клубнику — списывают, реальную и мнимую гниль — сортируют, продают, покупателя надувают и т. д.
План-команду уважают: правила игры стараются соблюдать, держат дефицит, в конце месяца подбрасывают его несправляющимся с заданиями магазинам. Дальше действует интерес. Корыстный. Принцип интендантской торговли — «не обманешь — не продашь», «не украдешь — не проживешь» — не знает сбоев. Безотказна и «трудовая селекция» подбора кадров госторговли: из 58 проверенных в августе продавцов розничной сети Главмосплодоовощторга 57 занимались обсчетом или обвесом.
«Боссы» заготконтор, транспортировки, складирования и реализации занимались саботажем перестройки. До августа 1988 года Москва овощами и фруктами снабжалась значительно хуже, чем за соответствующий период 1987 года. Сотни тысяч тонн скоропортящейся продукции были превращены в гниль. Сгнили даже импортные бананы, хотя наши «спецы» закупают продукт таких кондиций, что, казалось бы, нарочно не истребишь.
«Ситуация на овощных базах становится неконтролируемой», — заявил начальник московского управления БХСС тов. Сельдемидов. По его данным, за шесть месяцев 1988 года в системе Главмосплодоовощпрома выявлено 373 корыстных преступления, т. е. их резкий рост. «Во многих случаях, — сказал тов. Сельдемидов, — нами выявлены устойчивые преступные группировки». Это и есть антиперестроечная мафия, хорошо организованная и кем-то оберегаемая.
После реформ Петра I, заложивших основу тотальной государственности, украсть у государства для многих людей — от крепостного до губернатора — стало делом доблести. Сталин, строя не по Марксу, а по Петру нынешнюю государственность, постоянно принуждал народ ловчить. Августовский Указ 1932 года, паспортизация и беспаспортные зоны фактически ввели в стране крепостное право с той только разницей, что вместо реального феодала появился анонимный — государство.
