затем становимся жертвами своего творения. Я внимательно наблюдал за остальными. Например, та девушка-проводник боится числа восемь. Это один из видов нумерофобии.
Философ, обернувшись, посмотрел на военного и решил, что этот момент стоит прояснить:
– Нумерофобия – это боязнь чисел. В действительности этот вид фобии очень распространён. Просто мало кто о нём знает. Некоторые нумерофобы даже не догадываются о своём недуге, если так можно сказать о страхе. Боязнь цифр существует с древних времён. Самые распространённые фобии касаются чёртовой дюжины и числа зверя. Так вот, Номер Четыре страдает одним из видов нумерофобии – октофобией. Помните, как часто она упоминала число восемь? Но почему именно его, Номер Пять? Как вы считаете?
– Не знаю. Она говорила про группу из восьми человек и о том, что её укусил паук.
– Нет, – снисходительным тоном продолжил Аркадий. – Она сказала, что восьмёрка преследовала её. И, по всей видимости, паука, что её укусил, она тоже ассоциирует с этим числом. Как и многое другое в своей жизни. За исключением бесконечности, конечно.
Аркадий усмехнулся.
– При желании всегда можно увидеть именно то, что хочешь. Проводник видела смерть в символе бессмертия. Она сама выносила этот образ внутри себя, а Ничто лишь его усилило.
– Ну, а как же остальные? В моём случае и в случае Номера Четыре, допустим, всё сходится, но это может быть совпадением.
– Вы – скептик, Номер Пять, всё ставите под сомнение. Иногда это неплохо, но сейчас… Чего вы стремитесь этим добиться? Порой и на ошибочном предположении можно построить жизнеспособную теорию. На ней даже может существовать и развиваться не одно поколение. Например, представление, что Земля плоская, способствовало новым открытиям. В поисках края света путешественники были готовы на любые жертвы. А если бы люди изначально знали, что Земля круглая, кому всё это было бы нужно?
Хаим фыркнул, посчитав слова Номера Семь неубедительными. Не обращая на это внимания, Аркадий продолжал:
– Что касается фобий, давайте по порядку. Номер Один погиб в аварии, но пока я не заметил у него никаких признаков страха. С Номером Два вообще многое неясно. Он даже не сказал, как умер. Номер Три разбился при падении… Логично предположить, что у него развилась акрофобия – боязнь высоты. Думаю, это он уже проверил на практике.
Хаим не видел лицо философа, но был уверен, что тот опять ухмыляется.
– Расскажите про альбиноса, – продолжал Аркадий. – Что с ним произошло, когда вы вытаскивали его из бури?
– Я нашёл их с проводником, – ответил Хаим. – Он был не в себе. Сидел и раскачивался из стороны в сторону.
– Интересно, – философ почесал подбородок. – Он, вроде, погиб в авиакатастрофе? Всё это должно быть как-то связано…
– Хорошо, – прервал его Хаим, – а что тогда с вами? Как насчёт вашей фобии?
– С моей фобией всё очень сложно… – ответил Аркадий.
Хаим хотел узнать, что недоговаривает философ, но передумал. Разговоры о смерти и фобиях заставили его задуматься, почему он всё же выбрал такой путь. Что подтолкнуло его дать черноте положительный ответ. Разве так сильно он рвался к жизни? Разве, будучи живым, он не хотел умереть? Нет, конечно, он не помышлял о самоубийстве, но разве не думал о смерти спокойно?
«Сегодня, вероятно, ты умрёшь», – говорил он себе, открывая глаза по утрам. «Наслаждайся этой едой: возможно, она последняя», – думал рав-серен за завтраком. И вот каменные плиты обваливаются. И он оказывается погребённым заживо под грудой булыжников, словно Сизиф, не справившийся со своей работой. Не банально, но ожидаемо. Смерть постучалась к нему в дверь. В каменную дверь. Дверь пещеры.
Так почему же, когда это произошло, он выбрал жизнь, хотя, по его мнению, давно уже смирился с неизбежностью смерти? Слишком сложно. От размышлений разболелась голова. Хаим тряхнул ею, и навязчивые мысли разбились о толстую скорлупу черепа.
Всё это время Номер Семь и Номер Пять продолжали путь вдоль каменных великанов. На протяжении всей дороги пейзаж особо не менялся. Слева по-прежнему расстилалась пустыня, а по другую сторону сверкали пурпурные скалы.
– Дома у нас с женой рос декабрист, – внезапно сказал философ. – Может, знаете, это такое растение из семейства кактусовых? Его так называют, потому что он цветёт зимой, чаще в декабре. Что-то я не могу вспомнить настоящего названия…
Философ нахмурился.
– Ах, да! Шлюмбергера! Так вот, моя жена Зоя очень любила этот цветок. Он стоял у нас на кухне, на подоконнике. Я не особо разделял её симпатию, если так можно выразиться. Его ветки всегда казались мне похожими на хвосты скорпионов.
Аркадий вздохнул. Хаим молчал и слушал.
– В те времена я был моложе, чем вы сейчас, Номер Пять. Я очень хорошо помню ту жизнь. Наверное, это было самое счастливое время, по крайней мере, для меня. Я, как и мои родители, работал на кафедре в институте, жена воспитывала сына. Его звали Александр.
Философ помолчал, затем продолжил:
– И знаете, Номер Пять, хоть этот чёртов декабрист был до одури уродлив, Зоя часто с восхищением рассматривала его. И каждый раз, когда я спрашивал, что она нашла в этом растении, супруга отвечала, что я бы всё понял, если бы увидел, как декабрист цветёт.
Аркадий глубоко вздохнул.
– В те времена, Номер Пять, всё было иначе. Отношение к жизни было другим, да и сама жизнь шла по чёткому и размеренному плану. Выбивался из него только этот чёртов кактус. Он наотрез отказывался цвести. Каждый год начиная с октября мы пристально наблюдали за растением. Под «мы» я имею в виду, конечно, Зою. Меня не особо заботило, зацветет это паукообразное или нет. Каждый февраль супруга начинала волноваться, что декабрист зацветёт в марте. Это считалось плохим предзнаменованием.
Философ усмехнулся закашлялся и продолжил свой рассказ:
– И всё же декабрист – интересное растение. Он окружён множеством примет и поверий. По большей части это суеверия, так или иначе связанные с достатком. Но есть и другие… Наверное, я вас утомил, Номер Пять? Просто я не знаю, как объяснить по-другому.
Хаим
