которым так старательно пытаются перебить томный смрад болезни и смерти.
Всё началось, когда ему было восемь, а может быть, меньше. Когда он вернулся из школы, мама сказала, что папу увезли в больницу. Её голос дрожал, но она пыталась это скрыть. Только Раггиро слышал больше, чем казалось матери.
После того дня каждое утро Раггиро начиналось со сборов в больницу. Ему разрешили не ходить в школу, и это показалось Раггиро подозрительным.
Мать же продолжала уверять, что всё будет хорошо: папа поправится, папа обязательно поправится.
Но лучше не становилось. И домой отец всё никак не возвращался.
Каждый день Раггиро брал с собой в больницу рисунки и игрушки. Он аккуратно складывал их в рюкзак и ждал, пока соберётся мама. По дороге они молчали. Раггиро казалось, будто мать боится с ним разговаривать.
Раггиро замечал, что и с отцом мама тоже почти не говорит. Она заходит к нему в палату и молча делает всё необходимое. Вероятно, она не могла смотреть, как болезнь высасывает жизнь из её мужа. Но Раггиро не понимал причин молчания матери и ненавидел её за это.
Раггиро не замечал изменений в своём отце. Папа по-прежнему улыбался, когда видел сына, брал его за руки и обнимал. Да, он сильно похудел, и у него появились мешки под глазами, но это всё ещё был отец. С такими же густыми чёрными волосами и пробивающейся сединой на висках. С острой щетиной, покрывающей щёки и подбородок.
Раскладывая игрушки на больничной кровати, Раггиро рассказывал всё, что считал важным, а Сильвио Рокка наблюдал за ним и улыбался.
Однажды утром Раггиро, как обычно, собирался к отцу. Кроме игрушек, он положил в рюкзак рисунок, который сделал накануне. На нём красным карандашом была нарисована гоночная машина, а чёрным – два человека. Один высокий – взрослый, второй пониже – ребёнок. Они держались за руки и улыбались тонкими карандашными ртами.
Сжимая в руках рюкзак, Раггиро пошёл на кухню и увидел маму. Она прижимала к щеке телефонную трубку, от которой к стене тянулся закрученный телефонный провод.
Стояла такая тишина, что Раггиро отчетливо различал длинные гудки.
«Может быть, она звонит папе?» – эта мысль обрадовала Раггиро: ему не терпелось рассказать про рисунок. Вот в телефоне раздался чей-то голос, но Раггиро не смог разобрать, кому он принадлежит. А затем он услышал слова мамы, которые на всю жизнь остались в его сознании: «Папа умер»…
Раздался глухой стук. Это рюкзак упал на пол. Мальчик подумал о том, что папа теперь никогда не увидит его рисунок.
Раггиро развернулся и побежал в свою комнату. Он слышал крик матери ему вслед, но слова больше не имели ни смысла, ни значения. Дверь в его комнату захлопнулась и ещё очень долго оставалась закрытой.
* * *
Раггиро обернулся посмотреть, сколько он прошёл, но обнаружил позади себя лишь яркие лучи света. Они исходили из-под песка и устремлялись вверх, напоминая северное сияние, развернувшее свои цветные веера не где-то высоко в небе, а прямо перед его носом. Непроницаемая стена света скрывала и пустыню, и горы, отчего определить пройденное расстояние было невозможно.
Номер Один повернулся. Он собирался продолжить идти по следам, но обнаружил, что они куда-то исчезли.
– Какого чёрта? – пробормотал гонщик и огляделся.
«Они же только что были здесь!»
Раггиро изо всех сил напряг зрение. Но кроме идеально гладкой поверхности, поблизости ничего не наблюдалось.
– Куда они делись?! – воскликнул Раггиро.
Номер Один прошёл немного вперёд. Перед ним простиралась лишь песчаная гладь без единого изъяна. Гонщик пробежал в сторону леса, куда, по его памяти, вели следы, но и там ничего не нашёл. Обернувшись, Раггиро вновь наткнулся на непроницаемую стену света, как будто лучи всё это время, не отставая, следовали за ним.
– Какого дьявола! Что здесь происходит?!
Куда именно направились люди, оставалось только гадать.
У Раггиро возникла идея вернуться обратно к горам – к тому месту, где он разминулся со всеми. Но световая преграда окончательно отрезала все пути к отступлению.
– Я их никогда не найду… – прошептал гонщик.
Возникло непреодолимое желание бежать. Неважно куда. Главное – бежать.
Гонщик с огромным трудом поборол наваждение. Пересилив себя, Раггиро собрался с мыслями. В этот момент слуха коснулся знакомый гул.
Буря… Номер Один стал озираться, но не увидел ничего, что предвещало бы её. Тем временем гул нарастал. Раггиро мог поклясться, что ощущает вибрацию всем телом. Звук становился выше, и от этого резало барабанные перепонки. Не выдержав, Раггиро упал на колени и, зажмурившись, изо всех сил прижал руки к ушам.
– Жми на педали, сынок!.. – выкрикнул Сильвио Рокка из глубин сознания, словно пытаясь предостеречь сына. Раггиро показалось, что отец хочет добавить что-то ещё, как вдруг мысли прервал голос Ничто:
– Так чего ты хочешь, Номер Один?
Раггиро Рокка открыл глаза, но ничего не увидел. Он снова находился в черноте, куда перенёсся из гоночного болида.
– Я хочу жить!
Это были его собственные слова из совсем недавнего прошлого.
– Это возможно. Но для этого нужен ключ.
Ничто использовало голос ребёнка. Раггиро подумал, что после этого должен прозвучать звонкий и устрашающе весёлый детский смех, но наступила тишина, отчего стало ещё страшнее.
– Что ещё за ключ?
На этот раз детский голос всё же рассмеялся. Только смех был отнюдь не весёлым. От него веяло древним ужасом, который каждый человек воспринимает инстинктивно. Смех резко оборвался, будто кто-то нажал кнопку «Стоп» на магнитофоне. Вновь обрушилась тишина.
«Ничего не говори, – молил Раггиро самого себя, – не отвечай…»
– Где я могу найти этот ключ?
«Твою ж мать!..»
– Прямо здесь, Номер Один.
Собеседник выдержал паузу и затем произнёс:
– Изолофобия – страх перед одиночеством.
Номер Один открыл глаза и
