Не было такого богохульства, которое не сорвалось бы с моего языка. Я проклял Бога-Царя — терзаемый болью, я плюнул на все, что считал святым.
Воин-жрец приложил руку к двери. Все затаили дыхание. Свечение окружило ладонь мужчины. Но на этот раз оно не разрослось, не охватило Махьяра — только замерцало вокруг пальцев. Потом свет померк, и дверь медленно скользнула в сторону.
Махьяр обернулся. В глазах его стояли стыд и сожаление.
— После смерти моих родителей Гробовой страже удалось выследить тварь, убившую их, и добраться до самого ее логова. Там они обнаружили еще дюжину призраков, питавшихся людьми Западного Предела. И уничтожили всех. Смерть моих родителей спасла сотни других невинных. Каждый раз, молясь Зигмару, я каюсь в нехватке веры. Я усомнился в его мудрости — и нет для жреца позора тяжелее.
Венцеслав с каменным лицом прошел мимо Махьяра, наградив жреца испепеляющим взглядом.
— Твое молчание стоило человеку жизни, — уронил он, шагнув в открытый проем. — Добавь это к своему позору.
Глава десятая
Следом за Венцеславом Махьяр вошел в комнату за дверью — точь-в-точь такую же, как помещение ниже, таких же размеров, с такой же винтовой лестницей, ведущей к такой же мраморной двери.
— Подожди, подумай минуту, — сказал Махьяр капитану. — Все это попахивает чернейшим колдовством. Бесконечный подъем, вершина, добраться до которой получилось только с восходом солнца. Теперь загадки, разгадать которые могут лишь те, кому они предназначены.
— Не стану притворяться, что понимаю, — буркнул Венцеслав. — Знаю только, что, если бы не твое бездействие, Ратимир был бы жив. — Он хмуро посмотрел на жреца. — Твоя вина убила его — точно так же, как заклинание. А я тебе верил. Думал, что именно на тебя можно положиться.
В помещение вошли Кветка и Зорграш. Проводник крадучись прошелся по кругу, изучая пол и стены.
— Пыль лежит толстым слоем. Тут никого не было много лет. Не чую никаких запахов — даже мышиных.
— Осторожней, — предупредил Махьяр Кветку, ступившую на лестницу, и поспешил вперед, собираясь обогнать ее и пойти первым. Ратимира уже не спасти, но, возможно, он сумеет уберечь других.
— Если ты не умеешь читать мордант, первой должна идти я. — Кветка ткнула пальцем в дверь, указывая на письмена. — Делай свои дела, а мне уж позволь делать мои.
— Что-то тут не так, — пробормотал Махьяр. — Эти надписи не могли оказаться здесь случайно.
Судя по лицу Кветки, принять эту идею она не была готова. Она начала переводить, постепенно повышая голос:
— Еще один стих. «Из склепа вышел, в склеп иду. Сосу я грудь и кость грызу. Кто я?»
Раздался короткий и резкий вопль ужаса. Зорграш рванулся к выходу и сбежал бы, если бы Венцеслав не повалил его на пол. Махьяр поспешил вниз, помог удержать вырывающегося склепорожденного — и оглушил его, стукнув головой об окаменевший пол. Когда тело проводника обмякло, Махьяр с Венцеславом подняли его и отнесли к лестнице.
— Тут и сомнений нет, — с отвращением проговорил Венцеслав. — Ходит и говорит как человек, а аппетиты упыря.
— Эти строки говорят о таком, что вызовет отвращение даже у человека, который лишь отчасти человек, — откликнулся Махьяр, озирая внутреннее пространство цитадели. — Какая бы магия ни защищала это место, ей известны самые темные наши секреты. Она заставляет незваных гостей встретиться лицом к лицу с правдой, которую они несут в себе.
Кветка посторонилась, давая поднести Зорграша к двери, на которой вновь появился светящийся абрис руки. Венцеслав хотел прижать ладонь склепорожденного к плите, но Махьяр остановил его.
— Думаю, это сработает, только если он сделает это сам, добровольно, — предупредил жрец.
Венцеслав, кивнув, уставился на Зорграша.
— Открывай, — приказал он. — Приложи руку и открой.
Зорграш еще не совсем пришел в себя, из ссадины на голове сочилась кровь, но в глазах его горел настоящий ужас.
— Нет! Я был не настолько голоден, чтобы сделать это! Это не я, другие. Они ворвались в склеп. Они съели ее труп. Они ждали, когда мясо дозреет.
— Чей труп? Чье мясо? — дрожащим голосом спросила Кветка.
Одно тихое слово сорвалось с дрожащих губ Зорграша. Одно слово, в данных обстоятельствах куда более чудовищное, чем сами Темные Боги.
— Мамы.
Венцеслав отпустил Зорграша и попятился от омерзения.
— Его собственной матери, — выдохнул он, привалившись к стене. Полный ненависти взгляд не мог оторваться от проводника.
Махьяр же не выпустил руки Зорграша.
— Прошлое не изменишь, — сказал он. — Отрицать то, что сделано, — лишь громоздить позор на позор. — Он оглянулся на Венцеслава. — Все, что нам остается, — это пытаться загладить свою вину, искупить зло минувших дней. — Он развернул Зорграша к двери, к призрачному отпечатку ладони. — Встретиться лицом к лицу с тем, что ты сделал, — это начало искупления.
Зорграш через силу коротко кивнул, качнулся вперед и прижал руку к двери. Ответом на прошлую загадку был Махьяр; сейчас путь открыл Зорграш. Открыл — и обмяк, скорчился на ступенях, прижав голову к груди, то ли всхлипывая, то ли подвывая по-шакальи.
— Оставь его, — сказал Махьяр двинувшемуся по лестнице капитану.
— Он чудовище, — прорычал Венцеслав, стискивая эфес меча.
Махьяр заглянул в ожидающую их комнату, потом повернулся к Венцеславу.
— Прежде чем добраться до Оракула под Вуалью, мы можем обнаружить, что все мы тут — чудовища, — сказал он. — Я вижу там еще одну лестницу и еще одну дверь наверху. — Теперь он взглянул на Кветку. — Если не ошибаюсь, там будет и еще одна надпись. Загадка, которая заставит кого-то из нас сознаться в тайном позоре.
Кветка и Венцеслав вошли в помещение следом за Махьяром, а безутешный Зорграш остался в одиночестве валяться на лестнице. Ученая двинулась к закрытой двери первой, жрец держался рядом, а Венцеслав поотстал, обшаривая взглядом комнату в поисках чего-нибудь необычного.
— Надпись есть, — сообщила Кветка. — Такая же.
— Очередная загадка, спрятанная в стишке, — предположил Махьяр, и Кветка медленно кивнула. Эти письмена она изучала куда внимательнее, чем прежние, — и жрец заметил, как она содрогнулась. И потянулась к двери. Махьяр успел схватить ее за плечо.
— Тут обо мне, — выдохнула Кветка. — Тут нужна я.
Она попыталась освободиться, но Махьяр держал крепко.
— Подумай получше, — с укором произнес он. — И посмотри. — Жрец кивнул на дверь. — Ни свечения, ни очертаний ладони. В этой цитадели царит странная магия. Магия, оживающая, только когда формула, управляющая ею, завершена. — Он смотрел на женщину с сочувствием, слишком хорошо понимая, что такое тяжесть стыда и боль унижения. — Ты должна прочесть строки вслух. Думаю, это служит своего рода заклинанием. Только тогда появится призрачная рука.
Кветка в ужасе содрогнулась.
