Именно тогда Бадди кивнул, а затем спросил:
— Ты забрала записку?
Ухмылка Сесилии стала шире; бросив сумку, она открыла сумочку, порылась в ней и достала сложенный листок бумаги.
Бадди забрал его у нее.
Он прочитал написанное, и его губы скривились в усмешке.
Подойдя к камину, он взял спичку, чиркнул, поднес к записке Айви, оставленной Грею, и та загорелась.
Бросив листок в камин, он смотрел, как он сгорает дотла.
Только тогда он улыбнулся.
Затем повернулся к Сесили, бросил ее на диван, стянул с нее одежду ровно настолько, чтобы обеспечить доступ к тем местам, которые ему были нужны, и начал трахать, хотя она даже еще не успела как следует возбудиться. С другой стороны, Сесилия была хреновой любовницей, никогда не расслаблялась, никогда не становилась достаточно мокрой.
А Бадди Шарпу никогда не приходило в голову, что это потому, что сам он не прилагал достаточно усилий, чтобы сделать ее мокрой или помочь расслабиться.
И все время, пока он вгонял член в Сесилию, он не открывал глаза.
Представляя себе вместо нее Айви.
Глава 18
В толще бетона
Два года, одиннадцать месяцев и одна неделя спустя…
Я смотрелась в зеркало над раковиной в ванной и видела это.
Суровость во взгляде, жесткие линии возле губ.
Я уставилась на них.
Затем убрала волосы с лица и собрала их в хвост.
Такое случалось часто. И даже спустя почти три года, все равно происходило. Воспоминания накрывали меня. Иногда я могла с ними справиться и все проходило терпимо. Иногда они причиняли адскую боль.
Но каждый год в этот день они убивали.
День рождения Грея.
Когда мне удалось сбежать от Кейси, я вернулась в Мустанг.
До этого я звонила раз пять, и всякий раз отвечала бабушка Мириам и бросала трубку. Я звонила ему и на мобильный, но номер больше не обслуживался. Я также дважды звонила в «Рамблер», и оба раза Джейни кидала трубку.
Я ничего не понимала.
Поэтому отправилась в Мустанг.
И проехала прямо через него.
Потому что, двигаясь через площадь, увидела, как по тротуару прогуливается Грей с симпатичной девушкой примерно моего возраста, он обхватил ее рукой за шею, притянул ближе, их лица находились очень близко, а его улыбка с ямочками на щеках была обращена ей.
Так что я поехала дальше.
Я отсутствовала три месяца.
Три.
И мне нашли замену.
На самом деле, я не должна была удивляться. До меня были Сесилия и Конни, Донна, Дебби, Нэнси, и еще Эмили.
За три месяца у меня не возникло ни единой причины для улыбки, кроме Грея. А он гулял по улице, обнимая хорошенькую девушку, и дарил ей свои ямочки.
Как я могла поверить, что он захочет меня? Кидалу в бильярд. Девственницу, которую до него никто никогда не целовал.
Чему тут удивляться?
Но я верила, и это тоже причиняло адскую боль.
Я чувствовала себя настолько опустошенной, что сердце разорвалось в клочья.
Признание этого меня убивало, но мой глупый, глупый брат оказался прав.
Я не должна была рисковать.
Теперь я поняла. Усвоила урок. Потребовались месяцы, чтобы просто научиться дышать, не боясь, что сердце разорвется на части от одного лишь вдоха. Но как только мне это удалось, когда рана затянулась, я приступила к работе. Слой за слоем, участок за участком, я возводила вокруг своего сердца бетонную стену. А рядом с ней еще одну. Затем еще. И еще. И еще. Пока сердце не утонуло в толще бетона.
Оказавшись на самом дне.
Никто больше не приблизится к нему.
Моя мать была шлюхой, сукой и неудачницей. Мужчины, которых она водила в наш дом, представляли опасность, но ей было на это насрать.
Особенно, один из них.
И на него ей тоже было насрать.
Брат спас меня, а затем использовал, чтобы скрыть тот факт, что он тоже неудачник.
И первому мужчине, которого я полюбила, было насрать, что я ушла. И его бабушке. И его друзьям. Я исчезла в ночи, оставив записку, где написала, что попала в неприятности, а он просто продолжил жить дальше.
Просто жил дальше.
Так что с меня хватит. Довольно. Никто другой не доберется до моего сердца.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И поэтому, да, часть цемента, что я использовала для защиты сердца, коснулась моих глаз и осела вокруг рта. Пусть будет так.
Умным людям достаточно было одного взгляда на меня, и они все понимали. Тупицы понимали суть по-другому, и обычно ее им объясняла я.
Никто не подходил близко.
Никогда.
Я научилась не рисковать, и это единственный путь, которым я пойду в своей жизни, пока не перестану дышать.
Я услышала гудок машины, и повернула голову к двери.
Выйдя из ванной в спальню, взяла дизайнерскую сумочку со стильного цветастого пухового одеяла и на дизайнерских босоножках с ремешками и высокими каблуками процокала через дом к входной двери, вышла из нее и направилась к ожидающей меня машине.
*****
— Как дела у моей девочки этим вечером?
Я повернула голову к двери гримерки и увидела входящего Лэша.
Лэш был моим боссом. Клуб принадлежал Лэшу. Лэш лишь бросил взгляд на меня, когда я подавала напитки в скудном наряде в казино, и тут же нанял. Высокий, стройный, красивый, Лэш выглядел, как мачо-альфа, но, на самом деле, был скрытым геем.
Из всех девочек Лэша об этом знала только я.
Все девочки Лэша считали, что он спит со мной.
Мы с Лэшем не отрицали.
Быть прикрытием красивого, богатого гея — лучшее, что можно пожелать, поверьте. Если бы я могла поделиться этим секретом, не раскрывая тайну Лэша, я бы так и сделала. Каждая девушка должна это знать. Это избавило бы меня от многих огорчений.
Я знала, что он гей, потому что Лэш был моим единственным настоящим другом во всем мире, и я была таким же другом для Лэша.
Он знал меня. Знал обо мне все.
А я знала все о нем.
И я знала, что он будет охранять мои секреты ценой своей жизни, также как и он знал, что я буду хранить его.
— Все хорошо, — ответила я, поворачиваясь к большому зеркалу с крупными круглыми лампами, и вновь поднося кисточку к глазам и нанося тени.
Макияж уже и так был насыщенным, как и всегда, но таков шоу-бизнес.
— Народу много? — поинтересовалась я.
— Милая, это Вегас, и у звезды моего шоу лучшие сиськи, задница, ноги и волосы во всем этом гребаном городе, и ты живешь здесь почти три года, и знаешь это и что это означает. У мужиков есть члены. И эти мужики ежедневно толпами проезжают через этот город. Так что, да, зал чертовски переполнен, даже несмотря на стоимость билета в сто пятьдесят долларов, надо очень постараться, чтобы попасть сюда и увидеть тебя, а затем уехать и весь следующий год провести в воспоминаниях об увиденном, — ответил Лэш.
Кстати, я обнаружила, что у меня есть два таланта.
Умение играть в бильярд.
И умение раздеваться.
То есть раздеваться, как это делали девочки Лэша.
Я была звездой бурлеск-шоу Лэша. Места в первом ряду стоили триста долларов. В задних — сто пятьдесят.
У Лэша работали двадцать девочек.
Но зрители шли на меня.
Я знала это. Лэш знал это. Девочки знали это (одна из причин, по которой моим единственным настоящим другом в этом мире был Лэш, потому что, хотя девочки и притворялись, за глаза все меня ненавидели).
Триста долларов за первый ряд, и два танца за вечер. Оба по пять минут, две из этих минут в одних трусиках со стразами и туфлях на шпильках, кричащих «трахни меня», с двумя огромными веерами из перьев, которые я держала так, чтобы никто ни смог увидеть ничего лишнего.
Я была обладательницей длинных ног, великолепных волос, упругой округлой попки и красивого личика, но дело было не в этом.
Мой танец мог заставить возбудиться мужчину, который десять лет сидел на Виагре.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Итак, очевидно, что таланты, дарованные мне Богом, вывели меня на мой жизненный путь.
Я на собственном горьком опыте научилась идти вперед, не сворачивая, не пытаясь найти какую-то нелепую мечту, которая включала бы неидеальные городские площади и красивых ковбоев с милыми ямочками на щеках, а просто идти туда, куда вела меня жизнь.
