Даже если это бурлеск-шоу, которым руководил латентный гей.
Я со всей серьезностью принялась за дело. Лэш платил мне хорошо. И предоставил мне водителя, чтобы забирать и отвозить домой, главным образом потому, что среди зрителей нет-нет, да и находились неудачники, которые частенько считали, что могут трахнуть меня на парковке или проследить за мной до дома.
Брут (это не его имя, я так его прозвала, в жизни его звали Фредди), мой водитель, — чернокожий здоровяк весом двести пятьдесят фунтов и ростом шесть футов пять дюймов.
Неудачники, которые следили за мной до дома, проезжали мимо, когда видели, как Брут выходит из машины, чтобы открыть мне дверцу.
Еще у меня была собственная гримерная. Потому что я была звездой шоу.
Но еще и потому, что Лэш знал, другие девочки тайно ненавидели меня.
Это была не роскошная гримерная из тех, где стояли шезлонги и шелковые ширмы.
Но это лучше, чем сидеть с теми сучками, которые притворялись со мной милыми.
Лэш подошел сзади к моему стулу и опустил руки мне на плечи, я отложила кисточку для теней и потянулась за блестками, которые наклею вокруг глаз.
— Ладно, Айви, я спросил — ты ответила, ты солгала — я спрошу еще раз, — тихо сказал он. — Как дела у моей девочки этим вечером?
От его странного вопроса и тона мои руки замерли, и я посмотрела на его отражение в зеркале.
— Лэш, у меня все хорошо.
На мгновение он удержал мой взгляд в отражении, затем прошептал:
— Сегодня его день рождения.
У меня перехватило горло.
Это был Лэш. Такое он бы не забыл.
С другой стороны, в первый раз, когда он пережил этот день со мной, я напилась, выболтала всю историю и закончила ночь, рыдая в его объятиях.
Так что такое дерьмо не забывается.
— Я в порядке, милый, — прошептала я в ответ.
Он продолжал смотреть мне в глаза. Затем сжал мои плечи. Опустил свою красивую голову, коснулся прекрасными губами моего плеча.
Он отпустил меня и, выходя, напомнил:
— Твой выход через десять минут.
— Хорошо, — ответила я ему в спину.
Он вышел за дверь.
Я посмотрела на себя в зеркало.
Боже, серьезно, я любила Лэша.
Наклонившись вперед, я начала наклеивать блестки вокруг глаз.
*****
Я танцевала три с половиной минуты.
С помощью макияжа и прожекторов мне удавалось скрыть суровость в глазах и вокруг губ.
Но никто все равно бы их не заметил.
Все, на что смотрели зрители, — это волосы и плоть, и все, что они видели, — то, как я двигалась.
Танец я начинала в лифчике, корсете, трусиках и с веерами из перьев. Их у меня было десять комплектов. Фиолетовый с оттенками розового и бледно-розового. Изумрудно-зеленый с оттенками синего и нежно-голубого. Ярко-розовый с оттенками алого и насыщенного красного.
И так далее.
Мне нравились мои наряды. Они были бомбическими. И они были такими, потому что Лэш выложил кучу денег, чтобы достать для меня лучшие из всех.
Корсет исчезал первым. За ним — лифчик. Вот тогда-то и шли в ход веера.
Я поворачивалась, выгибалась, приседала, выпячивала и медленно покачивала попкой, взмахивала веерами и бросала призывные взгляды, сопровождая их соблазнительной улыбкой и фальшивыми обещаниями большего, что не составляло труда, макияж делал всю работу.
Мужчины покупались на это с потрохами.
Два танца, десять минут, шесть вечеров в неделю, и Лэш платил мне пятьсот долларов за ночь.
Лучшая работа на свете.
Я размахивала веерами вокруг, слегка наклонившись вперед, голова откинута назад, губы приоткрыты и улыбаются. Я почувствовала, как волосы рассыпались по спине, выпятила попку и, медленно раскачиваясь, скользнула призывным взглядом по столам сбоку от сцены, и тут увидела его.
Грея.
Грея.
Сердце перестало биться, наши глаза встретились, но я не перестала танцевать.
О, нет.
Шоу должно продолжаться.
Даже если любовь всей вашей жизни, разбивший вам сердце и которого вы не видели три года, сидел возле сцены, пока вы, по сути, танцевали на ней стриптиз.
Он хорошо выглядел. Боже, потрясающе. Как и раньше, но немного старше, так бы он и выглядел по прошествии трех лет, справив три дня рождения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Как сегодня.
Он сидел, откинувшись назад, вытянув одну руку, которая покоилась на столе, закинув лодыжку на ногу.
Да, он выглядел потрясающе.
И взбешенным.
Я оторвала от него взгляд, увидев вместе с ним Шима и Роана.
Поездка парней в Вегас.
Чтоб меня.
Друзья Грея тоже не выглядели счастливыми.
Я оторвала от них взгляд; я работала на сцене, для аудитории, мое тело принадлежало моим поклонникам.
Я понимала, как такое могло случиться.
Я не позволила Лэшу использовать мое фото в рекламе и объяснила, почему. Если бы кто-то, кого я обманула в прошлом, случайно оказался в клубе Лэша, он мог бы меня не узнать. А если бы узнал, то, безусловно, им не удалось бы пройти через вышибал или Брута.
Но если бы я красовалась на плакатах и рекламных щитах, это была бы совсем другая история.
И меня могли попытаться разыскать.
Сначала Лэшу это не пришлось по душе, но потом, поняв, что это сыграет ему на руку, понравилось. Фотографии могли сказать многое, но молва справлялась с этим намного лучше, и если бы обо мне говорили, но никто не мог увидеть, пока не заплатит и не придет на шоу, то билеты скупались только ради того, чтобы увидеть меня. И не на рекламном щите, буклете, плакате или в журнале.
И я танцевала под именем Ру. Его придумал Лэш, подумал, это забавно. Лэша на самом деле так звали, родители дали ему это имя. Он хотел, чтобы я называла себя Лару, но я убедила его, что это слишком банально.
Так что, я стала просто Ру.
Только несколько избранных из круга приближенных (а именно, Лэш и Брут) знали, что меня зовут Айви.
Никто не знал, что я танцевала здесь, пока не увидит.
И под всем этим макияжем, объемной прической и блестками, узнать меня было практически невозможно.
Не говоря уже о том, что большинство мужчин не смотрели мне в лицо.
Я закончила танец, приняла аплодисменты, как профессионал, с улыбкой на лице. Затем убрался нах*й оттуда, как обычно, помахав на прощание одному из поклонников, бросив взгляд через плечо, когда уходила со сцены с голой спиной, в изумрудно-зеленых трусиках со стразами, прижимая спереди веер.
Оказавшись за кулисами и вне поля зрения толпы, я побежала в гримерку.
Отбросив веера, схватила халат и накинула его, туго затянув пояс.
Затем принялась расхаживать по комнате.
Грей здесь.
Грей здесь!
Боже.
Боже!
Смогу ли я выйти на следующий танец?
Мне придется выйти на следующий танец.
Но там Грей.
И выглядел он потрясающе.
И взбешенным.
Почему он выглядел взбешенным?
Из-за чего ему злиться?
Ему, определенно, не из-за чего злиться.
Черт возьми, ему повезло, что я не спрыгнула со сцены и не поколотила его веером из перьев.
Он был мудаком, как и все мужики (кроме Лэша, но это по моему скудному опыту общения с геем, по словам же Лэша, среди геев встречались свои мудаки, в первую очередь, любовники, сворачивающие налево, прежде чем стать бывшими любовниками, так что не зависимо от мира, к которому вы принадлежали, мудаков хватало везде).
Я подошла к туалетному столику, взяла телефон и позвонила Бруту.
— Йоу! — ответил он, звуки клуба на заднем плане говорили о том, что, когда Брут не забирал меня и не отвозил домой, он работал вышибалой.
— Брут, детка, это Айви.
— Женщина, у меня высвечивается твое имя на определителе номера, тебе не нужно представляться каждый раз, когда ты мне звонишь.
Брут часто говорил это.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— И меня зовут не гребаный Брут.
Это он тоже часто говорил.
Как видите, Брут не был большим поклонником своего прозвища.
— Слушай, можешь после шоу забрать меня у заднего входа?
