теперь о тебе заботится сам Господь, и я знаю, что в его любящих руках тебе ничего не грозит.
Сыночек, дорогой, когда-нибудь мы снова будем вместе.
Люблю тебя,
Мама
Понтер не знал, что сказать. Чувства были, без сомнения, искренними, однако… однако такими иррациональными. Разве Мэри этого не видит? Разве люди, написавшие письма, этого не замечают?
Мэри снова читала ему письма, открытки, записки, свитки, которые лежали или стояли прислонёнными к стене. Фразы из них застревали у Понтера в голове.
«Мы знаем, что Господь позаботится о тебе…»
«Не могу дождаться того дня, когда мы снова будем вместе…»
«Так много забыто / Не сказано много / Клянусь – всё скажу / Когда встретимся с Богом».
«Спи спокойно, любимый…»
«С нетерпением жду дня нашего воссоединения…»
«…в тот радостный день, когда Господь снова соединит нас на небесах…»
«Прощай! Да пребудет с тобой Господь, пока мы не встретимся вновь…»
«Ну, будь, братишка. Забегу, когда буду в столице в следующий раз…»
«Покойся с миром, дружище, покойся с миром…»
Несколько раз Мэри прерывалась, чтобы вытереть слёзы. Понтер тоже ощущал печаль, и его глаза тоже увлажнились, но, как он подозревал, по другой причине.
– Это всегда очень тяжело, когда умирает тот, кого любишь, – сказал Понтер.
Мэри кивнула.
– Но… – продолжил он, но замолк.
– Да?
– Этот мемориал, – сказал Понтер, разводя руки, будто охватывая обе стены. – Какова его цель?
Брови Мэри снова взметнулись вверх.
– Почтить память мёртвых.
– Не всех мёртвых, – тихо сказал Понтер. – Здесь только мёртвые американцы.
– Э-э… да, – согласилась Мэри. – Это монумент жертве, принесённой американскими солдатами, таким образом народ Соединённых Штатов показывает, как он её ценит.
– Ценил, – поправил Понтер.
Мэри это замечание явно озадачило.
– Мой транслятор неправильно работает? – спросил Понтер. – Ты можешь ценить – в настоящем времени – то, что существует. То, чего больше нет, ты могла ценить – прошедшее время.
Мэри вздохнула, явно не желая об этом спорить.
– Но ты не ответила на мой вопрос, – мягко напомнил Понтер. – Для чего этот мемориал?
– Я же сказала. Почтить память мёртвых.
– Нет, нет, – сказал Понтер. – Это побочная функция, я уверен. Наверняка целью, которую ставил перед собой проектировщик…
– Майя Лин, – сказала Мэри.
– Что?
– Майя Лин. Так зовут женщину, спроектировавшую мемориал.
– А, – сказал Понтер. – Так вот, наверняка её целью – целью любого, кто проектирует мемориал, – сделать так, чтобы люди не забывали.
– Да?.. – сказала Мэри, немного раздражённая тем, что Понтер прицепился ко вроде бы незначительной разнице.
– А зачем делать так, чтобы люди не забывали? – спросил Понтер. – Чтобы не повторять больше тех же ошибок.
– Ну, да, конечно… – сказала Мэри.
– И насколько хорошо этот мемориал выполняет свою функцию? Вам удалось избежать той же ошибки – ошибки, которая привела к смерти всех этих молодых людей?
Мэри на секунду задумалась, потом покачала головой:
– Полагаю, что нет. Войны ведутся до сих пор, и…
– Америкой? Страной, построившей этот монумент?
– Да, – ответила Мэри.
– Почему?
– Экономика. Идеология. И…
– Да?
Мэри пожала плечами:
– Месть. Сведение счётов.
– Когда эта страна решает начать войну, где объявляется о таком решении?
– Э-э… в Конгрессе. Я потом покажу тебе его здание.
– Виден ли оттуда мемориал?
– Этот? Нет, не думаю.
– Они должны делать это прямо здесь, – заявил Понтер. – Их лидер – президент, так? – должен объявлять о войне прямо здесь, стоя перед этими пятьюдесятью восемью тысячами двухстами девятью именами. Очевидно, именно это должно быть главной целью такого мемориала: если лидер сможет призвать молодых людей идти воевать и гибнуть, глядя на имена тех, кто погиб, когда президент объявил войну в прошлый раз, то это, наверное, и правда очень важная война, без которой не обойтись.
Мэри склонила голову набок, но ничего не сказала.
– В конце концов, как ты сказала, вы сражаетесь за сохранение ваших самых главных ценностей.
– В идеале да, – сказала Мэри.
– Но эта война – во Вьетнаме. Ты сказала, что она велась в поддержку коррумпированного правительства и для того, чтобы не дать состояться выборам.
– Ну да, в каком-то смысле.
– В Филадельфии ты показала мне, где и как началась эта страна. Разве демократия не является самой большой ценностью Соединённых Штатов? Демократия и право людей избирать и быть избранными?
Мэри кивнула.
– Тогда они должны были сражаться за утверждение этих идеалов. Их приход во Вьетнам для того, чтобы живущие там люди получили возможность отдать свои голоса, был бы утверждением американских идеалов. И если бы народ Вьетнама…
– Вьетнамцы.
– Ага, вьетнамцы. Если бы они проголосовали за коммунистическую систему, это было бы в соответствии с американскими идеалами. Ведь ты не можешь быть сторонником демократии только тогда, когда исход голосования тебя устраивает.
– Возможно, ты прав, – сказала Мэри. – Очень многие считают, что американское вмешательство во Вьетнаме было неправильным. Они называют это «богохульной войной».
– Богохульной?
– Ну, это значит «оскорбляющей Бога».
Бровь Понтера взбежала на надбровье.
– Судя по всему, у этого вашего Бога очень толстая кожа.
Мэри склонила голову; трудно на это что-то возразить.
– Ты говорила, – сказал Понтер, – что большинство людей в этой стране – христиане.
– Да.
– Насколько их больше, чем остальных?
– Намного, – ответила Мэри. – На самом деле я как раз читала об этом перед приездом сюда. Население США примерно двести семьдесят миллионов. – Понтер уже слышал об этом раньше, так что не удивился. – Около миллиона – атеисты, они вообще не верят в Бога. Ещё двадцать пять миллионов нерелигиозны, то есть не придерживаются никакой определённой религии. Другие религиозные группы – иудеи, буддисты, мусульмане, индуисты – совокупно составляют где-то пятнадцать миллионов. Все остальные – почти двести тридцать миллионов – считают себя христианами.
– То есть это христианская страна, – сказал Понтер.
– Ну-у… как и Канада, США гордятся своей религиозной терпимостью…
Понтер пренебрежительно махнул рукой.
– Двести тридцать миллионов из двухсот семидесяти – это почти девяносто процентов, так что США – христианская страна. А ты рассказывала мне об основах христианского вероучения. Что Христос говорил делать с тем, кто нападёт на тебя?
– Нагорная проповедь, – сказала Мэри. Она прикрыла глаза; вероятно, это помогало ей вспоминать. – «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую»[60].
– То есть христианская страна не может практиковать месть, – сказал Понтер. – Но ты упомянула её в ряду возможных причин войны. Точно так же демократическая страна не может препятствовать свободному выбору жителей другой страны, и тем не менее война во Вьетнаме велась именно
