с такой целью.
Мэри ничего не ответила.
– Разве ты не видишь? – сказал Понтер. – Вот о чём должен напоминать этот мемориал, эта стена ветеранов Вьетнама: о бессмысленности смерти, об ошибке – фатальной ошибке – затевать войну, идущую вразрез с твоими самыми сокровенными принципами.
Мэри молчала.
– И по этой причине все будущие американские войны должны объявляться здесь – на этом самом месте. Лишь если её цели выдержат испытание на соответствие самым главным фундаментальным принципам, лишь тогда это война, вести которую необходимо. – Взгляд Понтера снова задвигался по стене и чёрным отражениям внутри неё.
Мэри молчала.
– Однако, – сказал Понтер, – у меня есть предложение попроще. Эти письма, что ты мне читала, – я так понимаю, это типичные образцы?
Мэри кивнула:
– Такие оставляют здесь каждый день.
– Но ты не видишь проблемы? Все они исходят из убеждения, что мёртвые на самом деле не мертвы. «Господь позаботится о тебе». «Мы снова будем вместе». «Я знаю, что смотришь на меня». «Однажды я снова тебя увижу».
– Мы уже обсуждали это, – сказала Мэри. – Моя разновидность людей – не только христиане, а большинство Homo sapiens, независимо от религиозной принадлежности, верят, что глубинная суть личности не прекращает существования со смертью тела. Душа продолжает жить.
– И вот эта вера, – твёрдо произнёс Понтер, – и представляет собой проблему. Я думаю над этим с тех пор, как ты впервые мне про это рассказала, но меня – как это говорится? – меня осенило здесь, у мемориала, перед этой стеной имён.
– Да? – сказала Мэри.
– Они мертвы. Их нет. Они более не существуют. – Он протянул руку и коснулся имени, которое не мог прочитать. – Человек, которого звали так. – Он коснулся другого имени. – И человек, которого звали так. – Он коснулся третьего. – И человек, которого звали так. Их больше нет. Вот очевидный урок, который преподаёт эта стена. Никто не может прийти сюда, чтобы говорить с мёртвыми, потому что мёртвые мертвы. Никто не может прийти сюда, чтобы попросить у мёртвого прощения, потому что мёртвые мертвы. Никто не может прийти сюда, чтобы мёртвый мог его коснуться, потому что мёртвые мертвы. Эти имена, эти вырезанные в камне символы – это всё, что от них осталось. Это очевидное послание стены людям, урок, который они должны выучить. Пока вы, люди, думаете, что жизнь – лишь пролог, что за ней последует что-то ещё, что обиженные здесь будут вознаграждены где-то там и потом, вы так и не начнёте ценить жизнь и так и будете посылать свою молодёжь на смерть.
Мэри глубоко вдохнула и медленно выпустила воздух, по-видимому, чтобы успокоиться. Потом кивком головы указала в сторону. Понтер повернулся посмотреть. Седовласый мужчина оставлял у стены ещё одно письмо.
– Сможешь ему это сказать? – резко спросила Мэри. – Скажи ему, что он даром тратит время. Или вон той женщине – видишь, которая стоит на коленях, молится? Сможешь ей сказать? Избавить её от иллюзий? Вера в то, что те, которых они любят, где-то продолжают жить, – это для них большое утешение.
Понтер покачал головой:
– Эта вера – причина того, что случилось. Единственный способ почтить память мёртвых – сделать так, чтобы никто больше не становился мёртвым преждевременно.
– Ну, хорошо, – в голосе Мэри послышался гнев. – Тогда иди. Иди скажи им.
Понтер повернулся и посмотрел на глексенов и их эбеновые отражения в стене. Его народ практически никогда не отнимает чужую жизнь, а народ Мэри делает это так часто и так много. Наверняка эта их вера в Бога как-то связана с их готовностью убивать.
Он шагнул вперёд, но…
Но сейчас, сию минуту, эти люди не выглядели злыми и кровожадными, не выглядели готовыми убивать. Прямо сейчас на их лицах была печаль – такая невообразимая печаль…
Мэри всё ещё злилась на него.
– Давай, – говорила она, маша рукой. – Чего встал? Иди скажи им.
Понтер подумал о том, какая печаль снедала его, когда умерла Класт. И всё же…
И всё же эти люди – странные, невозможные глексены – находили утешение в своей вере. Он смотрел на фигуры людей у стены, которых агенты заставляли держаться в отдалении. Нет, нет, он не скажет скорбящим людям, что их любимые ушли без возврата. В конце концов, не эти люди отправили их умирать.
Понтер повернулся к Мэри:
– Я понимаю, что вера даёт утешение, но… – Он мотнул головой. – Но как разорвать этот цикл? Бог делает убийство лёгким, Бог даёт утешение после. Как не дать этому повторяться снова и снова?
– Я не знаю.
– Вы должны сделать что-то.
– Я молюсь, – ответила Мэри.
Понтер поглядел на неё, потом на скорбящих людей, потом снова повернулся к Мэри, взял её за руку, глядя в землю, не в силах смотреть ни на неё, ни на тысячи имён.
– Если бы была хоть малейшая вероятность, что это поможет, – тихо сказал он, – я бы молился вместе с тобой.
Глава 23
– Потрясающе, – сказал Журард Селган. – Потрясающе.
– Что? – В голосе Понтера слышалось раздражение.
– Ваше поведение у монумента в память о погибших в Юго-Восточном Галасое глексенах.
– И что же в нём такого потрясающего? – спросил Понтер. Его голос был резок, словно у человека, который пытается говорить в то время, как ему отдирают бинт от раны.
– Это ведь был не первый раз, когда ваши убеждения — наши общие убеждения – вошли в конфликт с убеждениями глексенов. Не так ли?
– Разумеется.
– В самом деле, – продолжал Селган, – подобные конфликты должны были возникать ещё в ходе вашего первого визита.
– Возможно.
– Вы не приведёте пример? – попросил Селган.
Понтер сложил руки на груди.
– Ну хорошо, – сказал он зловеще, будто имея в виду «ты сам напросился». – Я упоминал об этом в самом начале: среди глексенов бытует странное убеждение в том, что вселенная существует ограниченное время. Они ошибочно интерпретируют красное смещение как свидетельство расширения вселенной; они не понимают, что масса может зависеть от времени. Больше того, они считают, что фоновое космическое излучение микроволнового диапазона – это эхо того, что они называют Большим взрывом, породившим вселенную.
– Похоже, им нравятся всякие взрывающиеся штуки, – заметил Селган.
– Без сомнения. Но, конечно же, однородность фонового излучения объясняется многократным поглощением и переизлучением электронов, захваченных сжимающими плазму магнитными вихревыми волокнами.
– Уверен, что так оно и есть, – сказал Селган, признавая, что Понтер компетентнее в данных вопросах.
– Так оно и есть, – повторил Понтер. – Но я не спорил с ними на этот счёт. Во время моего первого визита Мэре сказала: «Не думаю, что ты многих сможешь убедить в
