говорил твердым голосом человека, привыкшего командовать на поле боя.
— В том, что нужно проповедовать поход против неверных, я согласен, но нужно
опираться не на простолюдинов, и не на монахов, а на обученных воинов. Ибо все эти
неверные мавры, турки и сарацины великолепно владеют оружием, в бою они словно
демоны и любого, кто не умеет постоять за себя, при встрече с ними ждет либо
неминуемая смерть, либо вечное рабство. Говорю это потому, что сам я не первый уже
год воюю против неверных в Испании. И посему, речистые братья наши монахи пусть
проповедуют наперво среди знатных сеньоров, рыцарей и воинов. Только люди
военные обладают необходимым боевым опытом и средствами для столь дальнего
похода. Конечно, нужно построить временные лагеря и обучать искусству боя тех
простолюдинов, кто захочет идти в поход, но, уверяю вас, и все рыцари это знают,
чтобы хорошо владеть оружием и боевым конем, нужно обучаться с детства. Поэтому
из бедняков мы сможем подготовить только пехотинцев. А если они пойдут в Святую
Землю раньше рыцарей, то все неминуемо погибнут или попадут в рабство.
В таком же духе высказались еще многие из присутствующих. И все, как один,
поддерживали идею военного похода в Святую Землю и призывали немедленно
начинать подготовку к нему. Спорили только о том, кто должен идти в этот поход.
Одни, как проповедник Петр из Амьена, призывали опереться на простое
христианское население, другие, как барон Санчо Альвадерес — на знатную часть
общества. Наконец, возобладало мнение призывать к походу в первую очередь людей
военных.
В конце концов, собравшиеся приняли решение именоваться отныне братством
воинов Христовых, выработать единый план военного похода и искать поддержки у
папы римского, для чего к понтифику посылались делегаты. После последней
благословляющей молитвы архиепископа Шартрского, графы и герцог удалились, а в
зал подали легкий постный обед.
На собрании Гуго де Пейн чувствовал себя лишним и не знал, о чем следует
говорить с этими странными людьми, готовящимися к великому походу. Сама по себе
идея подготовки экспедиции для освобождения Святой Земли ему нравилась. Но такая
идея не была для де Пейна новостью. Он хорошо помнил, как еще покойный граф
80
Тибо около десяти лет назад говорил о том же. Да и от многих рыцарей не однажды
слышал он подобные разговоры. Но с какими невероятными трудностями должны
столкнуться войска в таком походе!
Гуго знал на своем опыте, насколько опасными противниками могут быть мавры
и сарацины. Путь в Испанию труден и не близок, а уж в Святую землю большой
армии дойти почти невозможно: сколько же понадобится запасных лошадей и
припасов на столь долгий путь? И где же взять эти припасы для большой армии на все
время похода? Ведь, если двигаться по суше, то потребуются долгие месяцы. Нет,
лучше об этом не думать, тем более, что пока, как он понимал, дальше благих
намерений дело не шло. А если уж и в самом деле дойдет до похода, то сильные и
умные вожди, вроде архиепископа Шартрского, герцога Бульонского и аббата Мори,
обо всем позаботятся.
Утолив голод за общим столом, Гуго вышел в сад.
День неумолимо подходил к концу, но до заката было еще далеко, и, после
недавно прошедшего дождя, лужи блестели под послеобеденным весенним
солнышком. Внезапно его окликнул какой-то незнакомый человек из свиты герцога
Нижнелотарингского.
— Здравствуйте. Мессир Гуго де Пейн, не так ли?
Шампанский рыцарь кивнул, и незнакомец продолжал:
— Я Рене де Ленжент, один из оруженосцев герцога Нижнелотарингского. Я
послан сказать, что вас ждут, сударь. — Сказал молодой оруженосец.
— Но какое может быть дело до меня могущественному герцогу? — Спросил
де Пейн.
— За вами послал не сам герцог, а его виночерпий, рыцарь Гуго де Сент-Омер.
— Ах, вот оно что! Так это же мой родственник, которого я не видел с
малолетства. Я слышал, что он служит где-то в Лотарингии, но никак не подозревал,
что он прибыл в Труа вместе с герцогом. Что ж, ведите меня к нему. — Сказал Гуго де
Пейн и послушно последовал за оруженосцем к противоположному крылу дворца, в
котором разместились лотарингские гости.
Самого Готфрида Бульонского граф шампанский устроил в просторных залах
второго этажа, а на первом этаже в залах поменьше разместились люди из свиты
герцога. Везде были расставлены часовые в синих плащах с белым лебедем, но, кроме
них, в коридорах этой части дворца не было никого. Большинство гостей все еще
обедало. И вот Гуго де Пейн оказался перед дверью в покои одного из лотарингцев.
Его провожатый постучал, и их впустили. Дверь им открыл широкоплечий немецкий
воин почти в полном вооружении, только без шлема и щита. Впрочем, и щит и шлем
лежали совсем рядом на грубо сколоченном табурете.
— Это Ганс, оруженосец мессира де Сент-Омера, — сказал Рене де Ленжент, а
затем на немецком представил Гансу де Пейна.
— Очень, очень быть рад! Хозяин есть уже ждать вас. — Улыбнувшись,
произнес Ганс, нещадно коверкая слова родного для Гуго норманно-французского
языка.
Они прошли через дверь, и взору Гуго предстала небольшая, но все же довольно
просторная зала, правда, обставленная без особой роскоши, но все необходимое здесь
имелось. Камин, хотя и не слишком большой, зато и почти не дымящий, давал
достаточно тепла. Факелы на стенах немного коптили, но освещали помещение
вполне сносно. Бородатый пожилой слуга в кожаной куртке, сидя на большом,
окованном железными полосами, сундуке, длинной кочергой ворошил угли в камине,
время от времени подбрасывая в огонь новые поленья. Каменный пол, за отсутствием
драгоценных в ту пору ковров, был застелен свежим тростником. Посередине
находился широкий дубовый стол, а вокруг него стояли два тяжелых деревянных
кресла и две длинные скамьи. В углу, на соломенном тюфяке, положенном поверх
дощатого ложа, сидели две моложавые служанки в длинных шерстяных платьях и что-
то терпеливо вышивали, а, напротив, у узкого высокого окна, возились еще двое слуг,
к вечеру закрывая тяжелые ставни, чтобы не допустить внутрь помещения холод.
Оконных стекол в Европе тогда еще делать не научились, а привозимые из Византии
небольшие кусочки стекла стоили настолько дорого, что хозяин замка должен был
