За ширмой в тайной комнате площадь рассматривал Бывший Царь. Подошел Суфий, протянул пиалу с чаем:
– Я предупреждал, господин. Худшие опасения подтвердились.
Властитель пригубил ароматный напиток, пригладил бороду.
– Худшие опасения. Ты мудр Суфий, воистину. И предусмотрел исход еще до того, как я объявил волю. Но такова жизнь. И Слово сказано не от меня, но от Высшего. На то Его провидение и даже твоя мудрость – песчинка по сравнению с абсолютным знанием. Я – лишь пророк, мне не вникнуть во все планы. Что я могу? Только возвещать волю небес.
Мудрец поклонился.
Глава 16. Этрин
Она смутно помнила прошлое. Кажется, родилась в богатой семье, где была окружена признанием и любовью. Может, была послушницей в храме великой богини. Память хранила лишь два воспоминания. Первое – довольно богатая, хоть и мрачная пещера, в которой внезапно все вспыхнуло – и она заснула, а проснулась в пустой землянке, на севере Бангхилла. Второе, более свежее – что она продает мохнатых зверьков, которых ловит в тёмном лесу. На шее болталось ожерелье из жил с тремя сероватыи кубиками. Иногда она притрагивалась к ним – в душе немой девушки становилось спокойно и тепло.
Каждый день начинался одинаково. Холодное утро будило Этрин (с языка тайорийцев, северных жителей Бангхилла – «чужая»), просыпающеся в мокрых от росы, спутанных изорванных простынях. Ей всегда снился один сон – первое воспоминание, повторявшееся за ночь бесконечное число раз. Кутаясь в грязный мешковатый балахон, девушка съедала оставшуюся с ночи еду – обычно кусок птицы – жареный или вареный, делала глоток кислой настойки и мазала язык пескорлиевым маслом. Вязкая темная жидкость горчила и жгла глотку весь день, но тепло быстро проникало внутрь, по пищеводу в желудок, а потом разливалось и по всему телу. Позавтракав, Этрин отправлялась на охоту. Забравшись подальше в темную чащу, девушка раздевалась и замирала. Спустя час или два кожа остывала и тепло сохранялось лишь глубоко внутри. Тогда появлялись они. Мохнатые зверьки, с длинными тонкими коготками и фиолетовой шкуркой. Желтые глаза с двоящимися зрачками, охочие до мертвечины быстро облепляли лежащую. Девушка ждала, пока они вонзят свои шипчики поглубже и, оцепленная, похожая на колыхающегося фиолетового медвежонка, шла к озерцу на опушке леса. Снимать зверьков было легко. В холодной воде существа начинали издавать щелкающий звук, отцеплялись – охотница туго перевязывала их лапки и опускала в плотный холщовый мешок. После двух-трёх походов в чащу Этрин спешила в город. Там она толкала тачку с подрагивающими связанными существами. За трех монстриков-пиявок давали медь.
В конце дня у нее скапливалось денег, чтобы купить пару кусков мяса, хлеб и настойки. Остальное уходило на дорогое пескорлиевое масло. Изредка, когда заскорузлая, огрубевшая, но всё-таки живая кожа слишком болела от укусов, она устраивала выходной. Этот день сводился к блужданию по городу, прошению милостыни, гулянию по темному и неприветливому, но странно родному лесу.
Сегодня она привычно семенила по мостовой, прошла мост и исчезла в городском лабиринте. Крепко связанные лыковой бечевкой, обездвиженные зверьки походили на жутковатые лиловые цветы. На рынке купили пару десятков. Семерых забрала старая женщина из темной часовни. Этрин нравился трубный зов храма, но она никогда даже не думала прийти на службу. Пятерых зверьков купил поваренок. Он всегда улыбался и говорил что-то приятное на кеттинском. Девушке слова казались знакомыми, как впрочем и тайоринское наречие – но понять смысл ей не удавалось. Кивнув юноше в знак благодарности, бродяжка отправилась в последнее место. Ноги привычно зашагали к богатому расписному терему в одном из закоулков Бангхилла. Толстый хозяин дома, жаркий и потный, всегда навеселе – прибирал не меньше десятка. Да и платил нескупо – можно было и серебро увидеть.
Лязгнула щеколда, резной кедровый застил тихо отворился. С легким удивлением ее изучали красивые черные глаза. Лицо незнакомки закрывал тонкий непрозрачный шарф густого бордового цвета. Статная крепкая женщина в таких же бордовых шароварах и страфионе обладала низким зычным и манящим голосом:
– Игольчатых принесла. Умница. Проходи.
Этрин, поняв, чего от нее хотят, робко вошла. Внутри было жарко и влажно. Пахло благовониями и едой. Незнакомка затворила дверь, скинула шарф и указала на белый матовый котел:
– Высыпай.
Девушка замешкалась.
– Ты ждёшь своих денег, неправда ли? Сколько этот дряблый развратник тебе платил? – женщина извлекла из тайного кармашка золотой и вложила охотнице в руку, – Видать, не слишком много, если до сих пор ходишь в этом тряпье.
Этрин испытала распирающее чувство радости. На золотой можно купить еды, пескорлиева масла и даже теплую большую кошму. Теперь ночью ей не придется просыпаться от того, что хладные призраки вонзают в бок свои льдяные когти.
Женщина гулко расхохоталась, блеснув золотым резцом, на торсе заиграли жилки, прорисовали тугой пресс:
– Бедняжка. Ты думала, что жирная пьяная бочка благоволит маленькой девочке? Местные используют яд зверьков для вечного сна и в особо дорогих блюдах после долгого переваривания. Только мы, жители морей, знаем истинную ценность мохнатых жал. Бросаешь их в козье молоко и настаиваешь десять дней. Добавляешь еще кое-чего. И даже самый ветхий больной старик воспылает страстью восемнадцатилетнего любовника. Всего от капли зелья. Только за это богачи готовы отдать содержимое кошелей. Как уж тут удержаться и не построить бордель!
Черноокая игриво приобняла Этрин за плечо, заглянула прямо в глаза и с жаром шепнула:
– Я тебе покажу! Пойдем!
Она провела девушку в комнату, надушенную корицей и елеем. Пол и стены устилают мохнатые ковры, под расписным потолком нависла широкая люстра с десятком мерцающих золотом шаров-люменов. Из тени молчаливо наблюдают за гостьями тонкостенный шкафец и раскидистая софа.
– Скидывай эти ужасные тряпки!
Этрин замерла в непонимании.
– Немтырь?
Женщина аккуратно взяла мешковатую изорванную робу и легко стянула с плеча бродяжки. Девушка не выказала ни капли смущения, блики от лампы высвечивали красивую, хоть и тощую, фигурку с худыми запястьями и лодыжками, острыми грудями и узенькой талией. Кожа, покрытая от шеи до пяток тонкими шрамиками, точками и рубчиками, напоминала светлую змеиную чешую.
– Меня зовут Грэйс. Ты меня понимаешь? – незнакомка посмотрела в испуганные глаза и мягко произнесла, – тебя нужно переодеть, негоже выходить к гостям в таком… наряде.
Девушка смягчилась, кивнула.
– У тебя грубая кожа, шелк и атлас не подойдут. А вот аскамит, бархат, плюш… Примерь.
Серая, с золотыми нитями и боковой шнуровкой, туника слегка болталась. Перчатки с вышитыми дельфинами и леггинсы сидели словно литые.
– Широковата, – черноокая поморщилась – Хотя нет, только немного подтянуть вот здесь.
Плюшевое платье пришлось девушке впору. Низкий воротник, рукава словно перевязь бочковатых канатиков. Такие же толстые нити образуют интересный узор на спине. Перед у платья сшит цельным, только бока голы – демонстрируют округлые девичьи бока.
Юбка от бедер распадается на десяток тяжелых узорчатых лоскутьев, каждая полоса на конце обжата стальным треугольником.
Грэйс поправила платье, отступила, любовно пробежалась глазами по наряду:
– Да, определенно твой стиль. И ожерелье подходит.
Этрин инстинктивно схватила кубики на нити. Черноокая рассинтементальничалась:
– Помню, мне это платье подарил мой первый любовник. Знойная Иоппия. Уверял, что принц, обещал жениться. А потом продал в школу гетер. Хорошее время. Кого-то ломало, а мне очень нравилось. И наставник попался, что надо – сильный, ловкий, отличный любовник. Он говорил, что вместо крови в моих жилах бурлят воды кипящего моря.
Бродяжка с опаской и любопытством наблюдала за болтавшей хозяйкой. Та, отвлекшись от воспоминаний, хитро улыбнулась, обвила шею девушки и легко поцеловала ее в губы.
– Пойдем, дорогая. Гости заждались.
Женщина привела Этрин в зал. Царил полумрак. В воздухе разливались ароматы сандала и вишни. На одном ложе крепкий смуглый бородач о чем-то беседовал с прелестною кармилитянкой. Облаченная в легкую прозрачную тунику, девушка с интересом слушала мужчину, одаряя его поцелуями, подливая шоколад, поглаживая рельефные руки и торс рассказчика. На другом лежал толстяк в трое шире бывшего хозяина. Пламя свечей отражалось на потной лысине. Трое девушек разминали необъятные телеса, щедро умащивали бледную кожу ароматными смесями. Тот похрюкивал от удовольствия, не упуская возможности пощипывать куртизанок. Те хихикали, отбивались и игриво шлепали жирдяя.
Увидав черноокую и Этрин, толстяк расплылся в улыбке, тонким голоском мяукнул:
– Грэйс, наконец-то! Мы уж думали, что тебя схватил гигантский спрут. В какой трясине ты пропадала?
