– Чужеземец хорошо бьется. И даже снял с бойца сапог! – хан Каруд явился словно из ниоткуда, – как тебе противник?
– Я редко видел таких сильных бойцов, – Марх не утруждал себя любезностями, – у него есть лишь один недостаток. Он еще молод и не умудрён военной хитростью.
– Но мальчики вырастают и становятся мужчинами.
– Да, это так, – сабельщик встал, отер руки о грубую, колючую рогожу, – если остаются живыми.
И без того узкие глаза хана превратились в две тонких линии, по скулам пробежали волны. Тарсянин про себя ухмыльнулся. «Хан должен быть тверд, как скала, но прочитать его мысли не так уж и сложно». Потянув время, Марх лениво хмыкнул:
– Неохота его убивать. Хороший бы янычар вышел. Хана бы охранял.
Каруд неуверенно произнес:
– Пришелец не давал обетов убить. Только одолеть.
Сабельщик молчал, напустил скорбный вид – мол, честь мою унижаешь. Хан, не выдавая волнения, продолжил гнуть свое:
– Они все-таки нам братья, хоть и старшие… А весь стан только с охоты, уставший… Их надо проучить и довольно – пусть живут.
– Что же, пусть. Я всегда старших учил, – Марх изобразил удовольствие, поучительно изрек, – младших нужно слушать, я так брату и говорил. Бывало, уложишь его на пузо, заломишь руку и говоришь – «давай дружить». А он сразу все понимает – и дружит, и служит, и похлебкой делится.
Хан приободрился, лицу вернулся ровный цвет.
– Стало быть, договорились. Бейтесь, только без увечий, без злобы. Как на соревнованиях.
– Если на меня кидаться не начнет. А то я ж злой, не стерплю.
К бою приступили с новой силой. Алтанцэг Улэнд двигался активно, делал ложные выпады и увертки. Марх парировал, ставил блоки, пытаясь настроиться на ритмы противника. Сабельщик глубоко внутри радовался, что боец назначил ближе к вечеру – «Благо, хоть жара сошла. Скорей солнце по башке грохнет, чем кулаком прилетит». Через несколько минут ощутил легкие подергивания – отражения токов противника. Произошло то, что тарсянин испытывал лишь пару раз в жизни – когда пребывал в Элхои послушником. Внезапно он увидел бойца Зо насквозь – кости, мышцы, сердечный ритм и дыхание. Нервные импульсы вспыхивали в голове противоборца – и сабельщик уже знал, какое движение тот собирается сделать. Посозерцав эту картину несколько минут, полюбовавшись великолепием человеческого организма, Марх мягко приблизился и нажал несколько точек. Боец замер, раскинув в стороны непослушные руки. Сабельщик улыбнулся:
– Так-то лучше.
Глаза испуганно уставились на тарсянина.
– Я оставил движимыми стопы, чтобы ты не упал. А также голос, зрение и слух. Шею освобождать опасно – не люблю смертоносные косы.
– Что это за боевое искусство? – в голосе нията звучал нескрываемый интерес.
– Заворожил я тебя, верно? – сабельщик вынул из-за пазухи любимую трубку. – Давай условимся. Никто сегодня не умрет. Даже так – сегодня не прольется ни капли крови. Весь этот сыр-бор из-за нефритового божка – чистое недоразумение.
– Как ты смеешь…
Парализованный плюнул, но Марх ловко отпрянул и шутливо погрозил пальцем:
– Я слышал, что кобры могут ослепить противника ядовитым плевком. Если научишь меня этому приему, то, пожалуй, разморожу тебе одну руку, – сабельщик сменил тон, в голосе появился металл. – А теперь без шуток. Вырезать друг друга, потому что не поделили изваяние, которое в любой лавке за два медяка можно купить – глупо. Если уж так руки чешутся, придумайте причину посерьезней. Чтобы потомки летопись без смеха читали.
– Статуя Джунга – главный символ нашего рода. Нет его – нет и нас. Без бога мы просто скот. Как лошади, овцы и козы.
– А что думают по этому поводу жены, потерявшие мужей? А матери, сыновья которых погибнут в братоубийственной войне? Ответь, боец. Есть ли здесь, в первых рядах ваши везиры и улубеи?
Улэнд молчал, в глазах Марх прочитал смятение. Выпустив сизое кольцо, продолжил:
– Я за справедливость. И обидно, если из-за какой-то крысы честные люди глотки друг другу перережут. Хан у ният молод, интриг не разумеет. Вашего хана не видал. Но подумай-ка – такой ход. Идол у вас, идол у них. Улубей спрячет вашего божка и пустит слух, что его украли нияты. А потом «возвратит» его. Почет улубею? Почет. Такой же улубей у ният делает то же самое. Почет улубею? Почет.
– Предательство!
– А может совпадение? – сабельщик одобрительно кивнул. – Хотя… Слухами земля полнится. Улубею почет. Тут взбешенные ханы устраивают кровопролитие, народ в смятении. И идет слух, что хан джунгар – сумасброд самопровозглашенный!!! Потому как виноват старшенький всегда. Секир-башка хану? Секир-секир. Скажи-ка боец, кто станет следующим ханом джунгар?
– Кто же?
Марх пожал плечами:
– Редис его знает. Может улубей, вернувший божка. А может тот, кто научил улубея. Это уж сами разбирайтесь. Ну что, дальше будем биться, али все-таки подумаем?
Боец молчал, на лице читалась глубокая работа мысли. Сабельщик выждал минуту-другую и снял замки. Отойдя, спокойно наблюдал за джунгаром. Тот кивнул:
– Через два часа. Здесь со всеми старейшинами. Заключим завет мира.
Сабельщик кивнул и собрался уходить. Внезапно по лицу огрела хлесткая пощечина, в ушах зазвенело.
– Должок.
– Какая честь, что ж, и у меня кое-что для тебя есть.
Марх молниеносно обнял джунгара и приник губами к губам. Обескураженный и не думал сопротивляться, лишь удивленно хлопал глазами. Голос его стал тоньше и уже не так уверенно юноша повторил:
– Через два часа.
На широкое поле свалились сумерки. Огненный шар покрылся облачной пеленой, а супротив набирал силу новый месяц. Конные ряды джунгар и ният неуверенно мялись, выжидая решения. Джунгарский хан Тонджи – седовласый, крепкий, с большим горбатым носом и хищным прищуренным взглядом, сидящий на мощном ахалтекинце – выехал в сопровождении Алтацэнг Улэнда и трех внушительных копьеносцев на середину поля. Хан ният Каруд ехал навстречу с Мархом, Авениром и Парменом. Рядом шествовало двое янычар. У бедра каждого болтался длинный палаш.
– Я вижу, ты пришел со смертоносным, – Тонджи держал ладонь на рукояти сабли.
– Небо чисто, старший брат, я не жажду нарушать волю богов.
Джунгар оскалился:
– Мы вернули украденную вами статую бога Джунга. И что же, как закон предписывает поступить с ворами?
Секунду нияты молчали. Единожды пойманный лишался левой руки. Вторая же кража говорила о том, что правая рука неисправима. Отсекали и её. Как правило, воровство прекращалось. Третья кража говорила о том, что руками управляла голова.
– Позвольте держать слово, – Марх знал, что на бранном поле все послы равноправны. – Известно ли, кто украл статую? Мы отрубим вору голову.
Ноздри джунгара злобно раздувались, голос задрожал от ярости:
– Что за наглость – воровать и скрывать воровство!
Копьеносцы зарычали, руки сжали древко.
– Постой, сын ветра, – сабельщик пресек накатывавшую волну – нет нужды браться за оружие. Кто же сообщил о краже, можем ли видеть его в рядах жаждущих отмщения?
– Хан Банжог воспитывает брата Хунна. А мне, видать, выпало воспитывать сестру.
– Позволь и мне молвить, – Авенир тайком поглядывал на Каруда. Тот выглядел невозмутимым – только в глубине глаз полыхали огоньки, слегка подрагивал ус, да рука сжала навершье сабли так, что костяшки пальцев побелели.
Тонджи сурово кивнул.
– Выслушай нас, великий. Мы не облечены искрой войны, которой наделены дети Мардука. Боги сыграли в кости. Статуи никто не крал. В каждом саат-шатре стоит свой шигир. Более того, нарочно произошла для нас великая загадка и радость.
– Вижу, Каруд, ты взял и послов с собою?
– Позволь им молвить, – слово взял Улэнд. – Войну начать можно всегда, но испросить воли богов разумно.
– Великие ханы, Тонджи и Каруд, – Авенир приклонил голову. – Я прошу проверить наличие шигиров. И не позволять советчикам решать вопросы родов. Давно ли джунгары общались с ниятами?
– Четыре года, – Каруд говорил сдержанно.
– Как раз четыре года назад великая комета на востоке возвещала о венчании двух степных богов. Мы были посланы на свадьбу объявить почтение новому роду. По какому поводу вы собирались четыре года назад?
Бритоголовый Тонджи побелел, поводья мула затряслись. Улэнд перехватил инициативу:
– В то время ушел из жизни первенец хана. Пропал без вести на пути Ен-Гарди.
На переговорщиков напал ступор. В воздухе ощущался холодок, природа будто замерла. Спустя минуту Марх почесал небритую, всё ещё опухшую от Авенировой мотыги, щеку:
– И я там был. Ох, переполосовали мне спину. А о венчании акудник верно сказал. Стоит там камень судьбы. С него переходят в мир богов. Видать, сын Тонджи у Мардука уже пирует. Еще озеро Чистых Душ недалеко от камня. Мы туда путь держим. Можем и о сыне справиться.
– Значит, свадьба, говоришь? – Тонджи овладел собой. – Как же воровство?
