менты, кто знает, возьмут и уедут. Тогда все, тогда меня за этим столиком и замочили бы.
— И чего? — торопил Данил.
— Ничего, — ответил Сингапур, — поднялся и к ментам подошел, сказал: «Здравствуйте, пьяный я, в нетрезвом состоянии нахожусь в общественном месте. Так что задержите меня и доставьте в отделение как нарушителя правопорядка».
— Прикольно, — усмехнулся Данил.
— Их это тоже позабавило, — согласился Сингапур, — говорят: «Не нужен ты нам». Я им: «Нужен, нужен». «Нет, говорят, не нужен, здесь кафе, здесь все пьяные». «А я порядок нарушаю, матом ругаюсь». Один был коренастый, лицо лисье, рукой мне сделал: «Иди отсюда, не мешай работать», — и дубинкой легонько мне в плечо. Стою; те, возле машины, наблюдают. Думаю, все, сейчас менты уедут и… Уже открыто им: «Я прошу вас, задержите меня, у вас же план, я же нарушитель, пьяный…» Догадались наконец. Один там был высокий, лицо суровое, на машину покосился: «Тебе действительно убраться отсюда надо?» «Очень надо». «Вон те, что ли?» Я кивнул. «Отоварить хотят?» Коренастый с лисьей мордой дубинкой в сторону машины ткнул: «Может, проверим их?» «Толку что? — ответил высокий, — они не нарушают. Ладно, — кивнул мне, — до дома не обещаю, но до следующей остановки подброшу». Погрузили меня в уазик, как положено нарушителя, и поехали. Через пять минут открыли: «Все, вылезай». Они, правда, меня до следующей остановки довезли. Удачи пожелали, посоветовали впредь быть осторожнее. Я им: «Спасибо, мужики, жизнь спасли». И высокий ответил спокойно: «Работа у нас такая — людям жизнь спасать». И уехали. Вот такая вот история.
— А потом? — спросил Данил.
— Потом дождался автобуса и домой приехал. А потом вы пришли и разбудили меня. Что еще потом? Видишь — сижу, пью пиво.
— Прикольно, — усмехнулся Данил.
— Любопытно, — согласился и Дима.
— Жизненно, — заключил Сингапур.
Он допил пиво, бутылку поставил на пол возле дивана.
— А как у вас дела? — спросил он как бы равнодушно.
— Пьем. — Данил был лаконичен.
— Везет вам. А в институте как?
— Пьют. — И здесь Данил был лаконичен.
— Совсем везет вам, — он вздохнул. — Ну-ну. — Закурил.
— Гена жениться собрался, — вспомнил Дима. — Свататься пошел.
— Молодец, — Сингапур задумался. — Дурацкая все-таки история. И чего я полез выяснять отношения с этим вахтером, надо мне это было? Даже не верится, что отчислили.
— Матери сказал?
— Нет еще. Да и не скажу… Дурацкая история, — он совсем скис, глаза только яростно глядели в пространство.
— Можно восстановиться, — заметил Дима, впрочем, неуверенно заметил.
— Можно, — эхом отозвался Сингапур, — можно, — повторил. — Да нет, теперь уже не можно. Надоело все. Все надоело, работать пойду. Хочу быть дворником. Шутка, — он замолчал. Тихо было. Только далекий шум машин, чьи-то голоса. Кто-то запел, его подхватили, пел хор.
— Это что еще? — Сингапур вышел на балкон. — Ну и ну, — он присвистнул. — Идите-ка сюда, — позвал он. И Данил, и Дима, немедля вышли на балкон.
Посреди двора на двух табуретах стоял гроб. В гробу лежал тот самый беспокойный сосед. Вокруг гроба, шагах в пяти, люди — человек десять. Время от времени подходили местные старушки и алкаши.
— Отмучился бедолага, — негромко произнес Сингапур. — Не опохмелили вовремя, — сказал он это совершенно серьезно; да и не тянуло шутить при виде покойника.
Хор смолк. К гробу вышел плотный мужчина с аккуратной бородкой, он был в белой рубашке и при галстуке, в руках держал библию. Громко, с выражением стал призывать радоваться всех присутствующих смерти соседа, называя соседа братом, время от времени он возносил руки к небу и зычно кричал: Христос воскрес!
— Странно, вроде бы еще пост, или я чего-то не понимаю? — глянул на Данила Сингапур.
— Да, — согласился Данил, — пост.
— Пост, — эхом повторил Дима, с любопытством разглядывая собрание.
У гроба, в строгом розовеньком платье, поверх волос черная косыночка, стояла жена покойного, лицо ее не было печальным, сурово смотрела она на мужа, когда кричали: «воистину воскрес!», она кричала охотно, и лицо ее оживало. Сын не кричал «воистину воскрес!», молча глядел на гроб, изредка косясь на плотного мужчину с библией, что энергично вскидывал руки к небу и призывал всех радоваться.
— Нет, ну, впрочем, — подумал Сингапур, — впрочем, логика в этом есть: одним алкоголиком меньше — почему бы и не порадоваться. Но это я так, к слову, — он глянул на Данила, — типа, пошутил.
Данил не ответил; серьезно, все мрачнее, и, как-то косо, точно все это было ему отвратительно, глядел он на собрание.
Мужчина закончил проповедь, встал в круг. И запел хор.
На мотив, похожий на бодрую песню «Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пидвила» хор запел: «Славься, славься, наш Христос!»
— Наш брат умер, возрадуемся! — воскликнул мужчина в белой рубашке и вновь трижды прокричал: «Христос воскрес!» Ему трижды ответили: «Воистину воскрес!»
— Бред какой-то, — чуть слышно произнес Данил, вглядываясь в лица людей, стоявших в кругу.
Лица были одухотворенные и все какие-то убогие, впрочем, в стороне стояло несколько мужчин вовсе не убогого вида, в синих рубашках, с библиями, и они кричали: «воскрес!», но как-то без чувства кричали, зато громко. С чувством кричали несколько женщин в веселеньких платьицах, и юноша; юноша кричал восторженно и руки худенькие к небу вскидывал, и глаз с мужчины в белой рубашке не сводил.
И запел хор, те самые женщины в веселеньких платьицах и восторженный юноша: теперь хор пел на мотив известного русского романса, пел печально, пел о своей любви к папе, лежавшему во гробе, и что к каждому придет старуха с косой, и все мы обязательно умрем. И, умерев, встретимся с папой на небесах, где будет еще и Христос. Песня была трогательная, и хор пел ее особенно задушевно про старуху с косой, забравшей папу.
— Вы когда-нибудь такое видели? — спросил Сингапур. Дима отрицательно мотнул головой, все это время вглядываясь в юношу, казалось, тот сейчас заплачет, — так ему было жалко папу, и так он печалился, что пришла старуха с косой. Но проповедник призвал возрадоваться, и юноша возрадовался, лицо его было счастливым, ладони возле груди, он что-то шептал и радовался. Зрелище было престранным. Местные старушки не менее настороженно слушали эту задушевную песню и наблюдали. Когда песня закончилась, в круг вошел другой мужчина, в синей рубашке и без галстука. Он также призывал всех радоваться смерти соседа и рассказал поучительную историю о человеке, который отверг Бога, и Бог наказал его, лишив всего имущества, и человек, в лохмотьях, нищий, стал бродить по свету как животное, без денег, и питаясь на помойках отбросами. Вот такая кара постигла его за безбожие. Мужчина в синей рубашке красочно рассказывал эту
