тоже резко ответил Данил, — и обсуждать его не собираюсь. Моя вера — это моя вера.
— Он в церковь не ходит, потому что ему запах свечей не нравится, у него от них голова кружится. На самом деле, он стесняется ходить в церковь. Мы мимо церкви сколько раз проходили, — он глянул на Данила, — ты хотя бы раз перекрестился? И, сейчас, кстати, пост. А ты, православный наш, пивнище глушишь. И сейчас — открою тебе тайну — гонения на христиан нету. И, не знаю, может, ты под подушкой псалтырь прячешь и на ночь «Отче наш» читаешь, но на людях ведешь себя как все — как настоящий безбожник. И все это от банальной трусости — как бы чего не сказали, как бы не надсмеялись. Самое простое — сказать «я православный, но моя вера — это мое личное дело», и подверивать так, втихаря. А при всех — быть, как все.
— Федор, закрой рот! — не выдержал Данил.
— Всё, закрыл, — охотно согласился Сингапур, и даже руки вверх поднял. — Только ваша религиозно-национальная идея, — не сдержался он, — гроша ломаного не стоит. Так как вы, сегодняшние православные, дюже стеснительные. Я как-то зашел в церковь, много молодых людей и девушек много. К церкви подходят, перекрестятся, и не трижды, а один раз, и тот — как муху отгонят, и быстренько в церковь — как заговорщики. Из поста — правильно юморист заметил — только Масленицу и Пасху — зато от души. А во всеобщем масштабе — в лучшем случае евреев за Христа поругают, и — мы, русские — самые-самые, и пьем больше всех — и это патриотизм; да, еще — посконная рубаха и балалайка — на Арбате.
— А для тебя, что национальная идея? — с вызовом воскликнул Дима.
— Да нет ее, идеи, и не было, — Вдруг спокойно ответил Сингапур. — И не будет, пока не поймут, что и узбек, если он в России живет — русский. Пока сам узбек этого не поймет. А он этого никогда не поймет, потому что он узбек. И с православием — пока Данил и иже с ним не поймут, что их вера — это не только их вера, ничего не изменится. А они этого никогда не поймут, потому как их вера — правая. А на одной правой, Данил, далеко не уйдешь, потому, как чтобы шаг сделать, нужна еще и левая. Бог, Данил, как джинсы на бедрах — модное веяние — политическая программа России; национальная идея и патриотизм в одних штанах, приспущенных на бедрах, а поверх этих штанов — жирненькое сальце, многострадально наеденное многострадальной Россией. Нет, Данил, Бога, есть некий Иисус, которому все аплодируют стоя, лежа или вприсядку — в зависимости от конфессии.
— Чего ты несешь? — в сердцах произнес Данил.
— Я несу?! — Сингапур уставился на него. Я как раз и не несу, а наблюдаю и жду, чем все это шоу с перетягиванием Иисуса закончится. Я как-то с одним евреем разговаривал на религиозную тему, о чем еще в двадцать лет интеллигентным людям разговаривать — только о Боге, да о бабах. Так вот, он замечательную фразу сказал: «Столько шума и возни из-за одного еврея, распятого за религиозную пропаганду». Замечательные слова, подписываюсь под ними, я бы еще добавил, не было заботы — создали люди себе кумира. Просто не Иисус, а джокер — в любую масть. Ты подожди, — он остановил Данила, — подожди, я тебе сейчас еще кое-что расскажу. Я вот недавно, вот вчера от скуки телевизор включил и посмотрел одну забавненькую передачу…
— Я понял, кто ты есть на самом деле, — произнес Дима. — Ты неудачник, обиженный на жизнь. Ты мстишь. И такие, как ты, первые враги России. Тобой обида движет…
— За народ!
— За себя! Дай тебе славу, дай тебе известность. Дай то, о чем ты мечтаешь… Не хочу даже говорить.
— И не говори!
— Скажу! Вся твоя злоба — только торг! Добьешься своего, и не будет тебе больше дела ни до кого и до России — тем более. Вот!
— Дурак! — воскликнул Сингапур.
— Сам дурак! — огрызнулся Дима.
— Не добьюсь я, пока такие, как ты… — резко ответил Сингапур. — Торгуюсь я! — все больше обижался он. — Торгуюсь… Да ни черта я не торгуюсь, я… я… — он совсем обиделся. Дима решил, и слова больше не говорить. Сидел и не глядел даже на Сингапура. Все — он раскусил его.
А Сингапур завелся: — Правильно ты сказал, — наконец собрался он, тем более что Дима, что Данил, сидели молча; он говорил, стараясь в глаза Диме заглянуть, — такие, как я, они… — Он хотел что-то такое сейчас сказать… такое, руку даже занес. — Болтуны мы — ВСЕ! говорим только, просто «пять вечеров с Андреем Малаховым»… говорим, говорим… Сволочи, — выдал он. — Трусы, — сказал он. — А ведь дождемся; они сядут нам на голову и заставят жрать их дерьмо…
— Ты это о правительстве? — не сдержавшись, ехидно спросил Дима.
— Во славу Иисуса, — не ответив, догоняя свои мысли, произнес Сингапур. — В нашем правительстве давно спивуны и кухарки. Я вот про передачу хотел сказать, интересная передача, целый канал, по которому круглые сутки показывают подобные передачи. Об Иисусе нам проповедуют. Огромный зал, аншлаг, на сцене бойкий старичок с микрофоном бойко рассказывает по-английски, как он в молодости излечил словом Божьим смертельно больного раком. И вылечил ведь! И в этом ему помог Иисус. Аллилуйя! А на сцене все те же молодые люди в белых и синих рубашках — все как положено. В зале смертельно больные старушки и прочие с одухотворенными лицами; и на сцену стали выходить — человек десять вышло. И молодой человек в белой рубашке микрофон подносит — все в порядке очереди — и спрашивает: — Что-нибудь случилось с вами во время сеанса?
Первая старушка божится, говорит:
— У меня была сломана рука, теперь моя рука не сломана.
— Вам помог Иисус? — интересуется молодой человек с микрофоном.
— Да, — отвечает старушка.
— Теперь вы можете двигать рукой? — уточняет молодой человек.
— Да, — старушка подняла руку.
— Иисус помог ей! — воскликнул молодой человек. — На этот сеанс она пришла со сломанной рукой, но Иисус во время сеанса выправил ей руку, он срастил ей кости! Иисус сделал это! Поаплодируем Иисусу!
Зал вдарил аплодисменты Иисусу.
Следующая излеченная подошла, говорит:
— У меня было косоглазие, — рыдает, вся в счастье, — теперь его нет!
— На этом сеансе у вас выправилось косоглазие? — словно не веря, переспрашивает молодой человек.
— Да! — рыдает женщина. — Мои глаза теперь не косые.
— Поаплодируем Иисусу, — кричит молодой человек. Иисус достоин аплодисментов
