печальную историю, всякий раз обращаясь к библии за подтверждением своей правоты. Следом он рассказал о ключе Давида, убеждая, что нужно разговаривать с Богом, просить у него, и Бог даст. Он рассказал о человеке, который попросил у Бога зарплату в триста долларов, и Бог дал ему эту зарплату, конечно, зарплату повысил начальник, но повысил не иначе как по повелению Бога. «Просите, и вам воздастся, — призывал мужчина в синей рубашке, — Христос воскрес!» Немедленно ему ответили. И сказал мужчина в синей рубашке:
— Помолимся, братья и сестры, — и громко, с выражением стал читать «Отче наш», правда не по-старославянски, как привыкли слышать в церкви старушки, а по-русски, называя «Отче» «Отцом», всякий раз воздевая руки к небу и умывая ладонями лицо, подобно тому, как это делают мусульмане. Местные старушки совсем смутились. Одна даже тайком перекрестилась. Проповедник в синей рубашке заметил это и деликатно подсказал старушке, что креститься не надо. Он объяснял красочно, и лицо его было скорбливо: что крест есть скорбь, символ страдания, а здесь радоваться надо и воздавать Господу нашему Иисусу Христу радость.
— Как они крестного знамения-то боятся, прям как черти, — не без злорадства заметил Сингапур.
— Да уж, — странно произнес Данил.
И запел хор.
— Что ж они так над покойником глумятся, — Данил не выдержал. — Еще в пляс пустятся. — Хор и, правда пел на танцевальный мотив, пел опять же о Христе, смерти и, вообще, что не надо печалиться, вся жизнь после смерти еще впереди, но жизнь эту надо заслужить — служением и любовью к Богу.
— Кто они такие? — пристально вглядываясь в хор, спрашивал Сингапур. — Что это за музыкальное шоу в нашем православном дворе?
— Это не муновцы, — со знанием заметил Данил, лицо его было сурово, он негодовал.
Большинство балконов были открыты, и из них с интересом наблюдали соседи, видно, впервые видя такую странную церемонию прощания с покойником. К слову, церемония оказалась довольно продолжительной. Только замолкал хор, в круг заходил очередной проповедник в синей рубашке из компании таких же, как и он проповедников в синих рубашках и с библией в руках, говорил о любви к Богу, рассказывал какую-нибудь поучительную историю и призывал всех радоваться как смерти самого Бога, так и смерти брата-соседа.
— Уныние — грех, — говорил проповедник, — нужно радоваться. Бог завещал нам радоваться его смерти, так как мы здесь все в гостях, а он уже дома и ждет нас всех там. Так возрадуемся! Христос воскрес!
Когда возгласы стихли, в круг вышел первый проповедник в белой рубашке и при галстуке, он сказал:
— Теперь, по христианскому обычаю, все желающие могут проститься с покойником.
В такую последнюю минуту все обычно подходили к покойнику, крестились и губами прикладывались ко лбу. Никто не рискнул приложиться. Многие хоть и знали покойного, хорошо знали, правда, не как брата, а как соседа-алкоголика, но проститься так никто и не решился. Потому, кто его знает как? Но все с любопытством следили за женой покойника и сыном. И они не подошли. Так и накрыли его крышкой, не простившись.
— Ну что ж, погрузили тогда, — сказал первый проповедник. Как раз подъехал автобус, несколько мужичков-соседей взяли гроб и внесли его в заднюю дверь.
— Хоть вперед ногами, — заметил Данил и ушел с балкона. — Вот извращенцы, — произнес он чуть слышно. Сингапур с Димой, вышли следом.
— Совесть, в конце концов, должна быть у людей, говорил Данил, сев в кресло. Так над покойником издеваться — целый час на жаре. Хорошо, хороводы водить не стали и игрища с перепрыгиванием через гроб. И намешали, черт знает что с черт знает с чем. Одни корейца нам вместо мессии подсовывают, другие, вот «Отче наш» с мусульманским умыванием читают. Куда церковь смотрит?
— Данил, пока не уехали, если что, молоток у меня найдется, и скалка тоже, — Сингапур подмигнул.
— Да ну тебя. Тут такие дела — не до смеха. Глядишь — скоро человеческие жертвы приносить будут и кровь и плоть, буквально, будут пить и закусывать.
— Какой ты ярый у нас радетель за чистоту веры, — Сингапур развеселился.
— Федор, это не смешно, — лицо Данила было грустным.
— Жалко покойника, — произнес Сингапур серьезно. — Не нигеры же мы. Но — за что боролись, на то и напоролись — Свобода… мать их. Сейчас, подожди, еще проституток, наркотики легализуем, однополые браки, замуж с десяти лет, чтоб и педофилов в правах не ущемить, многоженство разрешим, ношение огнестрельного оружия… чего у нас еще не разрешено? Кухарки уже правят государством… все нормально. Реформы продолжаются. То ли еще будет, Данил, и, главное, мы до этого доживем. Сейчас все о национальной идее говорят, даже те, кому бы язык свой прикусить да помалкивать. Сидят на деньгах и о национальной идее разглагольствуют. О патриотизме тоскуют. Они доиграются с этой национальной идеей, фарисеи эти кремлевские. — Он даже кулаком потряс. — Сейчас поднимется этот нищий и голодный с Лениным или с кем-нибудь еще в башке, у которого одна национальная идея во все века — отнять и поделить. Соскучилась Россия по кровушке, ох, соскучилась, раз об идее национальной заговорила.
— О, как ты разошелся, — с огоньком взглянул на него Данил. — Это тебя только из института отчислили, а прикинь, что будет, если и квартиру у тебя отнимут — Бен Ладен будет отдыхать.
— Странно ты понимаешь национальную идею и патриотизм, — произнес Дима.
— А как ты ее понимаешь? — уставился на него Сингапур.
— Как и все — как и надо. Любовь к своей Родине и любовь к своему Народу.
— Может, ты и президента поддерживаешь?
— Поддерживаю, — с вызовом ответил Дима.
— Да ты что! — оживился Сингапур.
— Потому и живем так, — не выдержал Дима. — Потому и живем, — повторил он.
— Как в дерьме! — подсказал Сингапур.
— Ты глупости говоришь, как для меня, так и… Ты Россию оскорбляешь такими заявлениями. — Дима негодовал. — Ты посмотри, какой наш город красивый стал. Наш город самый красивый в Черноземье, всё плиточкой выложено, везде… клумбы, цветники.
— Как напудренная старуха! — ответил Сингапур. — А под пудрой гниль!
— Вот такие, как ты, и губят Россию, подрывают ее изнутри. Нам нужно сплотиться… объединиться… — Дима чуть не задыхался от захватившего его возмущения. Он искренне считал себя патриотом. И не выносил таких вот разглагольствований.
— А ты, Данил? — Сингапур уставился на Данила.
— Федор, я вообще с тобой на эту тему говорить не хочу. Моя позиция твердая — Россия — страна Православная, и отсюда уже и национальная идея, и патриотизм, и…
— А в церковь ты часто ходишь? — резко перебил его Сингапур.
— Это мое личное дело, —
