Ноте». Делая остановку в ходе своего «цыганствования» (как называла поездку Элизабет), супруги случайно столкнулись в Берлине с журналистом Харольдом Фредериком, который направлялся в Российскую империю писать о евреях и «не мог говорить ни о чем ином». Тогда эта тема Пеннелла не заинтересовала, однако вскоре ситуация изменилась:
Мы вновь столкнулись с Фредериком в Вене, и снова разговор зашел о евреях, но с той разницей, что незадолго до этого в Карлсбаде[483] Пеннелл открыл для себя евреев Восточной Европы и делал зарисовки — их длиннополых кафтанов, широких шляп, закрученных штопором прядей над ушами и неухоженных бород; таких евреев он никогда раньше не видел[484].
Фредерик позже напишет: «Я говорил мистеру Пеннеллу о потрясающей живописности Киева и чудовищном, невообразимом убожестве Бердичева. Это разожгло в нем желание увидеть оба города»[485]. Фредерик уехал в Москву вскоре после встречи в Вене, Пеннелл же отправился чуть позже и по иному маршруту — через Австрию и Польшу в Юго-Западный край.
Так буквально одновременно начали создаваться две книги: «The New Exodus» Фредерика и «The Jew at Ноше» Пеннелла, оказавшиеся совершенно полярными и в предпосылках, и в выводах, и в прагматике.
Политический фон
Фредерик, в отличие от Пеннелла, направлялся в Российскую империю не из любопытства, а как корреспондент «Нью-Йорк тайме»[486]. Однако за этой поездкой стояло не только редакторское задание. Командировка оплачивалась еврейской общиной США и должна была стать элементом борьбы за равноправие единоверцев в Российской империи[487].
Дискриминационное давление на евреев резко усилилось в царствование Александра III. В 1881–1882 годах по югу Российской империи прокатились погромы, спровоцированные слухами о причастности евреев к убийству Александра II. После этого в так называемых «Майских правилах» 1882 года были ужесточены старые запреты: евреи не могли селиться в сельской местности, владеть землей, а также вести торговлю по воскресеньям и в христианские праздники. Введенные меры привели к массовой эмиграции в США (с промежуточной остановкой в Англии), и это превратило внутреннюю политику Российской империи по «еврейскому вопросу» в основную проблему российско-американских межгосударственных отношений[488].
В Америке общественная реакция на эти события поначалу была достаточно однозначной. В крупных городах прошли протесты против репрессий в отношении евреев. Поддержка российских евреев в начале 1880-х годов была широкой еще и потому, что количество таких иммигрантов в это время еще не ощущалось как проблема. Но к моменту поездки Пеннелла и Фредерика ситуация стала меняться. Так, если в 1820 году еврейское население США составляло около 5 тысяч человек, а в середине XIX века — примерно 50 тысяч (причем в основном это были немецкие, то есть достаточно европеизированные евреи)[489], то только с 1881 по 1889 год в Америку переехало без малого 140 тысяч евреев[490], среди которых выходцы из Российской империи составляли подавляющее большинство. Далее темпы иммиграции только нарастали, причем возникли конфликты между старыми и новыми переселенцами. Число евреев в городах восточного побережья росло так быстро, что к концу 1880-х годов американцы начали опасаться их влияния на выборы. Это привело к постепенной корректировке риторики от гуманизма к прагматизму, однако базовый постулат о США как стране равноправия и цивилизации, противостоящей варварству и дискриминации, сохранялся. Таков был общий фон, на котором создавались книги Фредерика и Пеннелла.
Непосредственные обстоятельства, легшие в основу обоих текстов, были запущены царским указом от 28 марта 1891 года, обязывавшим всех евреев-ремесленников (а позже и отставных солдат) покинуть Москву. Совокупно высылка растянулась более чем на год, однако созданная указом ситуация заставляла евреев продавать имущество за бесценок (при этом даже билет до места прописки в черте оседлости депортируемый должен был оплачивать сам)[491]. Не успевших уложиться в срок помещали в пересыльную тюрьму и этапировали в кандалах, а распродавшие имущество сутками жили на вокзалах в ожидании поездов; депортации не прекращались и в суровые морозы. Не меньшие проблемы ожидали московских евреев и в пунктах прибытия, уже страдавших от перенаселенности и бедности.
Понимая, что эти события вызовут новую волну иммиграции (а уже в 1891 году в Америке начали создавать комитеты для приема высланных из Москвы), США реагировали на государственном уровне: два комиссара, Джон Вебер и Уолтер Кемпстер, были посланы правительством в Российскую империю, чтобы «сообщить о фактах, инициирующих миграцию в США»[492]. Одновременно по поручению благотворителя барона Мориса де Гирша, организатора обширной программы помощи еврейским беженцам, изучать положение евреев в Российской империи отправился британский журналист Арнольд Уайт. Фредерик же являлся наблюдателем со стороны еврейской общины США, рассматривавшей его свидетельства как оценку ситуации с еврейских позиций[493], а их публикация в «Нью-Йорк тайме» должна была способствовать формированию толерантности к новым иммигрантам. Наконец, Пеннелл также фактически оказывался хроникером московских событий — проведя осень 1891 года в Юго-Западном крае, он наблюдал результаты высылки[494], но уже как противник еврейской иммиграции.
Следует отметить, что отношение к проблеме оказалось разным даже среди членов указанных комиссий: так, Уайт, хотя и действовал по поручению барона Гирша, был сторонником ограничения еврейской миграции и критиковал Фредерика за юдофилию. Тот, в свою очередь, обвинил Уайта в чрезмерном доверии к заявлениям Священного Синода[495]. Отчет Вебера и Кемпстера был полон историй бесчеловечного отношения к евреям и показывал, что эмиграция в США была для них вопросом выживания, но хотя авторы были потрясены увиденным и призывали к давлению на Александра III, они заключали, что США следует ввести въездные квоты во избежание внутренних конфликтов. Поддержка миграционных барьеров, таким образом, вполне сочеталась с сочувствием к евреям и отнюдь не означала антисемитизма. Борьба мнений также развернулась внутри американского еврейского сообщества[496]. Наконец, в США существовал и альтернативный взгляд на проблему, оправдывавший действия российского правительства.
Таким образом, статьи (Ил. З[497]), а затем и два издания книги Пеннелла вышли в момент принятия решений о еврейской иммиграции в США на государственном уровне. Оспаривая проеврейские выводы американских комиссий, они становились аргументом в общественной дискуссии и вызвали широкий резонанс. Самого Пеннелла это, судя по всему, не смущало: гордившийся отличием своего мнения от общепринятых взглядов, художник с удовлетворением отмечал, что книга «разбудила Иудею»[498] (то есть спровоцировала бурную реакцию евреев в Англии и США). Вероятно, популярность (пусть и скандальная) приносила еще и денежную выгоду, тогда как юдофильская книга Фредерика известности не получила и продавалась плохо[499]. Таким образом, момент публикации и роль в политической
