местные евреи отличались от польских только отсутствием пейсов и головным убором и гораздо меньше выделялись из толпы, облаченной в точно такие же кафтаны и картузы.
Пеннелл подтверждал, что в Киеве евреям действительно разрешено селиться только в двух кварталах (содержащихся в чистоте благодаря строгости местных законов); есть и другие ограничения. Впрочем, замечал он, непохоже, чтобы жизнь этих евреев висела на волоске. Достаточно критично Пеннелл высказывался о юдофобии местного населения и действиях властей (очевидно, речь идет как раз о результатах московской высылки):
В своих предрассудках они доходят до утверждений, что в насильственном и часто жестоком выселении еврея виноват он сам; виноват в том, что, даже когда ему велят уходить, он отказывается, чтобы получить свой паспорт и распродать товары; в том, что, когда его все же выселили, он остался без паспорта, без денег и ему некуда идти. За это власти выдворяют его из страны, но когда он прибывает на границу, то не может выехать без паспорта, и его сажают в тюрьму, где он остается до тех пор, пока его не устанут там держать[511].
При этом Пеннелл тут же заявлял, что сам характер евреев делает понятной ненависть местных жителей.
Говоря о Бердичеве, месте крупнейшей в мире еврейской ярмарки, он замечал, что, в отличие от христианских купцов, евреи не оборудуют магазинов — не потому, что боятся лишиться их из-за очередных притеснений, а из нежелания участвовать в общем развитии города (Ил. 10[512]). Это же объясняет и запреты на владение землей — евреи относятся к ней потребительски, не заботясь о рекультивации[513]. В отличие от большинства авторов, Пеннелл заявлял, что среди евреев высока преступность. Опять же, при этом он признавал, что нынешний облик еврея — вина многовековых репрессий со стороны христиан. «Цивилизовать» еврея можно, но на это потребуются многие годы, а при реализации «схемы барона Гирша» США будут иметь дело с первым поколением иммигрантов, которые повезут свои привычки с собой и только усугубят внутренние проблемы страны. Причем Пеннелл ставил под сомнение и интеллектуальные способности «русских» евреев, высокие только на фоне местных крестьян, «возможно, наиболее скудоумных созданий Господа»[514], а их бедность только подтверждает это, поскольку евреи на Западе богатели и в гораздо худших условиях. Если же этот еврей покидает Российскую империю, то не ассимилируется, а сохраняет свои привычки всеми возможными средствами — это его сознательный выбор. «Они любят грязь, любят жить стадом в человеческом хлеву; любят иметь в кармане меньше, чем ничего; <…> любят делать деньги на безнравственности христиан», — делал Пеннелл вывод, самый резкий во всей книге и растиражированный рецензентами. «Увидеть польского еврея “дома” значит понять желание континентальных филантропов поместить его в колонии за океаном»[515], — объяснял художник свое несогласие с сочувствием еврейским переселенцам в Европе и Америке (Ил. П[516]). Заканчивалась книга пространным перечислением стран (от Турции до Англии), стремящихся выдворить еврея за океан, и утверждениями (уже явно не почерпнутыми из личного опыта) о том, что и там эти бедные переселенцы будут стремиться к точно такому же существованию, какое они вели в Восточной Европе — обособленному, грязному, бедному и торгашескому.
Таким образом, за описанием евреев (подчас — юдофобским[517], но нередко — нейтральным и даже сочувственным) со всей очевидностью проступает политическая программа книги — противодействовать новой волне иммиграции. Оценен этот призыв был по-разному.
Реакция на книгу
Великобритания
Как указывал сам Пеннелл, истеблишмент встретил книгу в штыки: издатель едва не был лишен наследства[518], британский консул за помощь художнику оказался на грани увольнения, правительство потребовало от Пеннелла объяснений, а уроженец Бердичева Джозеф Конрад сообщил художнику, что жители города готовы его распять, если он вновь там появится[519].
Такая реакция отвечала официальной риторике, осуждавшей российские гонения на евреев (не только из гуманистических, но и из прагматических соображений). Так, в 1890 году была проведена встреча в резиденции лорд-мэра Лондона, на которой 83 человека, включая 19 членов палаты лордов, 27 членов парламента и представителей основных профессий призвали к соблюдению свободы вероисповедания[520]. В то же время отношение к еврейским иммигрантам среди широких масс населения было настороженным, и этот страх перед экспансией извне вылился в ряд сочинений, претендовавших на научность, беспристрастность и приверженность фактам. Подобные тексты составляют первый сегмент литературного контекста сочинения Пеннелла.
В 1892 году синхронно с «The Jew at Ноте» вышли две такие книги: «The Alien Invasion» («Вторжение инородцев») Уильяма Вилкинса и «The Destitute Alien in Great Britain» («Обездоленные инородцы в Великобритании»), составленная Арнольдом Уайтом[521], — любопытные примеры противодействия миграции без скатывания в антисемитизм.
Уайт был последовательным рестрикционистом и прежде всего боролся именно за ограничение числа бедных переселенцев из Российской империи. Однако, когда в 1887 году в лондонской «St. James Gazette» был напечатан антисемитский памфлет, Уайт выступил с его резкой критикой на полях «Jewish Chronicle». Приведя список бездоказательных обвинений евреев, он заявлял: «Будучи человеком, стремящимся при помощи общественного мнения изменить отношение к вопросу иммиграции бедняков в сторону ее ограничения без разжигания антисемитизма, я протестую против статей [в “St. James Gazette”]»[522].
Основой позиции Уайта по еврейской иммиграции была не религиозная или расовая принадлежность, а экономика. Это же отражено и в составленном им сборнике «The Destitute Alien in Great Britain», где особенно интересны статьи Монтегю Крейкенторпа и Сэмюэла Джейеса. Текст Крейкенторпа — настоящее статистическое исследование, основанное на последней переписи, — был посвящен поиску модели, минимизирующей бедность. Евреям, число которых в Британии стало резко расти в 1891 году, уделялось отдельное внимание, причем автор оспаривал клише об их неспособности к труду и считал их облик не их виной, а следствием притеснений (в частности, описывалось их бедственное положение в Бердичеве). Итог при этом был неутешительным: автор ожидал негативных последствий для рынка труда и заявлял о необходимости ограничения иммиграции бедняков[523].
Статья Джейеса также была социальным исследованием, в котором изучалась численность бедных переселенцев, способы и условия их переезда. Необходимость ограничений утверждалась автором на основе экономических и социальных причин — прежде всего демпинга сверхдешевой рабочей силы. Однако в финале звучали вполне пеннелловские оценки:
Их приезд может приветствоваться или по крайней мере допускаться, если они будут обладать качествами, способными вдохнуть новую жизнь в ослабший организм нашей городской популяции. Будь они расой воинов, мы бы приняли их с радостью. Если бы их способности лежали в сфере
