Да, сплетники были правы: она действительно настоящая Черная вдова.
— Что за переживания из-за синяков, милая? Завтра поноют немного, и все.
— Как можно такое говорить! Вы… — Теперь, когда первый шок прошел, Кьяра осознала, что граф рисковал жизнью ради ее сына, и у нее перехватило дыхание. — Вы же могли погибнуть!
— Но ведь не погиб, — беззаботно произнес Лукас. — Хотя, если подумать, моя кончина избавила бы вас от необходимости разрывать помолвку.
Она всхлипнула. Потом еще раз, выражая так накопившееся в ней желание.
Лукас привлек ее к себе, ласково покачал, как ребенка, поглаживая по волосам. Сквозь дрожь, колотившую ее, она слышала, как уверенно бьется его сердце.
— Я никому не позволю причинить боль ни Перегрину, ни вам. Даю слово.
— Ох, Хэдли, не надо давать обещаний, которые невозможно выполнить. Я больше не выдержу мужских бесцельных клятв. — Она высвободилась из его объятий, смахнула слезы с ресниц. — К тому же вы за нас не отвечаете.
— Но вы же… мой друг, леди Шеффилд. А я не оставляю друзей на произвол судьбы.
— Мужчины могут дружить между собой. Но у меня нет иллюзий, что точно также они могут относиться к противоположному полу. — Кьяра пыталась говорить спокойно, без эмоций. — От женщин вам нужно только одно.
— Мужчины по большей части, конечно, жалкие создания, — тихо произнес Лукас. — Но в особых обстоятельствах мы способны подниматься над эгоистическими желаниями.
На ее дрожащих губах появилась улыбка.
— В этом я не сомневаюсь, Хэдли. Я так и не поблагодарила вас за то, что вы сделали для Перегрина.
— Не преувеличивайте, леди Шеффилд, — ответил Лукас. — Перри — отличный паренек, и мне нравится его компания, а еще возможность немного поиграть в крикет. Так что, видите, в моих побуждениях мало альтруизма.
— Зато вы терпеливы и всегда подбадриваете его. — Кьяра прерывисто вздохнула. — Его отец относился к нему как к досадной помехе. С маленькими детьми скучно. Они писают в штаны, плачут, требуют к себе внимания. Шеффилд обычно говорил, что он выполнил свой долг — сделал ребенка. А теперь единственное, чего он хочет, — это чтобы сын держался от него как можно дальше.
К досаде Кьяры, у нее снова потекли слезы. Надо же быть такой идиоткой, чтобы разреветься на глазах у Хэдли! Можно не сомневаться, уж он-то навидался плачущих женщин. Только в редких случаях она может позволить себе показать свою боль и слабость.
Ему еще придет в голову, что она хочет растрогать его или…
Неожиданно Лукас снова обнял ее и осторожно погладил по волосам.
— Не надо, сердце мое. — Голос был тихим. Лукас, успокаивая, привлек ее к себе. Щекой она прижалась к его плечу. Удивительно, но, несмотря на то что он сидел полуголый, она не испытывала никакой неловкости. От него исходило тепло и ощущение уверенности.
Вдруг Лукас резко отстранился. Она тоже отодвинулась.
— Извините. — Кьяра наконец подняла голову. — Господи, не могу понять, что это на меня нашло.
— Разве нужно извиняться? — с упреком сказал Лукас. — В ситуации с сыном вы вообще были как гранит. Но даже гранит, бывает, крошится от действия стихии.
— Боже правый! Хэдли, неужели вы в придачу к орнитологии изучаете еще и философию? — Она развеселилась.
— Я? — Лукас скорчил уморительную рожицу. — Обижаете. Даже ваша алхимия не в силах придумать зелье, которое превратит раздолбая в уважаемого ученого.
В груди шевельнулось какое-то странное чувство. Желание, сожаление? Граф обладал острым умом, но предпочел оттачивать другие свои способности. Эта чрезмерная склонность к выпивке и кутежам разводила их в разные стороны, невзирая на то что какая-то неведомая сила тянула друг к другу.
Совсем как магнит и железную стружку!
Ладно, меньше всего ей хотелось превратиться в такую стружку, чтобы получить свою долю удовольствия.
Неожиданно холодок пробежал по ее спине, как будто кто-то приставил к ней острие кинжала. Надо забыть о своем влечении к этому мужчине, если не ради себя, так хоть ради сына. Несмотря на доброту, Хэдли человек непредсказуемый и неуправляемый. Сейчас он играет в крикет с детьми, а в следующий момент в компании потаскух разгуливает по Беркли-сквер с голой задницей. Нельзя еще одному никчемному созданию позволить влиять на Перегрина.
— Хэдли… — начала она.
— Лукас, — поправил он ее. — Мы все-таки помолвлены. Поэтому у нас есть повод начать называть друг друга по имени, Кьяра. — Его дыхание шевельнуло ее прядь. — Прелестное имя! Напоминает шум ветра в соснах.
— Хэдли, — повторила она. — Я…
— Я предпочел бы услышать свое имя.
Она заколебалась. Нет, нет, нет! Это опасно! Но имя вырвалось как бы само по себе.
— Л-лукас…
Его губы скривились в усмешке.
— Вот черт! Звучит почти как «Люцифер», правда? Но, надеюсь, вы привыкнете. Жалко только, что оно не настолько поэтично, как ваше.
— Хотелось бы знать, почему вы всегда стараетесь очернить себя. — И назло себе, назло своим опасениям, Кьяра не удержалась и добавила: — Вы же не исчадие ада какое-то.
— Но и на ангела совсем не похож, счастье мое. — Его лицо вдруг застыло. — Ладно, не глупите, и забудем об этом.
Следуя предосторожности, Кьяра наконец высвободилась из его объятий. Лукас не стал ее удерживать.
— Спасибо за напоминание, лорд Хэдли. Можете не беспокоиться, я не собираюсь, как легионы дам, цепляться за ваши лацканы.
— Они цепляются не за лацканы, — проворчал Лукас.
Ах, снова назад, в образ похотливого развратника.
Ну что ж, сказала себе Кьяра, у Лукаса имеется большой опыт выхода из этой роли и возвращения в нее. Она ему впору и так же тесно подогнана, как лайковые перчатки на его руках.
Засунув в юбки сжатые кулаки, Кьяра подстроилась под его циничный тон.
— Только избавьте меня от живописных подробностей. Я отлично знаю, какими ядовитыми бывают ваши комментарии. А также что вы думаете по поводу сентиментальных привязанностей. — Она деланно беззаботно пожала плечами. — Я знаю, а Перегрин — нет.
Лукас спрятал улыбку.
— Чего бы я ни натворил в жизни — и Бог видит, сколько всего было! — я не обидел ни одного ребенка.
— Возможно, — согласилась Кьяра. — Но я боюсь, у него складывается эмоциональная зависимость от вас, которая приведет к боли и переживаниям, когда все закончится. — Кьяра сделала глубокий вдох, чтобы унять дрожь в голосе. — Перри еще слишком мал, чтобы понять, в чем смысл нашей помолвки, но уже много раз испытал, что значит быть отверженным. — Ох нет, только без слез! Это была полная глупость — вести себя как какая-нибудь героиня душещипательного романа. — Он так беззащитен. Я прошу вас не потворствовать…
