меня нет привычки подслушивать под дверью спальни, — разозлилась Лорелея. — А сейчас речь не о твоих любовных забавах, а об успехе всего похода. Что у тебя с ней вышло?
Гордый скривился и отвернулся. В отсветах свечей на его коже тускло блестели капли воды. Лорелея невольно задержала взгляд на красиво очерченных мускулистых плечах Ворона.
— Я слишком увлекся, — медленно, мучительно подбирая слова и все больше и больше краснея, принялся объяснять Гордый. — Вообразил, что Морриган могла бы стать моей невестой. Она — сестра короля, и кто знает, вдруг мать согласилась бы… Но…
— Но она берет в свою постель всех, кто ей приглянется, и над твоим щедрым предложением она только посмеялась, — договорила за него Лорелея.
Гордый молча опустил голову, спутанные волосы упали ему на лицо.
— Я бы сказала, — осторожно начала Лорелея, — что разумно будет свести все к веселой интрижке и продолжать ваши шалости до тех пор, пока Аэрин не продаст нам зерно.
— Он не продаст, — глухо ответил Гордый, по— прежнему прячась за волосами. — Морриган плевать на зерно и на меня. Ей просто нужна была приманка. Она играет со мной, как со своей собачкой. Водит костью перед носом, а потом прячет и смеется.
— Так подыграй ей, — перебила Лорелея, нахмурившись. — Тебе ж не жениться теперь. Сейчас надо думать о…
Телохранительница осеклась. Гордый выпрямился, вскинул голову. Лицо его переменилось, глаза горели.
— Я воин и мужчина! — рявкнул Ворон. — И не собираюсь унижаться перед… Да кем бы она ни была! Никому не позволено обманывать доверие влюбленного! Я уже говорил тебе, что в меня влюблялись многие девушки и замужние дамы, но я ни разу не воспользовался чувствами ни одной из них! Я соглашался на веселую ночь с леди, если она просто хотела порезвиться за спиной у мужа, но никогда не спал с теми, кто готов был потерять ради любви все! Подлость — давать ложную надежду и смеяться над тем, у кого сердце разрывается.
Гордый сжал голову руками, словно она у него болела, и отвернулся.
— Я часто ходил в дома веселья, думал, так честно — платишь и получаешь женщину, для нее это работа и никаких чувств, — снова заговорил он. — Но одна из них влюбилась в меня. Я даже сам не догадался, мне Роланд подсказал. Она просила, чтобы я приходил только к ней, и говорила, что ей не нужны деньги, но я не хотел ей лгать. Принес ей свое месячное жалованье и сказал, что больше не приду. Было столько слез, она кричала… Бежала за мной босая, ее поймали другие женщины, все это было так отвратительно! Но я ничего никогда ей не обещал, и Роланд поддержал меня. Роланд всегда меня поддерживал. Мы были почти как братья, он всегда говорил, что если бы у меня была сестра или у него, то мы бы породнились, и шутил, что даже на моей матери согласился бы жениться. А теперь Роланд мертв, и Старший тоже. Я не дружил с ним, но все же он вел себя как брат, старался присматривать за мной, и я мог поговорить с ним. А теперь у меня никого нет, и поговорить не с кем.
Гордый сидел в мыльной воде, обняв колени. Он взглянул на Лорелею, и от беспросветного отчаяния в красивых печальных глазах Ворона у нее дрогнуло сердце.
— Мать мне чужая, младших братьев я совсем не знаю, — продолжал Гордый. — Ее я ненавижу, а они мне неприятны, я ничего не чувствую к ним — кровь молчит. Роланд был мне настоящим братом, но он погиб в сражении, а я нет. Почему? Я не гожусь для переговоров, не гожусь быть лордом и сидеть за столом с королем, не гожусь для интриг. Меня воспитали гвардейцем, мое место в армии, на поле боя, но эта война оказалась совсем не такой, как пишут в книгах по стратегии, и вот я здесь, один, и… не знаю, что мне делать.
Гордый замолчал. Его охватил мучительный стыд за свое внезапное откровение. Лицо его побледнело, губы шевелились, словно договаривая невысказанное.
— Жизнь вообще не такая, как нам бы хотелось, — сухо ответила Лорелея. — У тебя теперь есть я. Брес ценил меня не только за искусство убивать. Можешь говорить со мной. Мне тоже, знаешь ли, особо некому излить душу. Мы должны быть заодно, во всяком случае, пока не выберемся отсюда.
Помолчав, Гордый произнес:
— Брес доверял тебе, но вот ты здесь.
— Брес никогда не доверял мне по-настоящему, пожала плечами телохранительница. — По-настоящему мне доверял Дун Диар, и пока я его охраняла, все у него было хорошо. Я даже помогала ему вести счета, не говоря уже о постели. Но Дун Диар меня продал, как сторожевую собаку. Что стоило ему головы. Тебе стоит мне доверять, если не хочешь остаться в полном одиночестве.
— Что мне делать? — обреченно спросил Гордый, положив подбородок на бортик бадьи.
— Вылезти отсюда, пока вода совсем не остыла, — ответила Лорелея, поднимаясь со стула. — Завтра пойдем к Аэрину. Держись спокойно и приветливо, как и положено на переговорах. Если его ответ тебе не понравится, скажешь, что тебе нужно время подумать.
— Тогда выйди, чтобы я мог вылезти, — улыбнулся Гордый, глядя на нее снизу вверх. Густые длинные ресницы оттеняли его синие, как полевые цветы, глаза. Мокрые пряди красиво обрамляли бледное лицо. — Или хочешь остаться? Раз уж мы решили, что я тебе доверяю.
— Нет, спасибо, — холодно отказалась Лорелея. — Насмотрелась, пока ты валялся в лихорадке в замке… Ничего интересного.
Она развернулась и вышла из комнаты, бесшумно прикрыв дверь. Гордый смотрел ей вслед, сам не замечая, как расплывается в широкой улыбке.
* * *
В зале было душно. Аэрин восседал на троне, разбирая тяжбы вассалов. Гордый стоял в сторонке, не сводя глаз со второго трона, где красовалась Морриган. За плечом королевны стоял красивый светлоглазый блондин и что-то нежно шептал ей, наклонившись. Морриган негромко смеялась, прикрывая рот ладонью, глаза ее весело блестели. Казалось, она не обращает внимания ни на что вокруг. Блондин тоже не сводил с нее глаз, словно они были наедине.
Лорелея видела, что Гордый кипит от ярости, ревности и унижения, но держит свои чувства в узде. Она прониклась к Ворону невольным уважением. Лорелея прекрасно знала, каково это — гореть заживо на глазах у всех, сохраняя невозмутимость — и понимала, сколько душевных сил тут требуется.
Прием уже подходил к концу, когда лорд-распорядитель выкрикнул наконец на весь зал имя Гордого и цель его посольства.
— Да, да, — похлопал
