притягательно красивым.
И сама она при этом никогда не выглядела усталой. Доставал его только поток слов нескончаемый. Казалось, она всем старается угодить, красиво, и не забыть похвалить. И обнять словом и согреть, и приветить. Даром. За просто так. Берите — нате.
И всё отдавала.
Она так была занята этим, что, ему казалось так, скорее всего, не сразу заметила, что он сбежал от ее мягкой доброты и преданности.
Однажды за много лет совместной их жизни, она удивила его. Он встал водички попить. Был ранний рассвет. И на кухне увидел её.
Она сидела на широком и низком подоконнике, обхватив коленки и смотрела на восход. Он точно увидел край рассвета.
А из губ у нее торчала почему-то шариковая ручка.
Ее длинный контур был хорошо виден на фоне окна. Силуэт круглой стриженой головы её с торчащим карандашом.
Этот кадр он тогда задержал в памяти, а потом вставил его в свою первую фильму. И потом с него, это кадра, успех. Его заметили. То есть это кадр.
Он обозначил навсегда его стиль в кино.
Но этого и не вспомнить было. Если бы не вчерашняя похожесть и конфуз на сцене.
На столе в фойе, куда он спустился за сигаретами он глянул на свежие газеты.
Вот он на сцене. Вот приз у него в руках. Вот жена, актеры, продюсер. Никаких стриженых голов пожилых теток ни на одной фотографии не значилось.
Он был везде строгим и во фраке совершенно чужим для всех. И даже для себя. С трудом проглядывался в этом фрачном заносчивом типе добрый дядя, на груди которого можно было публично порыдать, да еще целовать его в бородатые щеки так щедро и сыпать словами.
«Рада, рада, рада. Тебе.»
— Дурной сон, — вынес он решительный приговор этой нелепице. — Нет — дивный сон, скорее. Именно дивный. Это не могло быть.
Тут он увидел жену, которая спустилась к нему по лестнице. Она никогда не упускала момента указать на исключительность своей холеной походки.
Она чмокнула коротко по-утреннему его в щеку.
Они вышли на теплый утренний воздух.
— Послушай, а ты не знаешь, что за странная тетка лезла к тебе с поцелуями? — спросила жена.
Он слегка огорчился, а потом обрадовался. Значит, не приснилось, и значит это была она. И как он мог сомневаться. В том, как она прижалась всем телом к нему было такое доверие и столько любви к нему.
— Дивный сон, дивный, — пробормотал он себе.
А жене ответил.
— Мало ли сумасшедших. Не знаю. Не о чем говорить.
12 июня 2019, Белая тетрадь.
Таратайка
Она как будто выпала на дорогу прямо из шестидесятых годов прошлого, эта таратайка. Местами бежевая, но больше ржавая, она проехала перед глазами Ольги.
За рулем сидел всклокоченный мужик с белой бородой и длинными такими прядями волос. Похоже, он когда-то был блондином, ну, вызывающий стиль хиппи окружал мужика в машине ореолом свобод! Свобод от всяких человеческих обязанностей и проблем.
Таратайка скрылась за углом на повороте, а Ольга так и осталась стоять у зебры на тротуаре, пригвожденная лихим видом мужчины в старом авто.
Удивило её то, что она вдруг влюбилась в этого незнакомца. Ей страшно захотелось поскорее запрыгнуть в эту машину, на заднее сиденье, и так же лихо скрыться из своей тусклой жизни за каким-то новым поворотом. И с этим незнакомцем. Который вдруг за секунды их незнакомства стал ей нужным, близким, необходимым.
Это был человек её этажности. И она сразу заскучала по нему.
Она пошла по зебре, свернула на тротуар. Зашла в магазин. Маршрут был для неё рутинный.
Но ржавый таратай с его хозяином не исчезал. Ольга уже с улыбкой вспомнила, что и руль в машине был справа. И это тоже было для неё радостным подтверждением того, что она только что видела настоящую возможную свою жизнь, проехавшую мимо. Именно — руль справа. И во всем. Так ей казалось интереснее.
Она зашла еще в овощную лавку, покормила знакомых воробьев на набережной, и пошла домой. Шла медленно, как будто боялась расстаться с впечатлением о ржавой таратайке и незнакомце в ней.
Это был ее человек. Она не сомневалась. Но проехал мимо. Так бывает. И теперь уже — она знала — такой значимой встречи в её жизни вряд ли случится.
Да, и вообще, что за фантазии. Пора их завязать в узелок тугой, чтобы больше не развязывать в себе никаких желаний. Не трясти перед собой глупостью своих мечтаний, желаний, ожиданий.
Мимо проезжали сотнями машины. Авто, люксовые джипы и другие вольво-мерседесы. За темными стеклами даже тени хозяина не видно. Ни намека на человека.
И среди этой реки-сели машин, не проскочит на красный свет, как давеча, светло-ржавая таратайка.
Ольга вздохнула, и стала открывать калитку в свой двор. Калитка тоже была ржавой. Но не светлой а чугунно-грозной. И скрипела и ругалась на всякого её открывавшего.
Ольга прошла мимо помойных баков, мусор в которых утаптывал ногами таджик-дворник. Он этим занимался по вечерам.
И вдруг, во дворе собственного дома, Ольга обнаружила ту самую таратайку. У Ольги опустилось сердечко до самых кончиков ног. Надо же. К кому это.
Мужчина тут же был. При деле и при машине.
Он был в шортах, в аляповатой рубашке и целовал каких-то детей и женщину.
— Дед, почему ты не позвонил, надо было позвонить, — выговаривала женщина.
— Не люблю я звонить, — ответил бородач.
И Ольга об этом знала. Он не любил звонить.
И это была правда. Они семейственно уносили вещи из багажника в дом.
И пока они ушли в паузу, Ольга подошла к таратайке близко-близко и с умилением посмотрела через треснувшее боковое стекло на заднее сиденье. На котором она должна была ехать. И смотреть на любимую патлатость мужчины, который тоже любил, когда руль справа.
Семейство возвращалось за остатком вещей. И Ольга поспешила отойти от машины незнакомца. Но каким-то странным и маловероятным зрением, она вдруг поняла, что приезжий долго смотрел ей вслед.
«Кто знает», — подумалось ей. — «Может быть тоже узнал». Ольга вздохнула, но не оглянулась на всякий случай.
12 июля 2019, Белая тетрадь.
Шнурки
Осень очень была кстати. К настроению, событию печальному и неизбежному. Уход матери из жизни как бы закольцовывал итогом все далекие возможные отношения с прошлым.
Она удивилась большому количеству народа на панихиде.
Но еще больше она удивилась, что увидела его. Человека, высказываниями которого и сейчас
